Сцены частной и общественной жизни животных - Коллектив авторов

В них вы найдете Бархатных Цирцей, которые примут вас любезно и непринужденно

– Простите мне мое заблуждение, господа Червецы; в свое оправдание я могу сказать лишь одно: мне с самых юных лет внушали, что дважды два четыре. Это ложное утверждение так прочно засело в моем уме, что, несмотря на ваши ученые рассуждения, я продолжаю подозревать, что дважды два еще какое-то время будет равняться четырем.

Я склонился к уху моего провожатого и прошептал:

– Пойдемте к каким-нибудь другим Животным.

– С удовольствием.

Майский Жук устремился вглубь сада, в уголок, мне незнакомый. Название этого заведения происходило от старого шоссе, на котором оно располагалось[548]. Спутник мой ввел меня в прекрасный, богато разукрашенный Тюльпан, полный самых разных Насекомых.

– Перед вами, – сказал Майский Жук, – весь цвет энтомологии: Павлиньи Глаза, Адмиралы, Монархи, Принцы, Цикады, Кавалеры, Сатиры, даже Вулканы и Аргусы.

Я смотрел во все глаза. Самцы имели довольно задорный вид; самки шептались, усевшись в кружок. У всех были заученные манеры, означавшие, сколько я мог понять, примерно следующее:

– В настоящую минуту мы хотим показать, что нам ни до чего нет дела. Чего обычно хотят живые существа? Смеяться, болтать, есть и пить? Так вот, мы не имеем ни малейшего желания смеяться, мы стараемся болтать как можно реже, мы ничего не едим и почти ничего не пьем.

– Отчего же, – осведомился я у своего провожатого, – им так противны смех, болтовня, еда и питье?

– Оттого, что они хотят показать свою выправку, выдержку, знание хорошего тона. Но долго это не продлится. Скоро они, напротив, захотят показать свою страстность. Попытайте счастья, заговорите с ними о чем-нибудь; они ответят.

Насекомому, любящему жить в обществе, тяжко, если он родился чересчур любознательным и любит совать свой нос в чужие дела; он непременно разглядит под оболочкой себе подобных тайные мысли и намерения, которые они предпочитают скрывать. Скорее всего я происхожу из рода египетских Скарабеев, привыкших разгадывать физиогномические иероглифы, и помимо воли примешиваю к тому, что изрекают уста, то, что я прочел на лице.

Последовав совету своего друга Майского Жука, я подошел к юному Кавалеру[549] и, чтобы завязать разговор, спросил, случалось ли ему путешествовать. Тотчас глаза его вспыхнули, и пока он произносил свой монолог, я четко различал, что творится в его хилом умишке.

– Случалось ли мне путешествовать, господин Скарабей! Мало того что случалось, но я и путешествовал-то только ради того, чтобы иметь возможность этим похвастать. Я не преминул побывать в Риме, Флоренции и Неаполе, чтобы по мне наверняка было заметно, что я там побывал.

Кавалер целых пять минут толковал мне об итальянских городах, а затем удалился, бормоча себе под нос:

– Благодарение Богу! по мне было видно, что я побывал в Италии.

Шершню я указал на одну из Цирцей и спросил, знаком ли он с нею.

– Какая удача! – воскликнул Шершень. – Еще как знаком. Я могу, пожалуй, даже сказать, что принадлежу к числу ее друзей. Я знаком также вон с тем Принцем и вон с тем Монархом, который стоит к нам спиной. Я близкий друг того Графа, которому вы только что наступили на лапку.

– Благодарю вас, – отвечал я и откланялся.

Шершень двинулся восвояси, бормоча себе под нос:

– Я прожил день недаром; я показал, что знаком со множеством важных Животных. Как сильно я вырос в собственных глазах, прослыв важной особой в глазах этого чужака!

Молодой Шмель смело подлетел к четырем Стрекозам и долго крутился между ними.

Целые сутки эти невинные создания ощущают себя настоящими героями

– В добрый час! – сказал я ему. – Вы, кажется, весело провели время.

– Слава Небесам! – отвечал он. – Я счастлив, что вы это заметили. О, какой прекрасный день! Посторонний решил, что я веселюсь! Посторонний меня разглядывал! Нынче ночью я буду спать спокойно[550].

Два довольно уродливых Насекомых вели беседу в углу.

– Кто это такие? – спросил я Майского Жука.

– Это, – отвечал мой провожатый, – Муравьи-Бульдоги из мира финансов[551]. У них странные нравы. По утрам они собираются в храме, посвященном их занятиям, и начинают рыть ямы друг другу, отчего почва в этом храме зыбкая и опасная. Неопытные и неуклюжие посетители проваливаются в эти ямы и тут же попадают в пасть к Бульдогам. Если днем Муравью-Бульдогу досталась завидная добыча, вечером он охотно красуется в свете. Жена его – Стрекоза в золоте и брильянтах.

