Как далеко до завтрашнего дня… Свободные размышления 1917–1993. Вехи-2000. Заметки о русской интеллигенции кануна нового века - Никита Николаевич Моисеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поглощенный личными проблемами, я не чувствовал в себе достаточно сил, чтобы ставить новые задачи, поворачивать направление работ. Я старался, но мысли и силы в те годы были заняты другим. Приходилось искать опору вовне. Я начал создавать новые отделы, привлекая в качестве их руководителей самостоятельных, талантливых и энергичных ученых. Мне кажется, что это была верная тактика, позволившая избежать кризиса института или выдвижения на передний план профсоюзных либо партийных функционеров – процесс, неизбежный в период тематических трудностей исследовательских организаций, когда прямая потребность в традиционной деятельности начинает слабеть.
Была создана лаборатория исследования операций во главе с Ю. Б. Гермейером, лаборатория теории программного управления во главе с Г. С. Поспеловым, лаборатория дискретной математики во главе с Ю. И. Журавлевым. Появление в институте сильных и талантливых ученых, обладавших безупречной научной репутацией, в значительной мере снимало с меня главную трудность научного руководства – выбор задач и тем исследований для новых сотрудников. А в то время к нам ежегодно шло отличное пополнение – много сильных молодых людей, стремящихся проявить себя в науке. Правильное использование рвущейся к работе молодежи было в ту пору самой главной и трудной задачей. Гораздо более важной, чем собственная исследовательская деятельность.
В результате такого расширения Вычислительный центр превратился в первоклассное научное учреждение мирового уровня. Это понимали и у нас, и за границей.
Сложная обстановка складывалась у меня и дома. Мне стало трудно находить общий язык с детьми. Вместо того чтобы сплотиться вокруг общей беды, мы стали жить врозь, каждый сам по себе. Конечно, в этом был виноват прежде всего я сам. Я всегда был чересчур занят своей собственной жизнью, работой, женой, альпинизмом. Я очень любил своих девочек, много думал о них, но не вводил их в свою личную жизнь. В этом и состояла моя главная ошибка. Я брал их иногда с собой в горы, мы плавали порой вместе на байдарках. Но надо было нечто большее. Надо было гораздо больше проявлять сердечности, строить общий духовный мир и не только стараться понять их жизнь, но и включать их в свой собственный мир так, как это делали мой отец или дед. Благодаря тому что они умели разговаривать со мной как с равным, я тогда жил в мире их интересов и забот. Как это благотворно сказалось на моей судьбе! Что же касается меня, то я почти никогда не говорил с девочками как взрослый со взрослыми, не объяснял им своих бед, своих радостей, не делился мыслями…
Так или иначе, но после трагической кончины моей жены я остался в глубокой внутренней изоляции от всего окружающего и должен был начать жить как-то совсем по-иному. Но сил у меня для этого не было. Прежде всего я нуждался в сочувствии и поддержке.
И рука помощи мне неожиданно была протянута.
С Антониной Васильевной я познакомился у своих знакомых более или менее случайно. Мы стали иногда проводить время вместе. Когда человеку основательно за пятьдесят, романы разворачиваются совсем по иному сценарию, чем в юности. Да и чувства, наверное, звучат по иному, чем в молодости.
Но все же…
Была бы музыка Есенина
И море света из окна,
Была бы даль моя осенняя
Всегда тобой озарена…
Встреча с гуманитарной «интеллигенцией»
Ранней весной, вернее, на той границе зимы и весны, которую Пришвин называл весной света, я решил поехать отдохнуть. У меня уже давно не было отпуска. Прошедший год был удивительно тяжелым, я чувствовал себя очень усталым и, может, первый раз в жизни осознал, что мне пошел шестой десяток и я совсем уже не молод. Вот я и решил поехать в какой-нибудь санаторий или дом отдыха под Москву, походить на лыжах. Теперь, при нынешнем нищенстве, подобный замысел кажется фантастикой, но тогда такое времяпрепровождение было вполне доступным и даже стандартным для людей интеллектуального труда.
На каком-то заседании в Академии наук я встретил Ф. М. Бурлацкого. Он был в то время заместителем директора Института социологии Академии наук. Тогда меня уже начинали интересовать гуманитарные проблемы, и я иногда бывал в Институте социологии. Бурлацкий спросил о моих планах, и я с ним поделился своими намерениями. Федор Михайлович сказал, что завтра он уезжает в Дом творчества под Рузой: «Приезжайте, будет с кем поболтать». Растолковал, где и как купить путевку. Сказал и о том, что комнаты там отдельные, но удобства общие в коридоре. Зато все остальное прекрасно. Особенно окрестности.
Я послушался его совета, купил путевку, сел за руль своего «жигуленка» и через два часа оказался в живописнейшем уголке Подмосковья – «дальнего» Подмосковья, если пользоваться нашим новым и нелепым языком.
Был ранний март, когда дни уже длинные, когда много солнца, но снег еще ослепительно белый и все кругом сверкает. Не зря это время Пришвин называл весной света. Это даже какое-то буйство света. А кругом были березовые леса, где особенно светло. Я наслаждался погодой, лыжами и окрестностями. Я чувствовал, что такое сочетание света, солнца, березового леса, ослепительного снега и движения по утреннему морозцу и есть то лекарство, которое мне необходимо.
Первые дни я только этим и занимался и спал, спал без конца – постепенно приходил в норму. Потом я начал присматриваться к окружающей публике. Она была очень своеобразна, совершенно нова для меня и малопонятна. Впервые я увидел «творческую интеллигенцию» на отдыхе! Врачом этого санатория оказалась жена моего знакомого подполковника Самойловича, научного сотрудника военного исследовательского института в Калинине. Через несколько лет Самойлович, получив звание полковника, ушел в отставку, и они уехали навсегда в Канаду, кажется, к родственникам жены. Это была дама с претензиями на литературную и музыкальную образованность. И вообще с претензиями. И, кажется, не без оснований: она владела тайной все лечить аспирином и снотворным.
На квартире у мадам Самойлович ежевечерне собиралась компания «интеллектуалов», как говорила хозяйка дома, которая тщательно отбирала гостей: Бурлацкий не приглашался, а я почему-то такой чести удостоился. В
