4. Поколение пепла - Доронин Алексеевич

   Спору нет, жилось там веселее и интереснее, но только тем, кто был наверху или ближе к верхушке. Для остальных жизнь должна была походить на качественную антиутопию.

   Это они в Подгорном для себя установили что-то вроде "партмаксимума" в распределении благ и одинаковые правила для всех. А здесь норма потребления продуктов, а также права с обязанностями сильно разнились по сословиям, или кастам... или как там назвать их социальные группы. Черт их разберет.

   Стоя на седьмом этаже здания Правления, где рядом с оранжереей с тропическими растениями была устроена обзорная площадка, Богданов видел тянущиеся до горизонта ряды домов. Где-то там далеко ровные ряды коттеджей довоенной постройки сменяли ряды недавно возведенных лачуг и бараков то ли для рабов, то ли для пеонов. И было их целое море.

   Богданов подумал, что, несмотря на свою развитую гидроэнергетику, алтайцы очень расточительно тратят тепло и электричество.

   В Подгорном не было таких высоких зданий. Пределом среди используемых домов были общежития высотой в четыре этажа. Но это были жилые хорошо утепленные кирпичные дома, а это исполинский палец не выполнял никакой функции, кроме цитадели государственной власти. В здании были следы свежего, послевоенного ремонта, причем декоративного. Вот уж чем в Подгорном никогда заниматься бы не стали.

   Что силы были не равны - тоже мало кто знал. По промышленности до экспедиции в Ямантау у них был примерный паритет по мощностям. После нее они, конечно, ушли вперед, получив много портативных и удобных станков, и не только для легкой индустрии.

   Но население... Жителей этого паханата было втрое, если не вчетверо больше. Не было паритета и по профессиональной армии. Там, похоже, только одна половина работала, а другая ее с автоматом стерегла. Причем если они в Подгорном начинали на пустом месте, то Заринск был живым реликтом прежней России, сохранив и материальную базу, и трудовые коллективы, и культуру управления. И даже семьи. Хотя активно насаждалось что-то вроде гаремной системы, когда хорошо показавшие себя воины и управленцы премировались молоденькими девушками из низших слоев. Интересно, что думали по этому поводу "старшие" жены? И сами девчонки. А церковь?

   Конечно, у южан были свои проблемы. Например, как ни странно, с урожаем - об этом сообщал Топор, агент, который уже полгода жил в Заринске. То ли вредители и болезни, то ли увлечение генномодифицированными сортами, нанесли только вставшему на ноги сельскому хозяйству страшный урон.

   Он же докладывал о как минимум десяти танках и боевых машинах, которые появились в городе в прошлом году. В апреле этого года он уточнил количество - двенадцать танков в полной боевой готовности, из которых половина новейшие Т-95, столько же БМП, более двадцати БТРов. И еще около тридцати Т-72, которые могут быть введены в строй в течение месяца.

   Учитывая их воинскую силу и численность, проблемы алтайцев, как проблемы носорога, были проблемами всех вокруг.

   Еще второй зимой поисковые партии двух новорожденных наций встретились в Барнауле, и только чудом "встреча на Эльбе", не закончилась перестрелкой.

   Посланная недавно делегация была искренней попыткой договориться по-хорошему, решить все непонятки, накопившиеся между близкими соседями. Почти все в Подгорном, кто знал о ее отправке, были уверены, что она удастся. Им же не было смысла воевать. Вокруг полно земли, которую можно возделывать, полно свободной территории, пригодных для житья зданий, сырья, стройматериалов...

   Все должно было решиться миром. Но не решилось, хоть ты тресни.

   Демьянов говорил, что еще до того, как они окончательно проедят старые запасы, они обратят свои взоры на север. Не на безлюдный и гористый юг этих гор, но и не на радиоактивную пойму Оби, а именно сюда, где есть у кого отнимать. Все будет как в басне Крылова. Только эта стрекоза, вместо того чтобы умереть с голоду, попытается отобрать у муравья все плоды его труда, а самому оторвать голову.

   Им будут нужны не территории, и даже не данники с рабами. И даже не женщины, на которых в самом Заринске было жалко смотреть. Исключением был только обслуживающий персонал этого стеклянного дворца. Худощавые стройные блондинки, видимо во вкусе хозяина. Но и они окаменевшими лицами напоминали восковых кукол. За то, что они не спят на голых досках в бараке, им приходилось дорого платить.

   Нет, алтайцам нужна будет только еда. Если в Подгорном худо-бедно вырастили и собрали небольшой, но стабильный урожай, то на более плодородных полях южного региона из-за ошибок в сельскохозяйственной политике, не выросло ничего.

