Нью-Йорк - Эдвард Резерфорд

Восстание зажило своей жизнью. Сперва, после столкновений при Лексингтоне и Конкорде, где «красные мундиры» генерала Хау попытались разбить бостонцев, патриоты нанесли им тяжелейшее поражение на холмах Банкер-Хилл. Затем Итан Аллен и его «Парни с Зеленых гор» застигли красномундирников врасплох на севере, в верховьях Гудзона, и захватили небольшой форт Тикондерога со всей тяжелой артиллерией. После этого конгресс до того осмелел, что даже предпринял вылазку в Канаду.

Британский губернатор Виргинии посулил вольную всем рабам, которые сбегут и вольются в британские войска, что привело в ярость южных плантаторов. В Англии же король Георг объявил, что американские колонии восстали – теперь это было правдой, – и распорядился о закрытии их портов.

«Король объявил нам войну!» – доложили сыны свободы.

Но больше всего задели народ не военные действия, а анонимный памфлет, появившийся в январе 1776 года. Вскоре выяснилось, что его автором был англичанин Томас Пейн, недавно прибывший в Филадельфию. Памфлет назывался «Здравый смысл». «Подстрекательство, черт его побери», – отозвался Джон Мастер, но статья была блестящая.

Пейн не только ратовал за независимую Америку – Божий край, где беглая Свобода надежно укроется от древних европейских зол, – но и оперировал запоминающимися образами. Король Георг превратился в «царственное чудовище Британии». О британском правлении Пейн высказался так: «Есть что-то крайне нелепое в том, чтобы остров управлял континентом». А насчет независимости сказал просто и памятно: «Пора расстаться». Через несколько недель «Здравый смысл» читали во всех колониях.

Теперь война предстала неизбежной. Нью-Йорк, с его огромной бухтой и контролем над северным речным путем в Канаду, становился ключевым местом. Город уже проинспектировал Вашингтон из Виргинии, избранный конгрессом главнокомандующим. В начале 1776 года он поручил его укрепление доверенному генералу Ли.

Если генерал Ли и пребывал в родстве с известными виргинскими Ли, то оно было далеким. Он оказался эксцентричным англичанином. Он служил в Америке в годы войны с французами и индейцами, женился на индианке и отправился воевать в Европу. Однако недавно он вернулся, намереваясь осесть в Америке. Страстно поддерживая колонистов, этот взбалмошный вояка рыскал по городу со сворой псов, обычно в сопровождении толпы любопытной ребятни. Правда, дело свое он знал и за месяц заложил солидный фундамент для городских укреплений.

Его пребывание в городе имело последствия и для семьи Мастер. Когда Джеймс явился с предложением своих услуг, на него произвел сильное впечатление вспыльчивый генерал, который вскоре послал его к Вашингтону в Бостон.

Шагая по Бивер-стрит, Абигейл обратилась мыслями к дорогому брату – когда-то его увидит? Она пересекла улицу, направившись к Боулинг-Грин. Малыш Уэстон тянул ее за руку. Она отпустила его, чтобы бежал вперед.

Джон Мастер снова взглянул на письмо. Не лучшее время получать письма из Англии – ему, как известному тори, приходилось быть осторожным. За последние месяцы город покинули многие его друзья, такие же тори. Королевский губернатор Трайон укрылся в бухте на борту корабля. Тем лоялистам, кто посмел остаться, не следовало привлекать к себе внимание. Человека, состоявшего в переписке с Англией, могли счесть шпионом. Но умный Альбион отправил письмо через Бостон, и посыльный вручил его прошлым вечером Соломону на входе в дом.

Письмо было внятным, лаконичным и не очень обнадеживающим.

Собирали огромную армию. Такую большую, что «красных мундиров» не хватит. Правительство прибегло к услугам германских наемников. Была предпринята попытка получить военную помощь даже от России, но императрица Екатерина отказала. Пути назад не было.

Альбион напомнил Мастеру, что в Англии многие сочувствуют повстанцам. Особенно отличились лондонцы. Даже премьер-министр лорд Норт был до начала боевых действий настроен мирно. В палате общин за колонистов по-прежнему выступали Берк, Чарльз Джеймс Фокс и другие блестящие ораторы. В палате лордов на компромиссе собирались настаивать как великий Чэтем, приведший Англию к победе над Францией в последней войне, так и друг Франклина лорд Дартмут. Воевать с колонистами отказались даже некоторые армейские офицеры.

