В прятки с отчаянием (СИ) - "AnnysJuly"

От всех этих мыслей становится не по себе. И срочно хочется провалиться сквозь землю, словно меня застукали на месте преступления. Дурацкие терзания прерывают доктора, озвучивая нам то, что мы и сами знаем. Только выйдя из лазарета, оставив Джая под присмотром воспрявшей духом Сани, я осознала вдруг, как же сильно устала. Просто падаю с ног. Хочется вымыться, наконец, как следует, привести себя в порядок и скрутившись в клубок, уснуть на сутки, не меньше. Ничего больше не чувствовать и ни о чем не думать!

Как быть дальше? Как вести себя с Ризом? Ответов у меня не было и вряд ли они появятся в скором времени. Человеческие силы не безграничны. Надо хоть на пару часов забыться, чтобы перетерпеть метавшиеся внутри тоску и боль. Стало невозможно обидно и неприятно: он столько сделал для меня, сколько никто и никогда не сделает, я бесконечно ему обязана, а мне и ответить нечем, кроме как помочь стать одним из нас.

С отдыхом придется повременить, лидеров во фракции нет, нужно идти отчитываться перед заместителем Вайро Тревиса, связаться с родителями, получить ласкового втыка за свои поступки, позвонить Трою, показаться друзьям, узнать, как устроился Риз… Легко не будет!

* *

— Да ладно тебе, мне же не ногу оторвало, а всего лишь пятку поцарапало, наверное, — вяло отбиваюсь я от Риза, вознамеривавшегося нести меня на руках от берега небольшого озера, до места нашей стоянки. Я, конечно, не центнер вешу, но все же. Помылась, блин, в темноте, накупалась… нет, целая шкурка — это не про меня. Еще неизвестно, на что я там наступила. Хорошо, если просто коряга, а не железяка какая. Тьфу, пропасть! — И я же тебя сейчас всего намочу.

— Это я как-нибудь переживу. Люси, а тебе обязательно каждый раз спорить, прежде чем принять мою помощь? — оборвал он мои причитания, отвернувшись, пока я, придерживаясь за его руку и прыгая на одной ноге, благоразумно заматываюсь в сухую ткань по самую шею. — А пойдешь сама, тогда точно занесешь заразу. Так что прошу, леди, — подставив свою шею, чтобы за нее можно было держаться, Риз подхватывает меня на руки. Ну и ладно, ну и пожалуйста, я же совсем не против на руки, а просто для порядка бурчу, по привычке, но ему об этом знать необязательно.

— Неси, герой, — расплываясь в улыбке до ушей, позволяю я, коварно посильнее прижавшись к мужчине и посмеиваясь про себя, что теперь не одной мне мокрой ходить. — Риз, а ты знаешь, я уже начинаю привыкать к тому, что ты постоянно таскаешь меня на руках. — Риз смешно фыркает, улыбается, на покрытых жесткой щетиной щеках, появляются умилительные ямочки, а глаза сверкают.

— Ну, не так уж я и против, между прочим, мне даже нравится, — деланно так, чуть ли не благосклонно, признается он.

Солнце неумолимо скатывается за горизонт, окрашивая жиденький перелесок густыми сумерками. Маленький костерок мерцает оранжевыми углями, чтобы не спалить готовившийся там ужин из подстреленной Ризом какой-то птицы. Запах жареного мяса просто божественный, слюной захлебнуться можно! А уж на вкус… Да, с таким добытчиком не то что не пропадешь, а даже и не исхудаешь ни грамма. А уж как он сноровисто разделывает дичь ножом, словно всю жизнь только этим и занимался. Я, правда, пыталась пару раз помочь с приготовлением, но оглядев эти «издевательства над мясом», как обозвал Риз все потуги такой неумехи, привыкшей брать уже готовую еду с тарелки, меня так ненавязчиво спроваживают в сторонку, якобы отдыхать и дожидаться, а на самом же деле, хоть и благородно не признается никогда — не мешать.

Устроив меня на подложке возле огня, как венценосную особу, он быстро осматривает ободранную пятку, прижигая антисептиком под мой тихий писк и шипение — благо, подуть не решился — и замотав бинтом с кокетливым бантиком, заключает со знанием дела: до свадьбы заживет. А потом принимается меня кормить с рук, чтоб не обожглась, оторвав от ужарившейся ароматной тушки хрустящий хвостик, помня, что я полюбила это лакомство за время нашего пути.

