Нью-Йорк - Эдвард Резерфорд

Вскоре после возвращения Джеймса все семейство отправилось в графство Датчесс. У Абигейл сохранились счастливые воспоминания о ее деде, старом Дирке Мастере, у которого она в детстве гостила на ферме. После его кончины Джон Мастер сохранил дом, которым они время от времени пользовались летом. А обширными родовыми угодьями вкупе с собственным поместьем управлял муж Сьюзен.

На этот раз они остановились у Сьюзен. Гостить у нее было вполне приятно. Сьюзен превращалась в немолодую почтенную женщину. Она была рада видеть родню, но больше интересовалась своими детьми и хозяйством, чем мировыми событиями. Ее супруг, человек жизнерадостный и веселый, высказался об этом откровенно:

– Мы будем держаться подальше от заварухи, сколько сможем.

Они с Джеймсом неплохо поладили, но Абигейл видела, что у них мало общего, помимо родственных чувств.

Однако перед самым отъездом Сьюзен со всем своим пылом взяла Джеймса под руку и настоятельно попросила:

– Джеймс, приезжай к нам еще и не откладывай надолго. После стольких лет я рада, что брат снова рядом.

И Джеймс пообещал так и сделать.

Что касалось собственных отношений Абигейл с братом, то о лучшем не приходилось и мечтать. Он часто садился рядом и рассказывал о том, что повидал. Имея вид горделивый, он тем не менее умел развеселить ее историями из студенческой жизни. Вскоре он выяснил, что ей нравится, и постоянно чем-нибудь баловал, несмотря на то что порт был закрыт для торговли с Англией, – кружевами и лентами, книгой, а то и букетиком ее любимых цветов. Сынишке же он был образцовым отцом. Она бесконечно гордилась Джеймсом, смотря, как он играет с Уэстоном, учит его читать или ведет на прогулку.

И так ей, слава богу, удавалось любить и уважать обоих – отца и брата. Хозяйством теперь заведовала она – весьма неплохо, по ее мнению. Гудзон с женой советовались с ней по всем обыденным делам. Она всячески старалась быть утешением отцу, товарищем – Джеймсу и матерью – Уэстону.

Но почему Джеймс остался один? Где жена? Вскоре после его приезда Абигейл приступила с расспросами, но он ответил уклончиво и деликатно дал понять, что лучше не спрашивать. Отец знал не больше ее. Прошло три недели, прежде чем Джеймс взял себя в руки и сообщил, что они с Ванессой серьезно поссорились.

– Я все еще надеюсь на воссоединение, – сказал он, – но поручиться не могу.

По ходу дела было решено ни слова не говорить Уэстону. Ему сказали, что мама приедет, когда сможет, и он, хотя и скучал, как будто смирился с ее отсутствием как с некой необъяснимой необходимостью взрослого мира.

Через несколько месяцев от Ванессы пришло письмо. Он было написано все тем же уверенным почерком на толстой бумаге. Выражая любовь к малышу Уэстону, она признавалась, что встревожена восстанием, и спрашивала у Джеймса, когда он вернется, без всяких указаний на желание возобновить отношения.

Тем временем восстание набирало силу, и присутствие Джеймса в доме казалось необходимым как мера защиты. Многие тори-лоялисты уезжали – одни отправлялись в Англию, другие скрывались от греха подальше на своих фермах. Кое-кто подался к лоялистам в графства Кингс и Куинс на Лонг-Айленде, хотя патриоты время от времени наведывались туда и доставляли им массу беспокойства. Правда, дом Мастера считался станом патриотов, пока в городе находился Джеймс.

Поиграв с Уэстоном какое-то время, Абигейл допустила неосторожность и сделала слишком широкий замах. Малыш, метнувшись в сторону, ударился коленом о камень и ободрал кожу. Она бросилась к нему. Уэстон встал и сморщил личико. Она не только увидела струйку крови, но и поняла, что скоро образуется синяк. Сейчас расплачется, решила она.

– Ну что, пойдем домой? – спросила Абигейл, перевязывая окровавленное колено носовым платком.

Но он замотал головой. И она, поняв, что слез не последует, вернулась на свое место и выполнила простую подачу, одновременно жалея его и гордясь им.

Они поиграли так минуту или две, когда Абигейл услышала за спиной крики. Она остановилась, прислушалась, но шум стих. Мяч еще несколько раз перелетел туда и обратно, и тут она поняла, что люди, находившиеся на краю парка, бегут на тот самый шум, привлеченные неким зрелищем. Она замялась, не зная, что делать.

– Эбби, бросаю! – крикнул Уэстон и кинул мяч.

Она притворилась, что не поймала, и немного прошла за мячом назад, пытаясь рассмотреть происходящее, но тут же увидела бегущего к ней Соломона.

– Побудьте здесь, мисс Абигейл! – сказал он, запыхавшись.

– Что там стряслось?

