Повести о чекистах - Василий Степанович Стенькин

— Прощай, Коля, не увижу тебя больше. Зовет он меня… Встречу назначил. Знает он, как я тебя выпестовала… Да еще чего и не было…

— Козобродов, что ли?

— Федор.

— И ты пойдешь?

— Куда ж мне от него, в Америку, что ли? Мне он свой приговор вынес.

— Послушай, Зинаида…

— Нет, поздно, Коля. Прощай!

— Нет, послушай!.. Не ради себя, людей ради. Никуда Царю твоему не уйти, а кровь невинная еще прольется… Дозволь мне с ним встретиться. Разве это будет не справедливо?

— Боюсь я его, Коля…

— Ну вот видишь.

— Скажи мне, только честно скажи, — спросила, будто решившись на что-то, Зинаида, — а ты правда крещеный?

— Конечно, — удивился Николай, — в деревне рос, в православной семье. Да тебе-то на что?

— Да ты ведь коммунист?

— Так меня же в детстве крестили.

— Тогда на, целуй крест!

Пахнуло на Николая теплом: Зинаида, распахнув овчинный полушубок, вытянула из-за ворота рубахи серебряный крестик.

— На, целуй!

Перехватило дыхание. Отвел Зинаидину руку, сказал охрипло:

— Зачем целовать, Зинаида, коль не верю?.. Ты не вяжи меня словом, прошу тебя… Говори, коли решилась. Ну же…

И тогда она, будто в реку с обрыва кинулась, заговорила горячо, взахлеб:

— Ну, Коля, пускай все будет так, как бог решит! Не за себя боюсь… «Я, — он мне говорит, — Царь. Я, — говорит, — ухожу, но они меня попомнят». А Козобродов, Коля, словами не бросается. Знаешь, в Тюлевке, где кузня? В овраге. Приходи туда сегодня, как стемнеет. Я ждать тебя буду. Один приходи. Или нет! Кого хочешь бери. Господи! Хороший-то какой!..

Наступившим днем Николай делал обыденную работу: принимал граждан, толковал задания милиционерам, посылая их по тому или иному адресу. Занимался хозяйственными делами, решая проблему ремонта пришедшего уже в ветхость бывшего купеческого особняка, где разместилась милиция. Но делал он все это вполголовы. Предстоящая встреча — вот была забота! Как назло, двоих наиболее толковых сотрудников отправил вчера по просьбе следователя с арестованными в С—в. Даже правую свою руку — Вельдяева, в начале зимы аттестованного старшим милиционером, отпустил на три дня заняться домом — жена собирается родить, а в избе холодище собачий, дитя заморозят. Вот ситуация! Действовать в одиночку — завалить дело, да и самому не за понюх табаку голову потерять. Послать за Вельдяевым, а дома ли он сейчас — не повез ли жену в Никольское?

Решил уж было Журлов послать за ним милиционера, да передумал: сам зайду. Что-то подсказывало ему, что замышляет Царь какую-то свою игру. И нынешний приход Зинаиды — рассчитанный ход Козобродова. С козырной карты ход. И что держит он его под наблюдением. Что делать?

Закрывшись наконец в кабинете, Николай составил список, в который включил трех сотрудников и трех партийных активистов-помощников. Список отдал дежурному милиционеру, наказав собрать всех к десяти вечера: пусть сидят и ждут указания.

Исполнив это, часа в три Николай пошел к себе на квартиру, где хозяйка сготовила обед. Пообедав, стал собираться.

Март месяц, еще морозит, но Николай оделся легко: вместо валенок — сапоги, вместо полушубка — шинель. Под брючный ремень хорошенько приладил семизарядный наган. В карман шинели опустил браунинг.

«Ну, готов», — сказал он сам себе и вышел из дому. Еще было светло, но он уже направился к месту встречи. Там в овраге, недалеко от заброшенной кузницы, — домишко старой Агафьи, тещи Вельдяева. Раза два бывал у нее Николай. Он решил зайти к ней сейчас, чтобы просить Агафью позвать к себе зятя, который проживает от нее за два порядка улиц, минутах в пятнадцати ходьбы.

Агафья возилась по дому. Обрадовалась гостю и не удивилась: у Николая была способность сходиться с людьми. Любил он и заходить в свободное время запросто домой к сотрудникам, посидеть с их стариками-родителями. Послушать разговоры, самому встрять. А разговор у стариков известный, ведь Усть-Лиманск для них — весь мир. Здесь безвыездно протекала худо-бедно вся их жизнь. Были в ней и свои радости, и горести, всякое было. И разговор крутился вокруг плетенных хитрым кружевом судеб. По мере знакомства с населением Усть-Лиманска и его окрестностей Николаю было все интереснее и полезнее слушать эти разговоры. Оно понятно, ведь даже грибы искать сподручнее, когда лес знакомый. Потому и удачлив, видно, стал в делах Журлов. За полгода работы основательно почистил от преступного элемента закрепленный за ним участок.

По дороге к дому Агафьи вспомнился Журлову разговор с Чурбановым, который состоялся у них в последнюю встречу. Когда чекист высказал Николаю одобрение по поводу проделанной им работы, в ответ Николай, все еще переживая неудачу с Царем, сказал с упреком, что зря его тогда не включили в операцию. Чурбанов на это возразил:

— Не то, Коля, главное, чтобы выследить и арестовать какую-либо особо громкую сволочь, гораздо важнее создать такую обстановку, при которой ни один нормальный человек и мыслить себя не мог бы противу закона. Понял?

— Да-а, — не остыл тогда еще в своей обиде Николай, — а как у нас в народе говорят, знаешь? Не гонись, говорят, за простым вором, а лови атамана.

— Чудак! — Чурбанов почему-то весело рассмеялся на это. — Аристократом в нашем деле хочешь стать? Не-ет, гражданин-товарищ, ты всякую работу делай… Ты думаешь, почему князь влип? — Посерьезнел. — Дурнее он нас с тобой? Не заблуждайся. Беседовал я с ним… у нас. Сам признал: выбили вы, говорит, у меня почву из-под ног. Так и сказал. Одного за одним терял князь своих сподручных. Не стало у него выходов, не стало людей, кому поручить можно серьезное дело. Ведь он, оказывается, — продолжал рассказывать Чурбанов, — пытался устроить проверочку одесситам — послал в С—в человека, а тот и не вернулся. Чует князь — не сегодня, так завтра самого возьмут. Вот и решай! Сидел он в своей норе, как мышь, надоело. Чуял, что затеял авантюру, а все-таки пошел! Заставили князька ошибиться… И ты и я, понял? А насчет того, что не гонись, мол, за простым вором… Не-ет, Коля, так и атаманов всех