Но едва начали гибнуть британские солдаты, общественные симпатии развернулись к правительству. Другого и не стоило ожидать. А главное, в свой долг не уступать свято верил честный сердцем король Георг. С ним согласилось и парламентское большинство. Но даже если бы и нет, то лорд Норт все равно бы его обеспечил, благо многие парламентарии занимали посты с высоким жалованьем при отсутствии всякой деятельности, или заседали в военных комиссиях, где продвижение по службе зависело от правительства, или располагали друзьями с государственными подрядами, или могли быть попросту подкуплены.

Осталась ли надежда? Альбион писал, что да, по двум причинам. Первой была крайняя дороговизна отправки войск в такую даль. Второй было то, что Франция при виде занятости Британии Америкой могла напасть на другие колонии и попытаться вернуть утраченное в последней войне. А когда патриоты поймут, с чем столкнулись, и ужаснутся, они, вероятно, умерят свои аппетиты, и можно будет достичь компромисса.

Он закончил письмо на игривой ноте:

Сказал ли вам Джеймс о давнем слухе, что мать лорда Норта наставила мужу рога с отцом нашего короля? И что король Георг и его премьер-министр – сводные братья? (Они настолько похожи, что я уверен в этом.) Поэтому если премьер-министр устанет карать колонистов, то его августейший брат, который верит, что Бог на его стороне, постарается направить его к служению своей цели.

Мастер внимательно наблюдал за Абигейл, пока та читала письмо. Его развеселило ее потрясение, когда она дошла до места о короле и его брате.

– Папа, я и подумать не могла, что лорд Норт – бастард и брат короля. Так в Англии принято?

– Об этом даже в Америке знали, – с улыбкой ответил он.

Но главным, подумал он теперь, перечитав письмо, – действительно главным было то, что сохранилась надежда. Наверное, сражения не миновать, но когда патриоты поймут, что натворили, то пойдут на переговоры о том или ином урегулировании – вопреки Чарли Уайту и его сынам свободы, несмотря на генерала Ли с его укреплениями и невзирая на трагическую глупость его собственного сына Джеймса. Надежда еще осталась – для него, для Абигейл, для маленького Уэстона.

Какое-то время он сидел, обдумывая ситуацию, пока не отвлекся на шум и возню за дверью. Слегка удивившись, он вышел и обнаружил Гудзона, боровшегося с двумя крупными мужчинами. В следующую секунду с грохотом распахнулась дверь.

И он в ужасе уставился перед собой.

На Боулинг-Грин было почти безлюдно, и развлечь малыша Уэстона не составляло труда. Джеймс научил его бросать и ловить мяч, осталось лишь перекидываться им в течение часа.

Он кричал то «выше!», то «дальше!». Ему нравилось показывать, как он умеет подпрыгнуть или поднырнуть. Большой молодец для своих лет, думала Абигейл. Ее постоянно тревожило, что он тоскует по матери, и она надеялась отчасти возместить утрату. Играть часами было довольно утомительно, но все окупалось радостью при виде счастья и гордости малыша. Она жалела только, что рядом нет Джеймса.

Ну и разволновалась она, когда он впервые вернулся! До чего же он был высок и красив! Как здорово было видеть его за столом в семейном кругу! И какое это было облегчение… Она не сомневалась, что, окажись Джеймс здесь, дела пойдут лучше.

Он выложил новости на третий день. Они с отцом заперлись и просидели вдвоем около часа. Она услышала отцовский крик боли, потом – разговор на повышенных тонах, который сменился долгой приглушенной беседой, и вот отец вышел – бледный и мрачный.

– Твой брат решил поддержать патриотов, – сообщил он. – Я понимаю его доводы, хотя не согласен с ними. Теперь, Эбби, – продолжил он мягко, – семья останется на наших с тобой плечах. Постарайся не обсуждать это с Джеймсом. И ни в коем случае не спорь с ним. Он твой брат, ты должна любить его и поддерживать. А главное, чтобы маленький Уэстон не слышал в этом доме никаких раздоров.

Именно так они и поступили. Никому из гостей не пришло бы и в голову, что Джеймс и отец находятся по разные стороны баррикады. Новости обсуждались спокойно. Мастер мог высказаться о компетентности Вашингтона и бестолковости его войск. Джеймс мог покачать головой в ответ на те или иные неразумные или самонадеянные действия Лондона. Но оба вели себя неизменно вежливо.

Вскоре после возвращения Джеймса все семейство отправилось в графство Датчесс. У Абигейл сохранились счастливые воспоминания о ее деде, старом Дирке Мастере, у которого она в детстве гостила на ферме. После его кончины Джон Мастер сохранил дом, которым они время от времени пользовались летом. А обширными родовыми угодьями вкупе с собственным поместьем управлял муж Сьюзен.