Микаэл Налбандян - Карен Арамович Симонян

ему конкретной программы дальнейшей его деятельности. И это было по-своему понятным и естественным… Ни один из этих «прекрасных людей с благородной душой» ни разу не завел разговора о том, что, как признавался Микаэл устами графа Эммануэля, «было близко моему сердцу и духу, что давно уже стало моей жизнью, моей душой, моей кровью, моей мыслью»…

Ни Мадзини и Саффи, ни Герцен и Огарев, ни Луи Блан и Кошут, ни Людвиг Чернецкий, ведающий типографией Герцена, и ни Станислав Тхоржевский, который открыл в Лондоне книжную лавку для польских революционеров-эмигрантов и вместе с Чернецким был одним из ближайших помощников Герцена, — ни один из них не мог сказать ничего утешительного или обнадеживающего этому приехавшему из дальних далей болезненному, но на редкость обаятельному и энергичному молодому человеку.

Он должен был постичь все сам и сам же определить, что ему делать…

И Микаэл Налбандян сам определил для себя, как ему быть и что делать.

Он должен стать рыцарем, беззаветно преданным революции, должен взять на себя руководство революционной и освободительной борьбой армян и, как выразитель сокровенных чаяний своего народа, должен встать рядом с «революционными генералами» — как равный с равными. Теперь, когда это решение было принято, Микаэл мог позволить себе подумать и о своем здоровье и отправился на воды.

Но и в Германии ему не сиделось на месте.

Гессен, Эмс, Зоден, Франкфурт-на-Майне… И еще города, где он останавливался утолить жажду кружкой пива или просто отдохнуть…

Лондонские впечатления не давали ему покоя. Он вспоминал все новые и новые подробности, перебирал в памяти беседы с новыми друзьями, занятыми «своими национальными либо общечеловеческими делами», писал письма близким, в которых делился своими сомнениями, тревогами, мыслями о новых и таких заманчивых перспективах национального освобождения.

«Мы — армяне, и наше нравственное призвание на земле, как бы ни грустны были обстоятельства, которые предуготовило нам провидение, — это, поскольку нет у нас иного выхода, ободрять самих себя, благородными помыслами укреплять свой дух и приняться за спасение заблудших овец нашей нации».

Именно в эти дни Микаэл сделал очень важное для себя открытие: «Европейцы не нуждаются в нас».

То была горькая истина, но истина, постижение которой избавляло армян от унижений, воспитывало в них высокое чувство собственного достоинства и учило уповать лишь на собственные силы.

И пока живы — мы должны надеяться и мыслить, стараться, работать, действовать. Действовать, пока еще не пала ночь! И ничего, что нынешнему поколению не доведется увидеть грядущее счастье своего народа. Ведь мы призваны спасти самих себя, призваны противостоять всем превратностям судьбы, призваны сохранить свое лицо и, наконец, призваны проторить дорогу для наших детей. Лишь бы каждый из нас делал свое дело по меря своих сил и возможностей. Вот о чем мечтал Микаэл Налбандян.

И вот как все это воплотилось в стихотворении «Дни детства»:

Дни детства, вы прошли, как сон, как сон, растаяли вдали. О, сколько счастья и надежд вы мне когда-то принесли. Поздней я начал понимать, что мир громаден и суров, что время навсегда прошло для детских грез и светлых снов. Я думал о земле родной — что жить народу все трудней… Вручил мне лиру Аполлон — быть может, утешенье в ней? Но лира плачет — не поет, и звуки горечи полны. Как ни мечтал, как ни искал — веселой не нашел струны. Дни детства навсегда ушли, ушли, растаяли, как дым. Я был свободен, счастлив был и этот мир считал своим. Не знал я тяжести цепей, не знал, как ранит нас вражда. Я это все узнал потом — и проклял, проклял навсегда! Ты эту лиру, Аполлон, отдай другому, а не мне — тому, кто за свою любовь готов весь век гореть в огне. Без лиры должен выйти я на площадь и смущать умы лишь криком —  чтобы мир затих, чтоб дрогнули покровы тьмы. Сейчас мне лира ни к чему, сейчас нам нужен только меч. Смысл жизни видим мы в одном: разбить врага и честь сберечь! Пускай оракул древних Дельф хитрит