Удачная неудача Солнцеликого - 2 (СИ) - Штефан Елена

– Зачем?

– Затем, что сытые люди меньше мерзнут, Седир, и меньше устают. Привыкайте. И, Седир, мне нужен ваш совет.

Ну, без советов я точно бы обошлась, а вот источник инфы грех упускать. Уж очень интересно-непонятно, почему на верхних ярусах тепло, а чем ниже, тем холоднее. Эс-капитан ответа не знал, но помнил времена, когда вся крепость исправно отапливалась. Просто было тепло безо всяких дополнительных усилий. Но лучше и об этом спросить у магистра. Местное топливо использовалось только на кухне, для получения открытого огня. Его запасов хватит надолго, с этой стороны беды ждать не стоит.

Магическое отопление? И с ним что-то случилось? Кстати, никогда не видела, чтобы кто-то что-либо подметал или как-то еще убирал. И плац, и коридоры с лестницами, и покои, и полы в трапезной и кухне – всегда чистые. Посуду, столы, плиты – да, намывали, а полы – никогда. Та же магия, что и у Сары в доме?

Магистр, как и обещал, спустился к ужину. Не знаю, как там его резерв, но двигался вполне живенько и даже общался с офицерами. Пару раз поймала его переглядывания с Байданом. Надеюсь, добродушный кухарь простит, что я его немного подставила.

Сумасшедший день заканчивался на приятной ноте. Заготовка к завтраку сделана, к обеду можно ждать вестей и продуктов из деревни, магистр оправился, все хорошо, только вопросы множатся и множатся. Пожалуй, я в состоянии подняться наверх и помолиться как следует.

Великие создатели! Какая красота!

Усеченная луна уже поднималась над штормящим морем, встречая воды Мирувы коротеньким лучом серебристой дорожки. Соленая вода была сегодня столь беспокойна, что отказывалась от милости светила, разбивая и себя, и ласку Сиштиры в серебристую пыль. Недовольство отвергнутой и укрывшейся тучами Луноликой оборачивалось тревожно-мелодичным стоном ветра, который, запутавшись в монументальных колоннах, резонировал под куполом эоловой арфой. Устоять на таком ветру было невозможно, а уйти от этой красоты – немыслимо. Зато можно встать на колени в затишке у колонны и, закутавшись в припасенное одеяло, улечься животом на низкий парапет. И смотреть, смотреть, не отводя слезящихся глаз, как море и небо тянутся друг к другу в вечном желании соприкоснуться. Кто сказал, что ночное небо – бархат? Может быть, но не сегодня. Лишенное звезд и измятое тучами, оно напоминало черно-серую бумагу, которая, как наждачка, шершавилась мириадами брызг, и вытягивало из души струны, на которых Ванесса Мэй играла великого Вивальди. (Имеется в виду композиция «Шторм».)

О властитель морей Гох, прими мой вечный восторг! Сегодня я слишком восхищена, чтобы петь.

– Ты с ума сошла? – Злющий голос из-за спины едва проник в сознание сквозь песню ветра, а меня уже вздернули на ноги вместе с одеялом, рвущимися на волю юбками и пароксизмом восторга. Витто прижал к себе, втянул нас за колонну и всматривался в мое лицо. Возбуждение от буйства стихии затмило разум, что он увидел в моих глазах, не знаю, но через секунду мы целовались, захлебываясь соленым ветром и друг другом.

Вместе с кислородным голоданием пришло осознание, и не только ко мне. Паника – вот что сейчас металось между нами. Пятнадцать лет моей развесистой свободы от мужского интереса даром не прошли: как себя вести в таких случаях, забыто напрочь, даже с подкорки стерто и отформатировано. Выручило тело Нианы. Уткнуться лбом куда-то между ключицами, затянутыми в теплый камзол, и вцепиться в этот самый камзол покрепче – оказалось тактически правильно. Ноги держали, но не очень. Голова соображала, но не вполне – отголоски поцелуя бились в висках торжественным набатом. Под подбородком у Витто было тепло и не страшно. Не страшно, что он раскусит мою растерянность: одеяло перехватил покрепче, прижал поплотнее, наверное, ему сейчас тоже непросто.

Хорошо-то как! Пусть так будет подольше... Вот и ветер затих, лишь чуточку давил на уши далеким басовитым гулом, а учащенное дыхание мужчины стало редким-редким, как будто время остановилось. Или преизрядно замедлилось. Только для меня одной! Стоило бы порадоваться тому, что моя странная магия стала такой отзывчивой, но это ерунда по сравнению с тем, что творилось с этим новым телом. А, черт, никогда такого не чувствовала. И не верила, что взбесившиеся гормоны могут так туманить разум. Мне не нравится! Клапан самоконтроля напрочь сорвало! Хотя целоваться на адреналине – это нереально восхитительно. Давно не чувствовала себя такой живой.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Ай!

