Микаэл Налбандян - Карен Арамович Симонян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Материальная независимость, пусть хоть и скромный, но устойчивый доход стали для Микаэла не только жизненно важным вопросом, но и главнейшей предпосылкой его личной свободы. Размышления, размышления, бесконечные размышления привели его к той мысли, что дальнейшая его деятельность невозможна без минимальной материальной обеспеченности.
Микаэл Налбандян — Григору Салтикяну.
18 ноября 1858 г.
«Очень мне нужно быть никому не нужным мучеником!.. Разве это не безумие, что я, дни и ночи работая над «Юсисапайлом», не получаю ни копейки и ради пропитания должен залезать в долги?.. До сих пор я только жертвовал, но теперь вижу, что далее это невозможно… Жалею, что я родился среди армян: ни в одном другом народе я не был бы таким беспомощным и бесприютным. Сердце мое обливается кровью, но все же достаточно у меня стойкости, и никто, глядя на меня, не догадается ни о чем. Единственная моя радость в том, что я здоров и болезнь моя излечилась».
Далее, предупреждая, чтобы не распространялись о его недовольстве Назаряном, ибо «его честь — это наша честь, и пусть враги не радуются», Микаэл в то же время прозрачно намекал, что о его заботах и нуждах нахичеванский друг может сообщить Карапету Айрапетяну. И что об этом не только можно, но и нужно сказать… Но более никому!
Так что же творилось с Микаэлом? Почему же он так противоречив в своих сетованиях и жалобах?
Потому что Микаэл, наверное, был недоволен собой не меньше, чем Назаряном. А недовольство это являлось не чем иным, как выражением отчаяния. И еще нетерпения, так как ему казалось, что даже восемнадцати тетрадок «Юсисапайла» уже вполне достаточно, чтобы омещанившиеся армяне очнулись, опомнились, воспряли духом и стали энергичными и преданными поборниками просвещения.
Но что означал его намек, что Григор Салтикян может сообщить о его недовольстве и тревогах «только Айрапетяну, да и то не все»? Сам Микаэл объяснил свое решение лишь одной коротенькой фразой: «Я оставил «Юсисапайл».
А поскольку Микаэл, как мы в этом еще убедимся, вовсе не оставил «Юсисапайл» и поскольку городской голова Нахичевана-на-Дону, взяв на себя расходы по заграничной поездке Налбандяна, счел эту помощь вполне достаточной, то понятно, что решительные, хотя и негромогласные заявления Микаэла преследовали только одну цель: дать понять своим соратникам, что он в любую минуту готов прекратить сотрудничество с ними и этим заставить образумить соратников.
И опасения и сомнения Микаэла отнюдь не были беспочвенными.
Одержав на выборах победу над Арутюном Халибя-ном — победа, невозможную без помощи и поддержки Микаэла Налбандяна, Карапет Айрапетян вдруг как-то поостыл к своему идейному единомышленнику.
И Микаэл понял, что ему грозит одиночество, да еще в тот момент, когда перед ним открываются перспективы совершенно новой деятельности.
Следовательно, стремясь, с одной стороны, сохранить и даже активизировать сотрудничество со своими друзьями, Микаэл, с другой стороны, жаждал материальной независимости, так как понимал, что его новые планы, которые родились и обрели четкие контуры во время недавних встреч с «революционными генералами», вряд ли по душе его достаточно опасливым нахичеванским соратникам.
А способ достичь моральной и материальной независимости он уже определил.
«Думал, думал я, но не нашел иного выхода… Дай-ка, решил, сдам экзамены на кандидата, пристроюсь где-нибудь и буду потихоньку заниматься медициной».
Сообщая другу и об этом своем решении, в котором фактически скрывалась угроза совершенно отойти от общественной деятельности и покинуть на произвол судьбы нахичеванских единомышленников, Микаэл одновременно дипломатично предупреждал, что Карапет Айрапетян и остальные его друзья на ближайших же выборах вынуждены будут уступить завоеванную власть, а следовательно, и огромные экономические перспективы.
Нахичеванские единомышленники Налбандяна встревожились не на шутку, ведь они прекрасно понимали, что «только исключительная нужда могла заставить Налбандяна сказать такое! И нескольких сердитых писем Микаэла оказалось достаточно, чтобы они тут же в панике сплотились вокруг Налбандяна.
Микаэл Налбандян и Степанос Назарян осознавали все значение «Юсисапайла» для армянской действительности, прекрасно понимали всю силу своего журнала, ни в чем не уступавшего европейским изданиям.
Оба они — два старых верных товарища, питавших друг к другу огромное уважение и любовь, но оба отчаявшихся, оба неоцененных, — находились в одинаковом положении, так что им не было никакого резона радовать своих многочисленных врагов тем, что между ними «образовалась трещина». Тем более что и мысли и стремления их были схожи:
«Пока еще есть время, мы обязаны действовать, чтобы наша жизнь не была напрасной и бесполезной на этом свете, чтобы в миг, когда мы навек сомкнем глаза, могли бы мы увидеть свои прожитые молодые годы исполненными смысла и достойными, чтобы прожили жизнь как люди нравственные, как христиане, как товарищи, как человеколюбивые и патриотичные ревнители своею народа и всего человечества».
Так что уехавший в Петербург сдавать кандидатские экзамены Микаэл Налбандян все равно будет сотрудничать с «Юспсапайлом», который он якобы «оставил». Кстати, даже в годы и месяцы, проведенные им в Петропавловской крепости, он не оставит «Юсисапайл».
Как бы то ни было, слух о том, что соратники разругались, распространился достаточно широко. И каждое их неосторожное или малозначащее на первый взгляд слово, любое действие, любую мелочь, даже задержку с печатанием журнала враги Назаряна и Налбандяна хотели видеть и видели как окончательный разрыв между ними. Достаточно весомым поводом для такого умозаключения могло послужить и то обстоятельство, что Микаэл целых полгода провел в Петербурге, где писал диссертацию и готовился к кандидатским экзаменам.
И воодушевленные враги их спешили порадовать друг друга:
«Юсисапайл» еще не вышел
