Последний викинг. Сага о великом завоевателе Харальде III Суровом - Дон Холлуэй
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Познакомиться», безусловно, означало «вступить в любовные отношения». Однако между «познакомиться» и «изъявить желание познакомиться» существует огромная разница. Очевидно, в глазах Зои Харальд имел самые дурные намерения. «Она настаивала на том, чтобы император его наказал, – говорится в “Гнилой коже”, – но всем было очевидно, что императрице самой нужен был Харальд».
Харальд и Зоя непреднамеренно сыграли на руку Константину, открыто объявив об отношениях варяга и Марии. И Константин воспользовался этим, сделал следующий ход, которого никто не ожидал. Он, очевидно, ценил Марию больше, чем дружбу и верность Харальда. Однако он не стал открыто противостоять варягу, которому императорские стражники были преданы больше, чем ему самому, и который уже доказал, что готов и способен пролить императорскую кровь. И Константин просто перевел Марию во дворец, где мог бы за ней приглядывать. Более того, он в письменном виде оформил у Зои соглашение, в котором закрепил за Марией новый титул: теперь она стала себасте, греческий перевод латинского слова «августа». «Договор подписан, клятвы даны, – пишет немного ошеломленный Пселл, – и теперь та, которая была всего лишь любовницей, могла свободно проходить по императорским покоям, и все должны были называть ее “миледи” и “императрица”».
Но если Константин думал, что положил конец их отношениям, то он очень недооценил Харальда. Официально наделив Марию титулом императрицы, он передал ее защиту варяжским стражникам – это было подобно тому, как отдать ключи от курятника лисе. В «Гнилой коже» написано: «Нордбрикт и Мария продолжили свой роман».
А Зоя в угоду двору надела на себя маску благополучия. «Самое удивительное, – продолжает Пселл, – что всех очень расстроило пренебрежение в отношении Зои, то, как ее обманули, выказав неуважение, а она не проявила никаких эмоций, только улыбалась, говоря, что ее устраивает данное положение дел». Она передала руководство государством Константину и вместе с Феодорой удалилась из общественной жизни в уединение женских покоев. Но Зоя была из семьи Порфирородных, императорской семьи, и это смертельное оскорбление стало окончательным разрывом между ней и Харальдом. Пселл говорил, что чувство ревности ей было незнакомо, но, согласно скандинавским повествованиям, это было не так. «За это время, – написано в “Гнилой коже”, – императрица Зоя прониклась жгучей ненавистью к Нордбрикту».
На самом деле тем летом Константин был занят более серьезными проблемами, чем небольшая размолвка во дворце. Он отослал Константина Чаге, бывшего друнгария флота кибирреотов, которые уничтожили сарацинских пиратов в 1035 году, подавить налоговое восстание на Кипре. В данный момент этот Константин командовал уже целой императорской флотилией. Тем временем Маниак в Италии полностью и быстро изменил ситуацию в стране. Несмотря на то что у него не хватало людей, он высадился в апреле в Таранто и действовал на редкость жестоко – закапывал заживо младенцев и уничтожал целые деревни, и выиграл эту войну. В июне он одержал решающую победу над норманнами при Монополи, на юго-востоке Бари, что стоило им десять лет возведения Сицилийского королевства.
Однако вместо того чтобы похвалить своего генерала-победителя, Константин решил его осудить. Ко двору недавно прибыл брат Марии, Роман Склер, который когда-то был дуксом Антиохии и Анатолийской фемы. Сейчас же Константин выдвинул его на должность магистра и протостратора – старшего военачальника, имеющего высокое положение в придворной иерархии. В Анатолии Склер оказался соседом Маниака, и эти двое не смогли ужиться; их отношения были еще хуже, чем у Маниака и Харальда. Пока катепан был в Италии, Склер пожаловался Константину, что Маниак грубо с ним обращается и даже пытается убить. Однако Скилица рассказывает другую версию: Склер сам неоднократно пытался убить Маниака, в его отсутствие разграбил и разорил его поместья, ворвался в дом и изнасиловал его жену.
Но Константин поверил брату своей любовницы на слово. Он назначил нового протоспафария (губернатора) Италии, некоего Парда. «Одного из жителей Византии, – пишет Скилица, – отправили управлять иностранной землей только на том основании, что он был знаком с императором». Этот Пард должен был арестовать Маниака и отправить его в столицу.
Харальд и Маниак никогда не были друзьями, однако уважали друг друга за воинские заслуги. Многие, кто знал Маниака, сомневались, что свирепый анатолийский генерал безропотно подчинится: однажды он уже испытал тяготы византийской тюремной системы и знал, что при повторном заключении ему грозит кастрация и (или) ослепление. Но Константин, похоже, не осознавал, какую серьезную угрозу трону представляет собой Маниак – будучи одним из лучших военачальников империи с проверенной армией, который хорошо разбирается в византийской военной тактике и не остановится даже перед террором.
Тем летом киевские торговые суда привезли новости с севера, которые имели исторически важное значение. Брат и соправитель князя Ярослава Мстислав Владимирович Храбрый умер, не оставив наследника, поэтому теперь управлять всей Киевской Русью должен был Ярослав. А в Скандинавии умер Кнуд Могучий, и с ним погибла вся его Империя Северного моря. Сыновья его правили раздельно: король Свен правил Норвегией, а Хардакнуд – Данией и Англией. Но по приказу Кальва Арнасона и норвежской знати Магнус, племянник Харальда и младший сын Олава, также уехал из Киева, чтобы вернуть себе отцовский трон в Норвегии, на который претендовали Свен и его злая мать королева Альвива. Чтобы избежать войны, Магнус заключил с Хардакнудом соглашение о том, что тот из них, кто скончается первым, передаст свое королевство другому, тем самым восстановив старую империю Кнуда. Хардакнуд умер в июне 1042 года, когда проходила церемония коронования Константина в Византии. Однако английские графы вместо Магнуса выбрали правителем его сводного брата Эдуарда, а кузен Хардакнуда, ярл Свен Ульфсон, предъявил свои права на Данию.[41]
Никто из них не мог сравниться с Харальдом в военной стратегии. Признанный лидер с собственной армией мог бы одержать победу там, где Олав потерпел неудачу: он выступил бы и силой объединил в новую Империю Северного моря все три королевства.
Но зачем прилагать столько усилий, если можно завоевать саму Византию?
Играя в имперскую игру, так же как за доской в персидский шатрандж, необходимо было продумывать свои шаги на несколько
