Звездный лед - Аластер Рейнольдс

Сообщения о чужих машинах вскоре прекратились. С момента открытия дыры сквозь нее не проходило ничего заметного. Возможно, инопланетяне уже разглядели все, что хотели. После долгих раздумий Светлана решила, что вполне безопасно будет заглянуть и на другую сторону «неба». Белинда Пэджис разобрала флаер до шасси, приварила на них столько наблюдательной аппаратуры высокого разрешения, сколько позволяли мощность мотора и емкость связи. Она использовала оборудование, с каким на «Хохлатом пингвине» работала команда Ника Тэйла и прочих аналитиков: мощный радар, лидар для сканирования рельефа, суперохлажденные детектирующие камеры с разрешением у квантового предела – они могут раскрыть любой секрет излучения и вещества. Пэджис приварила массивные прожектора, объемные топливные баки и мощные движки, чтобы управиться с возросшим весом.

– Хорошо, – отметила она, глядя на готовое творение, похожее на ярко-желтую осу, лежащую на пусковой станине в тридцати метрах от Поддырья. – Давайте скажем: «Поехали!» – и махнем рукой!

Пэджис ввела программу старта, включила движки, чтобы стронуть машину, и наблюдала за тем, как та несется к дыре. В двадцати кликах над Поддырьем Пэджис взялась за джойстик управления и замедлила полет почти до зависания на месте. Флаер прошел вдоль края, снимая светлый проем, образовавшийся после обрушения куска «неба». Измерения диаметра установили: дыру прорезали чем-то изумительно острым, поскольку никакой наблюдаемой разницы диаметров приборы не зафиксировали. Похоже, резак неким таинственным образом убедил атомные связи оборваться строго по окружности.

Пэджис дала крен на нос, так что флаер смог заглянуть наружу. Светлана с Перри встали у скудного набора флекси, какие сумели собрать для работы. Изображение, которое изо всех электронных сил пытались сгенерировать из приходящего потока данных дряхлые приборы, испещряли царапины и мертвые пиксели. Смотреть особо не на что: черная пустота с пятнами оранжевого псевдоцвета, будто зарево огней над большим городом. Разбитое на части изображение сопровождали колонки цифр, линейные графики. Когда-то Светлана сразу поняла бы, что они означают. Но теперь все почти стерлось из памяти. Легкость восприятия математики и работы с ней – это и в инженерии, и в физике дело постоянной тренировки. Оторвись надолго – и все угасает.

За тринадцать лет Света забыла почти все. Теперь оставалось лишь тыкать пальцем в небо, надеясь, что кто-то вроде Пэджис не заметит вопиющих провалов в понимании.

– Как с радаром? Видно что-нибудь? – спросила Барсегян.

– Не уверена, – ответила Пэджис, жуя кончик пряди волос. – Неладное тут, плюс к тому я не вполне доверяю тому, что вижу.

– Может, рассеяние от краев дыры? – предположил Перри. – Обычно такого хватало…

– Не рассеяние. Слишком далеко для него. И чертовски слабо. Вероятно, данные накладываются, что-то осталось в буфере и смешивается… но вряд ли.

– Как далеко? – спросила Света.

– Восемьдесят тысяч километров – четверть световой секунды.

Было время, когда Света рассмеялась бы, услышав «слишком далеко» про четверть световой секунды. Это же пустяк по сравнению с рабочей дальностью «Хохлатого пингвина», измерявшейся световыми часами. Но уже тринадцать лет мир Светланы ограничивался двумястами километрами, и она привыкла измерять расстояния по этой шкале. А теперь приходилось заново приспосабливаться к расстояниям большого космоса за «железным небом».

– Нужно видеть, что там, – заметила она. – Выведи флаер наружу. Может, с другой стороны рассмотрим лучше.

– Ты уверена? – Пэджис оглянулась.

– Выводи!

Пэджис толкнула джойстик, понуждая флаер нырнуть в дыру. Гладкий срез отразил серебристо огни робота, и тот вдруг исчез, вылетев за «небо».

– Держи его в сотне метров от поверхности, – приказала Светлана.

Пэджис кивнула и чуть толкнула выхлопом флаер, остановив машину.

– Развернись. Посмотри на отверстие снаружи.

Вот она, внешняя поверхность «неба», виденная дотоле лишь на упавшем куске. На первый взгляд ничего удивительного. Внешний край на всей дальности прожекторного света столь же гладок и темен, как и внутренний, одинаковый во все стороны, черный и плоский, как нефтяное пятно, и поблескивающий тускловато.

– Отражение чуточку лучше, чем от внутренней поверхности, – объявила Пэджис. – Но это, похоже, единственное различие. Кажется, по рассеянию я вижу уже кривизну поверхности. Можно составить ее карту. Топлива хватит на пару облетов.

– Но мы же потеряем контакт, когда флаер уйдет за горизонт, – указал Перри.