— Компенсация за тяжелое ранение. Прописываю тебе сегодня сон и покой. Осторожно, горячо, — заявляет он, подув на кусочек. Горячо — так горячо, я так проголодалась, что не моргну и глазом.

Сердце хочется удержать в груди двумя руками, а краска разливается по лицу, когда мои губы нечаянно задевают его пальцы. Крылья его носа затрепетали, вбирая в себя воздух, Риз с трудом сглатывает и прячет темную позолоту глаз за полуопущенными ресницами, споренько отходя подкинуть дров в костер, а у меня под ложечкой жалобно екает. Спишем все на усталость, да… Возвращается, плюхаясь на подложку рядом, полностью справившись с неловкостью, зато мои уши аж горят, и вручает огромный, обжигающий кусок, который я сметаю в мгновение ока, вся перемазавшись.

— Вкусно-то как, — похвалила я кормильца, разглядывая мужчину в отблеске огня и ловя себя на мысли, что мне нравится, как он не только раскладывает костры или делает что-то, а еще и ест — словно успешно проходит этакий тест на совместимость. И бередящее волнение вползает в душу. Скользит внутрь, уютно сплетается теплым клубком в животе, шевелится, рассыпая по коже мурашки. А за ребрами так бухает, что я боюсь, как бы Риз не услышал. Да черт меня побери!

— Ты не замерзла? — спрашивает он. В самом деле, ветер прохладный, несмотря на то что день был солнечным.

— Да, совсем немного, — и прежде чем я успеваю что-то сделать, он вытаскивает из рюкзака рубашку и накидывает мне на плечи. Такой простой жест, внимательный и ненавязчивый, но такой заботливый, который не требовал ничего взамен. От легкого прикосновений его пальцев, пробирает нервный озноб. Смотрит на меня из-под длинных темных ресниц, пристально и долго.

— Риз, ты чего?

— Ничего… просто смотрю.

Все это было так неожиданно, и волнующе, и… И все же… все же, мне нравилось. Нравилось, что рядом со своим неожиданным другом можно быть собой, не строя из себя ту, кем я не являюсь. Нравилось подшучивать над ним, нравилось, как он смеется в ответ, запрокидывая голову, нравилось наблюдать за ним, когда он думал, что я не смотрю. Нравилось его серьезное лицо с нахмуренными бровями, то сдвинутыми вместе, то взлетающими вверх, в удивленном жесте. И позолоченная в свете огня, радужка глаз, непослушные темные волосы и пухлые губы, подрагивающие в улыбке. Он весь мне нравился. Потому что Риз относится ко мне, как к сильной и в то же время как… к слабой. Но это была не обидная слабость, а совершенно другая, исполненная какой-то тщательно скрываемой заботой, затаенной нежности во всем, без тени насмешки.

Потянувшись к нему, я бесцеремонно утащила из его рук зажаренное крылышко. Ох, и глаза у него были! А меня смех и зевота распирает… Устали мы, все мышцы гудят и так спать хочется… Сейчас поедим, и уткнусь носом в крепкое плечо, отключаясь просто сию секунду…

И ведь какая странность, вокруг могла быть опасность, стервятники, да и все ни к черту, но мне так было хорошо на душе и спокойно спать рядом с этим плечом. Хотелось, чтобы это никогда не заканчивалось. И все же я понимала — это продлится ровно до того момента, пока мы не окажемся во фракции. Оттого в душе рождалась такая высасывающая, такая судорожная тоска, силясь заранее заполнить пустоту, которая должна будет в ней поселиться. Но все-таки как ни готовилась я к разлуке, так и не смогла принять ее сердцем и в первую же ночь в штаб-квартире, дома, в собственной кровати, я крутилась так, как на раскаленной сковородке, не находя себе места. Едва закрывая глаза, видела то бледного Джая, лежавшего без движения, среди пищащих приборов, то теплый взгляд темной позолоты глаз, переливающийся в желто-зеленый, словно Риз на меня злится.

Еще и поцелуй этот… нежные губы, прихватывающие мои, и сердце заходится в безумной попытке выскочить через горло... Сильные руки, обнимающие невыносимо, необыкновенно страстно, но все равно я чувствовала себя, будто я маленькая и хрупкая, а самое странное, что мне это нравилось... нет, не думать, не вспоминать. Не смей! Ты не имеешь права! Одиночество навалилось со всех сторон, холодным сквозняком пробежало по коже, забираясь под одежду, просачиваясь в сердце. С трудом дождавшись рассвета, я вылетаю из комнаты и прямиком направляюсь в лазарет.