– Босс! – шепнул он ей, чтобы не услышал Уэстон. – За ним пришли! Называют шпионом – мол, получает почту из Англии. Не ходите туда, – произнес он настойчиво.

Но Абигейл не стала его слушать.

– Останься с Уэстоном, – велела она и сунула ему мяч. – Никуда его не пускай.

И сорвалась с места.

Перед домом собралась изрядная толпа. Она томилась в ожидании. Абигейл попыталась протиснуться, но не успела дойти до ворот, как парадная дверь распахнулась и толпа взревела.

Ее отца раздели до пояса, ноги были босы. Он был еще крупным и крепким мужчиной, способным дать отпор, но с ним вышло не меньше дюжины человек – слишком много, чтобы сопротивляться. Он старался сохранить достоинство, но лицо было мертвенно-бледным. Она никогда не видела отца таким беспомощным и униженным. Его подталкивали в спину.

В толпе раздались крики. Судя по ним, обществу хотелось не только мести, но и потехи. Отца заставили остановиться на крыльце. У одного из мужчин было ведро с дегтем.

И тут Абигейл поняла: вмешиваться бесполезно, ей ничего не сделать. Пришлось думать быстро. Она развернулась и побежала. Куда податься? На Уолл-стрит? Там находился Сити-Холл. Там были люди, облеченные властью. Но форт ближе. Времени оставалось в обрез. Сколько его нужно, чтобы обмазать человека дегтем и вывалять в перьях?

Это был жестокий обычай. Ритуальное унижение. Раздеть, вымазать дегтем и обсыпать перьями, которые мигом прилипнут. Стыд наготы – раз, жгучая боль от горячего дегтя – два; в придачу к этому – якобы чернокожесть, намекающая на сходство с туземцем или рабом, да перья, как у цыпленка, которого ждет кастрюля. Покончив с делом, человека гнали по улицам на потеху толпе. Потом он отскребал и тер обожженную кожу. Были случаи, когда от этого умирали.

Абигейл мчалась во весь дух, дико озираясь по сторонам в поисках лица достаточно могущественного, чтобы остановить произвол. Достигнув ворот форта, она бросилась к часовому.

– Где ваш командир? – крикнула она. – Мне нужен офицер!

– Здесь его нет, – ответил тот.

– Мой отец… Его хотят вымазать дегтем и вывалять в перьях!

– Сходите в Сити-Холл, – пожал он плечами.

– Иди к черту! – вскричала Абигейл, в отчаянии повернулась и побежала по Бродвею.

Через сотню ярдов она увидела повозку. Она стояла на обочине, возчик болтал с прохожим. Абигейл не стала мешкать.

– Помогите! – крикнула она возчику. – Отца хотят вымазать дегтем и вывалять в перьях!

Тот, слава богу, не раздумывал. Могучая рука подхватила ее. Взглянув на лицо, она подумала, что где-то его видела, но вспомнить не смогла. Ни слова не говоря, он стеганул коня, и повозка резво выкатила на середину Бродвея. Но вместо того чтобы ехать на север, развернулась.

– В Сити-Холл! – воскликнула Абигейл. – Ради всего святого – в Сити-Холл!

Но возчик оставил это без внимания, а затем неожиданно бросил:

– Если хотите спасти его, мисс Абигейл, то держитесь крепче.

Она не успела понять, что происходит, как они уже очутились на Бивер-стрит. При виде толпы возчик и не подумал замедлить ход – он направил повозку прямо на нее, и люди бросились врассыпную. Отец Абигейл так и стоял на крыльце. Недруги успели намазать ему грудь и спину и собирались перейти к ногам. Они удивленно подняли глаза на неожиданную помеху.

– Прекратить! – гаркнул возчик. Он явно ждал повиновения.

Человек, державший просмоленную кисть, заколебался, но его товарищ, у которого было ведро, выругался и возразил:

– Это шпион тори, черт его подери!

Кнут возчика взвился так быстро, что Абигейл едва заметила. В следующую секунду человек с ведром взвыл от удара по руке и выронил ношу, так что деготь растекся по ступеням.

– Вздумал спорить со мной? – осведомился возчик.

– Нет, Чарли, – ответил человек с кистью. – Мы не спорим.

– Добро, – кивнул Чарли Уайт. – Тута дом Джеймса Мастера, офицера-патриота, и он под охраной. Любой, кто тронет его обитателей… – Заканчивать ему не пришлось.

– Порядок, Чарли, – согласился человек с кистью. – Как скажешь. Пошли, ребята!

И он увлек своих людей на улицу.

Чарли оглядел толпу и раздумчиво щелкнул кнутом поверх голов. Зеваки начали расходиться.

– Вам лучше заняться вашим батюшкой, мисс Абигейл, – негромко сказал Чарли и подал ей руку.

Когда она взошла на крыльцо, повозка уже покатила прочь. Он не обернулся.