Кошмар: моментальные снимки - Брэд Брекк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Другая луна, другая тётка.
— Скажи, Билли, мой мальчик, хорош ли ты в постели?
— Кончно, джи-ай. Такая мелочь: да я расшевелю любую бабу.
— И тебе нравятся тугие письки?
— Ну, всё зависит от ситуации…
— Я знаю здесь поблизости одну горячую куколку, у которой дырочка не больше вишенки. Любишь целок?
— О да, обожаю.
— А, может, тебе нравятся широкие мандищи, чтоб яйца в них болтались, как пара галош? Билли, я знаю бабу с такой огромной дыркой, что сунь туда голову, спой йодль — и услышишь эхо. Знаю, тебе нравится минет, друг, так вот есть ещё одна камбоджийская цыпка, которая так заглотит твоего петушка, что шерсть на жопе дыбом встанет, — вот уж точно, бля! Губастую малышку на твою шишку — что ты об этом скажешь, Билли?
— Ну, ёптать, звучит заманчиво…
— Или ты, кореш, космический исследователь? И тебе нравится жрать их сырыми, как гребешков и устриц? Так есть же у меня толстуха! Её манда на вкус такая сладкая, как мамкин персиковый морс, ей-богу, не брехня…
— О, ты мне нравишься, джи-ай!
Мы брели от борделя к борделю, требовали показать «товар» лицом, и девки не отказывали. Ведь раздевающие взгляды и изучающие шлепки — это часть игры.
Одним задирали блузки и щупали грудь, другим снимали трусы, пока не надоело.
— Может, ты хочешь трахнуться вон с той шмарой, Билли? Бьюсь об заклад, ей нравится сосать большие члены, взгляни-ка на её губы…
— Да у неё триппер, по глазам видать, — хмыкает Бауэрс.
— Чудный диагноз ты ей поставил, Билли. Зря ты не врач.
— М-да…слишком узкая, солнышко, ты не сможешь принять американца, — говорит Бауэрс, сунув средний палец в манду чувихи, словно какой-нибудь бригадный генерал, проверяющий во время полного смотра ствол винтовки на предмет грязи.
— Откуда ты, прелесть моя? Из Дананга? Никогда не слыхал о таком.
— У тебя на лобке мало растительности, красотка, извини, но ты там лысая, как бильярдный шар. А я люблю мохнашек. Наверное, тебе следует записаться в клуб волосатых…
— Милое личико, а вот сиськи слишком маленькие. Си-си, да, си-си маленькие! Как мне с ними забавляться восемь часов?
Мы смотрели на девок с «улицы 100 пиастров» как на безликие приёмники семени, существовавшие только для снятия полового напряжения. Это не имело ничего общего с сексом. Это было больше сродни страху, власти, принуждению и опасности.
Наконец, нам понравились две девчонки, и мы сторговались с мамасан, которая могла быть такой же упёртой, как какой-нибудь косноязычный председатель совета директоров на родине.
Ещё одна девка, ещё один скальп…
Да, мы достаточно накачали этих сучек семенем, чтоб сотворить ещё один Вьетнам. Чёрт бы их побрал!
Я спросил имя у молоденькой девчонки, за которую заплатил.
— Ко Май, — сказала она.
— Сколько тебе лет, Ко Май?
— Я шестнадцать…
Я наблюдал, как она разделась, прыгнула в постель и, приглашая, широко раскинула ноги, словно двери салуна.
— Хочешь трахнуть меня? — спросила она.
— Да, да, подожди минутку, дорогая…
Вдруг меня захлестнула ненависть к ней. И к себе — за то, что я собирался сделать.
Девчонка покачала грудями — «поймай маня и трахни» — потом хлопнула себя по животу, груди её выпятились, и она спросила, не желаю ли я взять её сзади, как азиатский медведь.
— Не сейчас, крошка. Просто перевернись и дай мне посмотреть на тебя.
Она перевернулась.
— Господи, да это стрёмная сука, — крикнул я в соседнюю комнатушку. — Хорошие сиськи, без всякого сомнения, славная маленькая попка, но у неё вагинальные выделения с запахом. О Боже, её киска воняет, как мешок, полный дохлых скунсов!
— Во Вьетнаме всё дурно пахнет, Брэд…
— Да, ты прав.
Я покажу этой шлюшке вот этой елдой, что значит презрение. И я вставил ей по-миссионерски, без прелюдий.
О, скажи, видишь ли тыПри первых лучах зари…
Я овладел ею неожиданно.— Эй, полегче, солдат, — вздрогнула она.Я опять всадил ей, жёстко и глубоко, как штык.— О-о-о-о, choi oi! — заголосила она.
Что мы так гордо встречалиПри последних лучах заката…
Бей, коли, руби, парируй, крути, вынимай, бей, коли, руби. Забавно! Это напомнило мне детство, когда я лупил палкою по жабам!