   Войны не избежать, понимал Владимир. На юге уже наверняка чистят оружие и готовят машины. Как только кончится распутица, и просохнут дороги, вся эта Мамаева орда покатится к границе. Да какая граница? Крохотный поселок Карпысак, где тридцать человек несут службу на заставе. Этих уже пора эвакуировать вместе с семьями.

   Эта волна будут сметать все на своем пути и не остановится, пока не дойдет до стен города. И только там им будет дан бой.

   Встречный удар их разве что немного задержит, но все равно он необходим.

   Когда Богданов посмотрел на толпу, которой предстояло стать армией, он вспомнил солдата Швейка. "Сорок восемь человечков или десять лошадей. Три тонны удобрения для вражеских полей".

   "Бедная ты моя говядина..." - подумал он.

   Но против этого мяса выйдут в основном не закаленные ветераны, а мобилизованные крестьяне. Так что все по-честному.

   Богданов вспомнил правителя Заринска, которого он видел прошлым летом, на "стрелке" с алтайскими. Пятиминутного разговора - а больше тот посланнику северных соседей времени не уделил - оказалось достаточно, чтоб все понять. От этого немолодого, обрюзгшего, но еще сильного бородавочника исходила хищная злоба. Так смотрит даже не лесной кабан, а привязанный питбуль, знающий, что цепь рано или поздно исчезнет, и его зубы сомкнутся на горле человека, который осмелился к нему подойти. А фальшивые заверения в дружбе, лицемерные слова об общей трагедии (суверен Заринска произнес их, словно читая по написанному), и даже подписанные соглашения о взаимопомощи ничего не значили. Время таких бумажек прошло.

   *****

   Обычно, когда он возвращался, она уже спала. При этом, когда Владимир уходил, она часто спала еще. Но в этот раз Маша встречала его, сидя на подоконнике. Взгляд ее был задумчив.

   Привыкла она и к его отлучкам на неделю и больше: он часто инспектировал то отдаленные поселения, то перевалочные пункты поисковиков, то пограничные заставы.

   Но в этот раз его не было особенно долго.

   - Где ты был в этот раз? - в ее голосе не было гнева, только тревога.

   - На Алтае.

   - Почему ты мне раньше не говорил, куда едешь?

   - Ты бы не одобрила, - ответил Богданов, присаживаясь на стул и снимая сапоги. - Не хотел тебя расстраивать заранее.

   - Еще бы. Вас могли убить, - в глазах Марии был испуг, единственное сильное чувство, которому она сейчас была подвержена.

   - Окстись. Типун тебе на язык, дурочка, - в последнее время Маша его часто удивляла. Она была мало похожа на себя прежнюю. - Не могли. Это было бы объявлением войны, а они хотят напасть внезапно. Хотят, чтоб мы до последнего надеялись все уладить.

   "Но мы не надеемся".

   - А неужели не получится? - она догадалась, но в ее глазах была типичная для женщины иррациональная надежда, что все образуется. - Был хоть какой-то толк от переговоров?

   - Нет, - честно ответил Владимир. - Они сильнее втрое, и у них сильный недород зерновых. Уже этих двух причин достаточно. Они только удобного момента ждут.

   - И зачем было ехать, если и так все ясно?

   - Мы выиграли время, - покачал головой он, обнимая ее. - Они ж теперь уверены, что усыпили нашу бдительность. Поэтому лишний месяц у нас будет. Но не больше. Я раньше считал, что они нападут сразу после сбора урожая. Но Сергей Борисович уверен: до сбора. Мол, у них своих рук хватит, чтоб нашу картошку выкопать. И это похоже на правду. Загнанным в угол легче сжечь урожай в закромах, чем на поле. А они этого не хотят. Хотя про добычу из Ямантау они тоже знают и тоже на нее рассчитывают. Я бы поставил на июнь-начало августа. Не позже.

   - Боже мой... - только и сказала Мария.

   И в этих словах, непривычных в устах циничной атеистки, Богданов увидел древний страх женщины перед лицом войны - хорошего лекарства против морщин, как говорил Цой.

   "Лекарства против мужчин, тогда уж", - подумал Богданов.

   Переговоры прошли в обстановке страшного напряжения. Владимир до последнего не верил, что им дадут уйти живыми. Думал, благолепие закончится, и их потащат в пыточную. Потом, когда все вызнают, отрежут головы, а трупы выпотрошат и набьют соломой и в таком виде отправят на автоприцепе домой.