Пещера Лейхтвейса. Том третий - В. Редер

— Бабушка! — вдруг закричал маленький мальчик, указывая на Тангейзера. — Вот стоит бедный, не подать ли мне ему милостыню? Дай мне серебряную монетку, я ее подарю ему.

Пожилая дама взглянула на старика и проговорила так громко, что Тангейзер мог расслышать каждое слово:

— Серебряной монеткой трудно помочь этому человеку, но подойди к нему, дитя мое, и скажи, чтобы он вошел. Наш дом гостеприимно открыт для каждого честного человека. Приветствуй его как нашего гостя, дружок мой.

При звуке этого голоса Тангейзера бросило в жар и холод. Он вспомнил свою юность, вспомнил этот голос, звучавший любовью, нежным упреком и сердечным страданием, когда он отвернулся от него, бросившись в объятия сияющей красотой богини. Хозяйка замка была не кто иная, как та знатная девушка, которую он когда-то любил и променял на Венеру. Безумный смех вырвался из груди Тангейзера, такой смех, который напугал детей, кинувшихся к бабушке, ища ее защиты. А старик бросился бежать со всех ног. Они унесли его далеко, вон из Германии, через Альпы, пока не привели в Италию.

Сколько лишений перенес Тангейзер в этом странствовании? Сколько раз он был готов лишиться сознания, сколько раз был близок к смерти от утомления и истощения. Это может себе представить только тот, кто припомнит, с какими трудностями было сопряжено такое путешествие в те далекие времена, когда дороги были непроходимы, разбойники грабили путешественников, со снеговых альпийских вершин низвергались бурные лавины, а быстрые горные потоки грозили унести жизнь путника. Но Тангейзер преодолел все опасности, он твердо стремился к цели, которую хотел достигнуть, и, действительно, достиг.

Как паломник, пришел он в Рим. Здесь, в центре христианства, у подножия алтаря собора Петра и Павла хотел он броситься к ногам святого Отца и просить у него отпущения его грехов и дарования мира его душе. Папа очень ценил искусство и поэзию; он должен был вспомнить, что Тангейзер был знаменитым народным певцом своего времени. Песни его еще и теперь, после стольких лет, повторяются народом. Папа должен дать ему отпущение грехов и вернуть мир его душе. Одетый во власяницу, с голыми ногами, в кровавых ранах после долгой, утомительной дороги, питаясь подаянием, прибыл Тангейзер в Рим.

Как часто он мечтал увидеть при жизни солнечную Италию, этот мировой цветник, храм искусства и науки, но теперь он не видел безоблачного неба, голубым куполом расстилавшегося над ним, он не видел чудных цветов, не видел мраморных статуй — произведений рук человеческих, со всех сторон окружавших его в Риме. Нет, мысли грешника были заняты совсем другим, в нем отчаяние боролось с надеждой. Здесь он рассчитывал обрести прощение своих грехов и обеспечить мир своей душе. Какую епитимью наложит на него святой Отец? С радостью готов он подчиниться, и чем она будет тяжелее, тем лучше, лишь бы приобрести душевный мир и покой… примирение с Богом… примирение с Небом. Только этого жаждала измученная душа несчастного.

С великой пышностью шествовал папа к собору Петра и Павла, так как время было перед праздником Пасхи и христиане праздновали Воскресение Господне. В великолепном облачении шел папа, эта достойная, всеми уважаемая личность. Окруженный кардиналами, смиренно шествовал он в собор, с куполов которого уже несся им навстречу гудящий звон медных колоколов. Народ сплошной стеной стоял по обе стороны улицы, ведущей от Ватикана к собору. При приближении святого Отца люди падали ниц, прося его благословения. Больные простирали к нему руки, умоляя его прикоснуться к их ранам, несчастные лобзали его ноги, со слезами умоляя его помолиться за них.

И для каждого святой Отец имел ласковый, дружелюбный взгляд, каждому он давал благословение щедрой рукой и, проходя дальше, оставлял за собой счастливых, преисполненных надежды, укрепленных и закаленных для жизненной борьбы людей. Теперь он был лишь в нескольких шагах от странника.

Старец пал перед ним на колени и, обратив к нему залитое слезами лицо, прерывающимся голосом воскликнул:

— Мир, дай мне мир, наместник Божий! Из всех несчастных, прибегающих к тебе сегодня, я самый несчастный, больше всех нуждающийся в отпущении грехов.

Сострадательным взглядом окинул папа распростертого перед ним белого как лунь старика, из дрожащих рук которого выпал дорожный посох, срезанный им на пути, в одном из ближайших к Риму лесов. Папа был поражен этим зрелищем и милостиво приказал страннику рассказать о его страданиях.

Медленно, заикаясь, дрожа от страха и надежды, покаялся Тангейзер в своих грехах. Он рассказал, как чувственная страсть приковала его к прекрасной женщине неземного происхождения; он описал, как Венера увлекла его на Венерину гору, где он десятки и десятки лет жил, предаваясь мечтам и наслаждениям, упиваясь поцелуями и ласками, что там он совершенно забыл Бога и все святое, там слова молитвы никогда не исходили из его уст, там за все это время он ни разу не преклонил колен перед престолом Господним.

Эта исповедь привела в ужас папу, сопутствующее его духовенство и весь окружающий народ. Никто никогда не слышал о более тяжком грехе.

Долго молчал святой Отец: он не знал, облечен ли он властью простить подобный грех? Если этот человек предался аду, то может ли он после этого снова вернуться к Богу? Но папа не хотел окончательно лишать надежды этого повергнутого в отчаяние грешника. У него не хватило на это духу, и он придумал следующий выход из затруднительного положения.

— Твой грех так велик, странник, — воскликнул папа, — что подобного ему нет на земле! Даже глубокое раскаяние и молитва не смогут искупить твоего греха. Я не могу дать тебе отпущения, о котором ты молишь. Я только человек, и в моих глазах ты осужден. Но, — продолжал папа, возвысив голос так, чтобы все окружающие могли слышать его, — для Божьего милосердия нет ничего невозможного, доброта и милость Господня вечны и беспредельны! Если Господь захочет простить тебя, то он проявит милость и без моего благословения.

При этих словах папа нагнулся и, подняв серый, сухой посох старика, твердой рукой воткнул его в землю у своих ног; затем он продолжал мягким, сострадательным голосом:

— Если эта палка когда-нибудь покроется листьями, — это будет знак, что Бог простил тебя. Если же она совсем засохнет и жизнь больше не вернется к ней, — это будет знаком, что ты погиб навеки, что для тебя нет прощения ни на земле, ни на небе.

С безумным криком упал без чувств Тангейзер у воткнутой в землю палки, а святейший Отец под звон колоколов и звуки божественного пения торжественно проследовал в собор.