– Скорее всего. Но если гирокомпас сработает исправно, автопилот вернет машину к отверстию.

– Для начала я хочу узнать, куда нас, к черту, занесло, – сообщила Светлана. – Ты все еще видишь эхо на восемьдесят тысяч кликов?

– Пока да, – подтвердила Пэджис, – тут не только оно. Отражает и от чего-то гораздо дальше, чем восемьдесят тысяч кликов, но отклики слабее.

– О каких расстояниях идет речь?

– Сотни тысяч километров. Целые световые секунды.

– Разверни камеру. Пройдись по окрестностям, ведь у нас теперь поле зрения куда шире.

– Уже делаю, – отозвалась Пэджис с толикой раздражения – мол, не надо мне напоминать про такие вещи.

Света прикусила губу – ясно ведь, та старается как может.

– Эй, а там что-то есть, – заметил Перри.

– Угу, похоже, – согласилась Пэджис.

Камера поворачивалась, и в поле зрения вползло нечто диковинное: на прежнем оранжевом фоне показалась тонкая светящаяся волнистая линия. Словно волос попал в объектив.

– Зум можно включить? – спросила Светлана.

– Извини, нет. Не было времени инсталлировать пакет для зума.

Света кивнула. Она представляла, какого напряжения Пэджис стоило так срочно собрать флаер. Чудо уже то, что удалось делать хоть такие съемки.

– А увеличить поле зрения?

– Увы, тоже нет. Можно полосами просканировать все поле зрения, а потом склеить полосы в процессоре флекси. Но это требует времени. И топливо мы будем жечь с кошмарной скоростью.

– Давай, сканируй – даже если не хватит топлива вернуть флаер. Мы всегда сможем подобрать его после. Сейчас я хочу знать, где мы.

В последнее время на Янусе ни одно дело не укладывалось в отведенный угол. Сама задача сканирования и склеивания полос в единую картинку – детская забава. Но у оставшихся флекси не хватало объединенной памяти, чтобы обрабатывать большой массив данных, и приходилось употреблять хитрые, сомнительные алгоритмы, до предела напрягавшие изобретательность Пэджис.

Светлана знала, что Пэджис лучше не беспокоить. Чтобы избежать искушения постоянно заглядывать через плечо, поехала на тракторе назад в Крэбтри по новой дороге, наслаждаясь монотонным, бездумным процессом вождения, загипнотизированная бесконечной ниткой сверхпроводящего кабеля. Эмили только вернулась из школы, и Света взяла дочь к Вану Жаньминю, который – как Барсегян помнила со времен прошлого визита к нему – обещал дочери лошадку-качалку. На выполнение обещания никто не надеялся, но – вот сюрприз! – лошадка оказалась готова и блестела яркой ядовито-алой краской. Ван недавно выучился производить дерево, либо очень близкий его аналог, и был неимоверно доволен собой. В последние месяцы наноплавильни выдавали столько мебели, игрушек и украшений, что Крэбтри уже не знал, куда девать их. Лаборатория ломилась от новых поделок.

– Я это сделала для тебя, – заявила Эмили, протягивая картонную трубку.

Ван снял крышку с торца, вытряхнул свернутый лист бумаги. Света заглянула через плечо китайца и увидела рисунок рыбки, плывущей среди камней и разлапистых водорослей. Он был исполнен вдохновенно и наивно, с детской любовью к ярким, кричащим, не очень-то совместимым цветам, но и с толикой взрослой обстоятельности: нигде краски не перекрывались и не было клякс. Море сияло радостной насыщенной бирюзой, а полосатая, пятнистая рыбка, казалось, плыла в паре дюймов над бумагой, будто ее выгравировали на куске стекла, лежащего на бирюзе.

– Спасибо! – сказал Ван, поднося бумагу к лампе, так что рисунок засиял, будто витраж. – С ним тут станет ярче и веселей! – Он посмотрел на Светлану и проговорил вполголоса: – Слава богу, что тут есть дети.

– В последнее время это часто слышишь, – тихо ответила она.

– Я надеялась, вы обрадуетесь, – сказала Эмили.

– Я обрадовался! – воскликнул Ван, растягивая рисунок, будто свиток. – Он милый. И немножко печальный, но по-хорошему. Тебе понравилась лошадка?

– Да, спасибо.

– Когда подрастешь, сделаю новую, а пока покачайся на этом дружке.

– Дядя Ван очень добрый, – сказала Светлана.

– Я рад, что могу сделать хоть что-то, – ответил он, пожимая плечами.

Она улыбнулась и тут же отвернулась, не желая, чтобы на ее лице прочиталось очевидное разочарование. Ван знал, чего она хочет, чего на самом-то деле пришла просить. Табуретки и лошадки-качалки – это, конечно, хорошо, но и целая гора цветных деревянных побрякушек не заменит умирающих флекси.