Нью-Йорк - Эдвард Резерфорд

Вашингтон вперился в него взглядом.

– Я приказал всем гражданским покинуть город, – холодно произнес он, игнорируя вопрос.

– Я остаюсь, – сказал ее отец.

– Ждать британцев, конечно.

– Может быть.

Абигейл разинула рот: что теперь будет? Вашингтон посадит его под замок? Джеймс был в ужасе.

Но великий человек лишь бесстрастно рассматривал Мастера. Он вообще не выказывал никаких чувств. Затем, ни слова не говоря, пошел прочь. Отойдя на несколько ярдов, он замедлил шаг и тихо бросил Джеймсу:

– Типичный янки.

Абигейл услышала, но не знала, разобрал ли эти слова отец. А дерево тем временем рухнуло.

Военные действия начались через пять дней. С причала Абигейл было видно не многое. Со стоянки у Стейтен-Айленда снялись корабли, но все события развернулись за южной оконечностью Лонг-Айленда, за Бруклином, – в основном вне зоны видимости. Однако она воспользовалась маленькой латунной подзорной трубой, которую взяла у отца, и рассмотрела дюжину плоскодонных барж, битком набитых красномундирниками. Они явно намеревались пересечь Флэтбуш и добраться до Бруклина и Ист-Ривер. Однако на пути у них лежали холмы, где уже окапывались патриоты.

На следующее утро, пока британцы переправляли на Лонг-Айленд все новые отряды, Вашингтон поехал в Бруклин, взяв с собой Джеймса. Вечером Джеймс принес более подробные сведения:

– Британские войска несметны. Мы думаем, завтра они переправят гессенцев, а к ним еще нужно добавить их американские отряды.

– Лоялистов? – уточнил отец.

– Разумеется. Губернатор Трайон, покинув город, обосновался в каком-то другом месте и собрал лоялистскую милицию. А кроме той, есть еще два полка добровольцев из Нью-Йорка и с Лонг-Айленда. Вашингтон сразится в Бруклине не только с британцами, но и с американцами. О, забыл – к британцам примкнуло еще восемьсот беглых рабов!

– И что же думает делать Вашингтон?

– Мы окапываемся на холмах. Британцам придется либо идти в проходы под нашим огнем, либо взбираться на крутые склоны, а Хау это дорого обошлось, когда он попробовал сделать так на Банкер-Хилл. Думаю, что мы их сдержим.

Наутро Джеймс поцеловал перед уходом Уэстона и Абигейл, сердечно пожал руку отцу. Абигейл поняла, что это значит.

И все-таки британцы не торопились. Прошло еще три дня. Абигейл занималась малышом Уэстоном. Ее отец заявил, что у него есть дела в городе, но ей было отлично известно, что он пошел на пристань и застрял там на многие часы с подзорной трубой в руке, стараясь рассмотреть происходящее. Ночь на 26 августа выдалась поразительно холодной. В небе висел лунный серп.

Затем на рассвете заговорили орудия.

Все утро грохотали пушки, а через воду летели отзвуки далеких мушкетных выстрелов. Над Бруклинскими высотами поднимался дым. Однако понять, что происходит, было невозможно. Вскоре после полудня грохот стих. Новости прибыли еще до вечера. Британцы разгромили Вашингтона, хотя патриоты продолжали удерживать Бруклинские высоты аккурат за рекой. Затем пошел дождь.

На следующее утро Абигейл разыскала отца на пристани. Она принесла ему флягу с горячим шоколадом. Он стоял под дождем в большой треуголке и завернувшись в пальто. Подзорная труба торчала из кармана. Абигейл поняла, что домой он не пойдет, – хоть бы не простудился.

– В дыму был просвет, – сказал Мастер. – Я разглядел наших ребят. Британцы обошли холм и прижали Вашингтона к реке. Деваться ему некуда, так что все кончено. Придется сдаваться, – вздохнул он. – Оно и к лучшему.

– Ты думаешь, что Джеймс…

– Нам остается только надеяться.

Дождь продолжался весь день. Когда отец наконец вернулся, она велела Гудзону приготовить горячую ванну. Тем же вечером малыш Уэстон спросил у нее:

– Как ты думаешь, папу убили?

– Конечно нет, – ответила Абигейл. – Они просто перебрались в более безопасное место.

На следующий день погода не изменилась и отец сидел дома. Но к полудню дождь перестал, и он снова помчался на пристань. Часом позже пришла и Абигейл.

– Какого дьявола они тянут? – проговорил он с досадой. – Британцы же их перебьют, как только просохнет порох! Ради всего святого, почему Вашингтон не сдается?

Но ничего не произошло. За ужином Джон был напряжен и ворчал по любому поводу. Ночью опять вышел, но вскоре вернулся.

– Проклятый туман! – прорычал он. – Не видно ни зги!

В полночь заколотили в дверь. Проснулся весь дом. Абигейл вскочила с постели и поспешила вниз, где обнаружила отца с пистолетом в руке и вставшего у двери Гудзона. По кивку Мастера Гудзон отворил.