Я предоставил Муравьям-Бульдогам обсуждать свои подкопы и предпочел вслушаться в шепот Стрекоз.

– Милочка моя, – говорила одна из них другой, – ваш кузен воплощает последний комариный писк моды; поболтаем о нем? Он того и гляди начнет пить кровь из вашего старого Вулкана.

– Как вы могли подумать, что у меня с ним есть что-то общее? У нас разные вкусы. Он упрекает меня за то, что в музыке я ценю только чувственную сторону. Он издевается надо мной, когда я восхищаюсь Сколопендрами, исполняющими на клавесине вариации на темы старых песенок, но, в силу удивительной непоследовательности, бранит меня, когда я ем пастилки во время исполнения сонат или квартетов Гайдна и Моцарта. Так ему мое сердце не покорить. Да и вообще, милочка моя, вон тот старый Павлиний Глаз обожает нежничать с Вами; не лучше ли нам поболтать о нем?

– Не стану спорить, я к нему неравнодушна. Он управляет театрами и может поглазеть на любой спектакль, какой захочет. Разве это не восхитительно? Вид этого Павлиньего Глаза в литерной ложе потрясает мое воображение. Представьте только, он может за один вечер бесплатно побывать во всех театрах!..

– В самом деле, – согласилась другая Стрекоза, – это очень соблазнительно. У каждого есть своя Ахиллесова пята. Лично меня больше всего волнует серебристый Коридон, который, не смущаясь ни рвами, ни изгородями, всегда прилетает первым на скачках с препятствиями.

– Легко же вас растрогать, – возмутилась третья Стрекоза, слывшая блюстительницей нравов. – Меня так просто не возьмешь. Мой избранник не только должен всегда иметь лучшие места в театре и обыгрывать всех остальных на скачках, но и, если можно так выразиться, идти впереди моды, закупать все предметы туалета в Англии[552], непременно оказываться на водах в то время, когда там находится весь высший свет, и ни в коем случае не направлять свои стопы в Баден, если модно отдыхать в Пиренеях. А еще он должен есть вишни в январе, затягиваться в такое узкое платье, чтобы невозможно было пошевелиться, и, наконец, превосходить всех прочих в том, что называется «шиком».

– Столько достоинств не могут объединиться в одном существе; это химера. Я бы удовлетворилась одним-единственным, но оно должно быть полным, совершенным. Например, манжеты несравненной красоты: я от них без ума.

– А я предпочитаю тех, кто обладает неподражаемой способностью выбирать к новому году самые изысканные конфеты.

– Еще бы; это ведь очень трудно.

– Ах! – вздыхала одна увечная Стрекоза, – я знавала одного молодого Пушистого Коконопряда, скромного и нежного, которому все это ничего не стоило. Он был разом ювелиром, знатоком тканей, поразительным кондитером и безупречным барышником. Не знаю, откуда он брал свои шоколадные конфеты, но ничего подобного я больше никогда не пробовала, а когда он рассуждал о лошадях, можно было потерять голову.

Тут я вспомнил о безрадостных предсказаниях старого Носорога и начал понимать, что в них не было никакого преувеличения. Между тем двое Жуков-Рогачей затеяли оживленную дискуссию, которая вскоре привлекла к себе всеобщее внимание, и все заговорили одновременно. На сей раз никто не пытался сделать вид и произвести впечатление; каждый с пылом отстаивал свое мнение. Все страшно оживились, хотя и не перешли границ, предписанных учтивостью. Спор был ожесточенный и длился долго. К четверти двенадцатого остроумные замечания и глубокие познания самых ученых Насекомых помогли разрешить все вопросы, и было неопровержимо доказано, что

1) зеленый чай возбуждает нервы сильнее, чем черный;

2) большинством поступков Животных движет самолюбие;

3) в Сен-Дени живется ничуть не легче, чем в Клиши[553];

4) в Англии жизнь дороже, чем во Франции;

5) дружба – чувство менее сильное, чем любовь;

6) после смерти великого актера Тальма Люди до сих пор не нашли никого, кто мог бы его полностью заменить.

Впрочем, этот вопрос по просьбе двух Поденок был отложен как самый спорный. Рак-Отшельник занес его в свою записную книжку, чтобы обдумать в тиши уединения.

Я взял Майского Жука за локоть.

– Неужели во всем этом огромном саду не найти места, где можно было бы поговорить без претензий о чем-нибудь интересном?