Согревшегося лица коснулся стылый ветер, с воем ударил в барабанные перепонки, швырнув в реальность. Время вернуло привычный ход.

– Пойдем в тепло, я окоченел.

Зачем в тепло? Там меня обнимать и одеяло придерживать не надо будет...

Ох ты ж! Ну я звезда! Это сколько же я его промариновала на холоде? И терпел же! По внутренним часам – минут пятнадцать. Молодец, Нина! Сама в плаще и одеяле, а мужик – в одном полувоенном камзоле, да на таком ветру! Да после магического истощения!

– Ты почему молчал? – Глупо, наверное, но порыв поделиться одеялом заглушить не удалось. – И вообще, зачем наверх пришел?

– Сара сказала, что ты под шпиль пошла, а там шторм! Знаешь, как это опасно? – Витто уже оправился от моих претензий, отмахнулся от одеяла и даже разозлился. Непонятно почему. – Я понимаю, что ты не знала, но на будущее: там бывают такие кинжальные порывы ветра, что может просто сдуть. За те тринадцать лет, которые я в крепости, погибли двое.

Спасать пошел, получается. Хм. Сердится. Ноздри трепещут-раздуваются, шрамы на щеке побелели, ух, хорош!

– А почему ты так одет, раз о шторме знал? Где твой плащ? – Не понимаю почему, но я почти кричала, хотя злиться надо было на одну безмозглую курицу, которой приспичило пообжиматься посреди бури.

– Потому и без плаща, что знал! – Магическое освещение в коридоре было достаточным, чтобы я различила выражение глаз. И непроизвольно ответила таким же злым прищуром. И чего распсиховалась, спрашивается? Плащ на ветру – это парус. Резкий порыв – и все, опрокинуло, а бортики там условные. 

Отчитывает он меня. Вот ведь! После такого офигительного поцелуя! Это что, попытка сделать вид, что ничего не произошло? Ну, хоть не удирает.

Что, опять вслух?

Ишь как подбородком дернул.

– Я не удираю никогда. Не в моих правилах. И не отчитываю. Просто испугался за тебя. Ты зачем с парапета свешивалась?

– На волны смотрела, как они на камень бросаются. Такая мощь, Витто, такая мощь! Гох и в гневе прекрасен! А легла, чтобы не сдуло. Так ведь безопаснее, правда же? – Кажется, примирительный тон подействовал, успокоился. По-хорошему надо бы уходить, но не хочется, аж жуть. Адреналин схлынул, в мозгах прояснилось, но все равно не терпится, чтобы снова обнял. Вот чего молчит? Или все-таки уходить?

– А что такое «офигитный»? Это на твоем родном?

Упс. Смесь местного с нижегородским… И смотрит так пристально. Как будто по интонации непонятно! Соберись, Нина, и послушай высшее образование: попробуешь слукавить – упустишь свой шанс, может быть, единственный.

– Офигительный. Это немножко грубое слово, оно означает – ошеломительный.

Ну какая прелесть! Эк его моей искренностью пришибло, аж прифигел, бедняга. Нет, удержать широченную улыбку нереально. Только бы не обидеть, только бы не обидеть. Само́й поцеловать? А, черт, хоть бы наклонился, видит же, что девушка тянется! В подбородок так в подбородок. Всего-то разок и успела, но напряжение внутреннее чуть отпустило. Несколько задело, что этот гад почти уклонился от моих губ. Ладно, разберемся.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Прошлая я всегда знала, что от таких крышесносных мужиков надо держаться подальше. Вне зоны их феромонного воздействия. Значит – уходим.   

– Постой, Нина! – Как плохо быть маленькой, а! Киру бы так не развернул, а тут аж юбки вокруг ног завихрило. – Ты не поняла! Я боюсь не сдержаться и шагнуть в недопустимое!

Кем недопустимое, кому недопустимое? А у меня спросить?

– Молчи-молчи! Иначе не выдержу! Еще во дворце, когда ты всем нос утерла своим законом сохранения, мне захотелось тебя присвоить. Тебя, женщину, к которой прислушивается сам король. И сегодня, когда ты была рядом на Переправе, и потом, когда принесла мне обед… А сейчас совсем худо стало!