Ни страха, ни надежды. Хроника Второй мировой войны глазами немецкого генерала. 1940-1945 - Фридо Зенгер

19 марта, всего через четыре дня после бомбардировки и начала наступления, генерал Фрейберг вынужден был планировать ввод в бой резервов, которые он собирался использовать для преследования противника после прорыва.

На следующий день Черчилль попросил объяснения у генерала Александера, почему тот наступает на Кассино на участке шириной всего две или три мили, где против немецкой клещеобразной оборонительной системы уже задействовано пять-шесть дивизий, и почему он не предпринял никаких маневров с фланга. Александер изо всех сил старался разъяснить особенности этого сражения премьер-министру.

Однако в тот же день Александер вызвал командующих армиями и генерала Фрейберга, чтобы выяснить, что лучше: продолжить наступление в последующие дни и захватить аббатство или прервать его и постараться удержать важные объекты в интересах последующих операций. Военный совет высказался за то, чтобы остановить наступление. В Кассино союзники все еще удерживали Дворцовый холм и северо-западный сектор города, а также ботанический сад в центре города и железнодорожный вокзал с примыкающим к нему холмом. Выступающий с холма Палача опорный пункт юго-восточнее аббатства (высота 435) был оставлен с большими трудностями.

СРАЖЕНИЕ У КАССИНО В РЕТРОСПЕКТИВЕ

Внимание всего мира было привлечено к Итальянскому театру войны по причине упорного сопротивления немцев у Кассино, ибо там союзникам понадобилось целых три месяца, чтобы продвинуться на пятнадцать километров. Затем последовало такое же упорное сопротивление в самом Кассино, куда союзники пытались прорваться еще три месяца. Кроме того, на тот момент это была единственная точка приложения союзнических сил в Европе. Немцы в полной мере использовали свой успех в пропагандистских целях, чтобы поддержать ничем не оправданный оптимизм в своем народе. Трудности, с которыми столкнулись союзники, привели их к ошибочным выводам. Для меня же, несмотря на все наши успехи в обороне, было слишком ясно, в чем главная слабость командования стран «Оси».

Наша истинная слабость заключалась в нехватке средств ведения разведки. Фактически все главные наступления противника оказывались для нас полной неожиданностью. Хотя мы по-прежнему имели хорошую разведывательную службу в структуре Генерального штаба, мы не могли уже использовать обычные средства. Люфтваффе настолько сократились, что едва ли могли подниматься в воздух для ежедневной рекогносцировки. Пленные попадались редко. Агенты могли проникнуть за линию фронта морским путем, но им, вероятно, платили за работу с обеих сторон, и они, разумеется, ничего не знали о подготовке к наступлению. Чтобы получать предупреждения о таких приготовлениях, нужно иметь очень разветвленную агентурную сеть, которой мы не обладали.

Господство противника в воздухе имело далеко идущие последствия. У них была длительная и бесперебойная служба наведения артиллерийского огня в тылу немецких позиций, и наши истребители не могли этому помешать. С помощью наблюдателей, находившихся в самолетах союзников, можно было направлять огонь на нужный участок фронта. Это преимущество оказалось неэффективным лишь потому, что наступление союзников развивалось слишком медленно, и по ночам у нас всегда было время, чтобы подтянуть силы, необходимые для контрударов.

Однако все это не закрывало мне глаза на то, что наш успех носил лишь временный характер. Если бы противник перешел к маневренной войне, то ночной переброски резервов нам уже бы не хватало. Это пришлось бы делать в дневное время непосредственно на поле боя, потому что противнику тоже приходилось перемещаться днем. Только при паритете в воздухе можно было ограничить дневные передвижения и таким образом восстановить паритет в ведении боевых действий.

За шесть месяцев боев у Кассино я добился стабильной обороны тем, что постоянно заботился о моральном состоянии войск, установил порядок замены, держал под личным контролем все боевые действия на нашем участке фронта, тщательно исследовал местность и все время менял группировки войск и узлы сопротивления в соответствии с изменениями обстановки. Не будет пустым хвастовством, если я скажу, что в сумме своей подобные действия и составляют то, что принято называть командным искусством.