И вошел Чарли Уайт. Он глянул на пистолет:

– Вечер добрый, Джон. Мне нужны твои ключи.

– Какие ключи, Чарли?

– От твоих чертовых лодок. На склад вломился без особых трудов, но у тебя там столько замков, что времени нет разбираться.

– Чарли, зачем тебе мои лодки?

– Мы вывозим ребят с Бруклина. Да пошевеливайся же!

– Господи боже! – вскричал Мастер. – Уже иду!

Домой он вернулся через час. Абигейл дожидалась его.

– В жизни не видел ничего подобного, – сказал он. – Они собрали целый лодочный флот. Баржи, каноэ – все, что плавает! И теперь пытаются переправить за ночь целую армию.

– У них получится?

– Пока британцы не сообразят, что происходит. Хвала Господу за туман!

– А Джеймс?

– Пока ничего не известно. Разбуди Гудзона и Рут, пусть приготовят горячий бульон, жаркое, что угодно. Люди, которых привозят лодки, в ужасном состоянии.

– Мы будем кормить патриотов? – изумилась она.

Мастер пожал плечами:

– Они промокли до нитки, чертяки. Я пойду обратно.

Абигейл сделала, как он велел, и находилась в кухне с Гудзоном и его женой, когда отец пришел снова. На сей раз он ухмылялся, как мальчишка:

– Джеймс прибыл – скоро будет здесь. Я сказал, чтобы вел сюда своих. Еда готова?

– Скоро будет, отец. Сколько с ним человек?

– Сотни две. А что, какие-то трудности?

Женщины переглянулись.

– Конечно нет, – ответила Абигейл.

Когда толпа ввалилась в дом, Джеймс отвел Абигейл и отца в сторону и дал им короткий отчет о событиях.

– Мы плохо укрепили левый фланг. Лоялисты с Лонг-Айленда увидели это и донесли британцам. Ночью британские и лонг-айлендские отряды обошли Джамейку и утром атаковали нас с тыла. Потом поднялся весь фронт. Мы потеряли, наверное, тысячу двести человек – это только убитыми, не считая раненых. Катастрофа! Если бы Хау пустился в погоню и атаковал нас на Бруклинских высотах, то все было бы кончено. Пока же… – Он сделал отчаянный жест. – Мы живы и сразимся еще. Наверное.

Судя по унылым и изможденным лицам его соратников, остатки армии Вашингтона были не в лучшем состоянии для боев.

Дом на весь день превратился в импровизированный лагерь. Во дворе, на заборе, бельевых веревках и на голой земле разложили мокрые палатки и одежду, и когда наконец выглянуло солнце, дом окутался паром. Гудзон поставил перед воротами большую бочку, в которую Абигейл то и дело доливала бульон для всех прохожих солдат.

Около полудня, когда уже сам Мастер разливал это варево, мимо проехал Вашингтон. Он осунулся и выглядел усталым, но с удивлением посмотрел на купца-лоялиста, вооруженного черпаком.

Не говоря ни слова, Вашингтон поднес к шляпе палец и тронулся дальше.

Однако в последующие дни дела обернулись только к худшему.

– Три четверти коннектикутской милиции – это шесть тысяч человек – собрали манатки и ушли, – доложил Джеймс. – Никто не верит, что мы удержим Нью-Йорк. Кроме, может быть, Вашингтона. Как знать?

Одержав тактическую победу, британские войска нисколько не изменили стратегию. Они захотели воспользоваться преимуществом и повысить ставку. 11 сентября на Стейтен-Айленд прибыли Джон Адамс, Ратледж и сам Бен Франклин, чтобы вступить в переговоры с братьями Хау.

– Британцы предложили прощение всем, если мы откажемся от Декларации независимости, – сообщил Джеймс. – Делегации придется ответить отказом.

Его отец ничего не сказал, но потом шепнул Абигейл:

– По мне, так чертовски умнее ответить согласием.

На другой день вожди патриотов собрали военный совет.

– Вашингтон остался в абсолютном меньшинстве, – сказал Джеймс. – Нам не удержать город. Но есть еще один способ не сдать британцам Нью-Йорк.

– Какой же? – спросил отец.

– Сжечь.

– Уничтожить Нью-Йорк? Ни один человек в здравом уме не пойдет на такое!

– А Джон Джей предложил, – улыбнулся Джеймс. – Но не волнуйся, отец. Конгресс запретил.

Спустя два дня Вашингтон перебросил войска на север в скальную крепость на Гарлемских высотах возле своего штаба. Но он все-таки оставил в Нью-Йорке пять тысяч человек под командованием генерала Патнэма. Он не смог бросить город, не попытавшись его отстоять.

– Я остаюсь с Патнэмом, – сообщил Джеймс.

– Побудь, сколько сможешь, с Уэстоном! – взмолилась Абигейл.