И красной ракеты свет,И рвущая воздух бомба …
Я вонзил сильнее. Стал двигаться жёстче и быстрее…потом вынул, перевернул её и вошёл сзади, как разъярённый медведь.
Мы доказали той ночью,Что флаг наш по-прежнему там…
Я вставлял ей снова и снова, больно и быстро, обхватив её своими лапами…бей, бей, коли, коли, отскакивай, вонзай, вонзай, глубже, крути…твёрже, быстрей. О, Боже…
Дух штыка — убивать. Убей! Убей! Убей! Убивать — весело…
Ну-ка скажи, видишь ли ты,Как вьётся наш звёздный стяг…
Мои руки рвали её грудь. Схватив девку за бёдра, я мотал её туда-сюда, как куклу, насаживая на вертел и пытаясь разорвать изнутри на мелкие кусочки.
Чёрт возьми, сука! Получай! Получай! Получай!
— Придурок, скотина, — визжала она, пытаясь освободиться от моей хватки.
Сама ты дура, гадина! Я покажу тебе. Сделаю в жопе ещё одну дырку. Ты не зря получишь свои 300 пиастров. Вот моя винтовка! Нравится? Завтра тебе уже не будет так приятно срать на улице…
Сильнее, ещё быстрее …пыхтя, сжимая в объятиях, дрожа, судорожно подёргиваясь, содрогаясь в непроизвольных спазмах, я подходил к концу — ближе, ближе; и вот я вынул и снова вогнал ей по самые помидоры — и взорвался, как гигантская звезда из далёкой галактики. О Господи, я кончаю, кончаю, кончаю, я заодно со Вселенной, вот оно — просветление…
Через страну свободныхИ родину смелых людей…
Я полежал на ней, не помню сколько, пытаясь успокоить дыхание. Наконец, Ко Май оттолкнула меня. Я закурил и опустил ноги на пол: я весь чесался от спермы, вытекшей из неё на меня, ко мне лип всякий мусор с матраса, как на бумажную мухоловку-липучку.
Я наблюдал, как подмывается Ко Май, освобождаясь от моего семени.
Да, сказал я себе, такие вот дела: она лишь вычищает мою смазку, готовясь к следующему солдату, который бьёт копытом, чтобы за 300 пиастров выплеснуть в неё накопившееся. Её влагалище — это туалет, и она приводит его в порядок. Всё это было довольно гадко, как будто после страстного поцелуя вдруг вытираешь губы и сплёвываешь, чтобы избавиться от дурного привкуса и инфекции.
Я вспоминал о Шарлотте всякий раз, когда был с проституткой. И мне становилось стыдно и противно за то, что я делал. Тяжёлая грусть охватывала меня. Шарлотта. Потерянная навеки. Мне больше никогда не видеть и не касаться её. Единственная реальность здесь — девочка-подросток Ко Май, которая смывает мою сперму в таз, а потом выплеснет её в переулок — к собачьему дерьму и битому стеклу.
Я понял, как мне было здесь страшно, постоянно, днём и ночью. Я искал секса и находил его, но это было не то, что нужно. Секс не удовлетворял меня. Больше всего мне нужны были любовь и понимание. Но их во Вьетнаме найти было невозможно. Поэтому я пил пиво, чтобы забыться, и тратил деньги в борделях, воображая себя рядом с Шарлоттой: договаривался на быстрый, почти хирургический секс, который облегчал мои яйца, но после которого мне становилось ещё более одиноко и стыдно, из-за которого я чувствовал себя ещё более потерянным, смущённым и опустошённым.
Постепенно в борделях я научился замыкаться в себе, чтобы не слышать свою душу. Я делал всё, чтобы заглушить свои чувства, заглушить то, что творилось во мне, ибо то, что я чувствовал, было мерзко. Отвратительно. Я стремился окаменеть до конца.
Ко мне подскочила Ко Май.
— Эй, джи-ай, ты дарить мне 200 пиастр?
— Вот ещё, я уже заплатил мамасан 300.
Чего ради мне платить тебе? Тебе, чёртовой потаскушке. И трахаешься, как дохлая рыба. Может быть, если б ты была чуточку изобретательней…
Да где тебе. Не бывать тебе такой!
— Ты — дешёвый Чарли! Придурок! Дурак! — тявкала она на меня.
Слова хлестнули меня по лицу.
— Хрен тебе, Ко Май! — я повысил голос и погрозил пальцем. — Дрянь такая!
— Недоносок, ты…
— Заткнись, говно!
— Дешёвый Чарли…
— Сама ты давалка дешёвая…
— Больше не ходить Ко Май. Я уходить от тебя, ты не дарить мне.
— Да пошла ты! Я солдат, а не денежное дерево!
— В чём дело, Брэд? — крикнул Билли из соседней комнаты.
— Да вот тут это чучело пытается растрясти меня ещё на 200 пиастров. Надо бы подпалить ей буркалы сигаретой, бля!