Все чины в германской армии хорошо подготовлены для руководства войсками, ибо такова наша традиция. Что касается быстрой и точной оценки обстановки, принятия четких решений и отдания точных приказов, то наш Генеральный штаб явно превосходил в этом деле генеральные штабы всех других стран. В ходе маневров, совещаний на местности и учений Генерального штаба наши офицеры постоянно совершенствовались в своем мастерстве. Задачи ставились таким образом, чтобы командир на месте мог принимать более или менее самостоятельные решения. Кроме того, в мирное время в обстановку вводились некоторые обязательные условия. Например, появлялся «новый противник», предполагалось, что нарушены все линии связи или возникли какие-либо иные трудности, как это на самом деле часто бывало во время сражения на Марне в 1914 году. Благодаря таким методам обучения офицеры приобретают хорошие навыки и готовность принимать решения и брать ответственность на себя – важные качества для любого командира. Порой такая независимость заходила слишком далеко. В 1935 году я присутствовал на маневрах в Восточной Пруссии вместе с будущим начальником имперского Генерального штаба Великобритании фельдмаршалом Джоном Диллом. После этого мы посетили поле сражения в Танненберге[25], где сэр Джон поинтересовался, как удалось немцам, несмотря на знаменитое своеволие их командиров, добиться таких успехов.

Может возникнуть вопрос: много ли из всего этого сохранилось в 40-х годах? Ответ: ничего или очень мало. Мы, высшие германские офицеры, страдали от чрезмерно плотной опеки. Крайнее свое выражение это нашло в директивах Гитлера, которого считали истинным виновником перерождения так называемой системы AUFTRAGBEFEHLSGEBUNG (Порядок отдания боевых приказов). Он должен был ограничиваться общими указаниями по выполнению конкретной боевой задачи, чтобы соответствующий командир оставался, насколько это возможно, свободным в выборе сил и средств.

И все-таки было бы грубой ошибкой винить в этом перерождении одного Гитлера. Подлинные причины лежат гораздо глубже.

Во-первых, следует учесть развитие средств связи, в результате которого практически невозможно было повторение хаоса, царившего при сражении на Марне в 1914 году. Во Вторую мировую войну каждый командир мог в считаные минуты связаться со своим вышестоящим штабом или даже с самим ОКБ, чтобы поговорить со старшим начальником или с Генштабом, будто они находятся в соседнем помещении. С Корсики я, как правило, имел отличную радиотелефонную связь с Кессельрингом в дециметровом диапазоне. Такое техническое совершенство средств связи, естественно, уменьшает независимость полевого командира. Каждый командир при любой возможности будет докладывать о своих решениях в вышестоящий штаб, зная, что решения его начальников будут зависеть от его собственных. При определенных обстоятельствах важные решения могут передаваться по цепочке в вышестоящую инстанцию, и на каждом уровне следующий командир принимает свое решение. Это идет во вред полевому командиру, который все менее и менее охотно принимает какие-либо решения по собственной инициативе, зная о том, что он должен нести за них полную ответственность. Но если этот командир не воспользуется всеми имеющимися средствами связи для доклада об обстановке своим начальникам, то он окажется виновным в другом проступке.

А вот второе нововведение по сравнению с теми временами, когда главнокомандующий являлся единоличным начальником. Новая тактика требует, чтобы все соседи были проинформированы о принятых решениях, и это осуществляется через главнокомандующего. В этой новой тактике не осталось ничего от традиции, сохранявшейся с XIX века, а именно: «марш – раздельно, бой – вместе». Современные армии заполняют континенты от моря до моря, и во всех решающих кампаниях это приводит к «линейной тактике». Линии необходимо удерживать, потому что ни одна из противоборствующих сторон не решается ослабить свой стабилизировавшийся фронт и отойти на значительное расстояние, чтобы снова обрести оперативную мобильность. Уже во время Первой мировой войны подобный риск был очень велик, хотя маневры совершались всего лишь со скоростью находящейся на марше пехоты. Насколько же реже теперь можно было отваживаться на такой способ, когда за любым маневром по выходу из боя немедленно начиналось преследование моторизованными частями, которые ни в коем случае не хотели лишаться заполученной таким образом инициативы.

Как бы много и справедливо ни жаловались все командиры и офицеры Генштаба по поводу гитлеровской тактики «стоять насмерть», остается фактом, что ни один армейский командир не смог показать удачный пример чего-либо иного. Но если это был только отвод войск с непригодного для обороны участка фронта, то практически всегда занимались соседние участки, не подвергшиеся атакам. Именно эти участки укрепляли свои позиции тем эффективнее, чем дольше они оставались не затронутыми боевыми действиями, поэтому части неохотно уходили с них на неподготовленную местность. Однако если их не отводили, происходило пресловутое искривление линии фронта, которое требовало для обороны больших усилий.