Ад - Александра Маринина

— Нигде, — Даша пожала плечами, — она берет работу на дом, набирает тексты на компьютере.

— Вот и посидите с ней рядом, когда она работает, помогите.

— Как же ей помочь? — удивилась девушка. — В четыре руки текст набирать, что ли?

— Вы можете ей диктовать, тогда работа пойдет быстрее, она не будет отвлекаться на то, чтобы разбирать чужой почерк. Помогите с домашними делами. Даша, если человек хочет помочь, он найдет, как это сделать. Главное, чтобы мама постоянно чувствовала, что вы рядом, что вы у нее есть, вы ее любите и дорожите ею. Только так ее можно вывести из депрессии. Она часто гуляет с Денисом?

— Почти никогда, — Даша потупилась и призналась: — На самом деле совсем не гуляет. С ним сиделка гуляет или Юлька, сиделкина внучка. У нее с Дениской любовь.

— Даже так? Пусть Денис попросит маму погулять с ним. Пусть она почувствует, что ему приятно быть с ней, что он в ней нуждается. А ты сама себе одежду покупаешь?

— Ну да. Дядя Родик дает деньги, я иду и покупаю, что мне нравится.

— Почему бы тебе не попросить маму пойти с тобой и помочь выбрать что-нибудь?

— Да ну, вы что! — Даша невольно рассмеялась. — Она выберет, как же! Какой-нибудь прошлый век купит, она же в моде ни черта не смыслит, сама одевается как чучело, и меня так же оденет.

— Ничего, — голос Кирилла моментально стал холодным и металлическим, — пускай она выберет для тебя то, что ей нравится, а ты поблагодаришь и будешь носить. Если ты хочешь, чтобы с твоей мамой все было в порядке, тебе придется пойти на определенные жертвы.

Он встал и двинулся к выходу.

— Вы уже уходите? — огорченно спросила Даша.

— Да, мне пора. Ты дашь мне свой телефон?

— Конечно, — обрадовалась она. — Вы мне позвоните?

— Я бы хотел узнать, как мама. Все-таки она теперь почти моя крестница. О нашем с тобой разговоре ей не рассказывай. И вообще не говори, что я тут с тобой сидел. Привел маму и сразу ушел. И о том, что ты дала мне свой телефон и я буду тебе звонить, тоже не говори, ладно?

— Ладно, — согласилась она. — А почему нельзя говорить?

— Потому что неудавшиеся самоубийцы очень стесняются того, что они сделали. Не нужно им лишний раз об этом напоминать. Маме будет неприятно, что какой-то посторонний человек оказался в курсе ее беды и ее проблем. В общем, не говори — и всё. Мы с тобой будем общаться, но это будет нашим с тобой секретом, нашей маленькой тайной. Договорились?

— Договорились! — радостно подтвердила Даша.

— А этот мужчина, Кирилл, он… — начал было Камень.

— Ну! — радостно подхватил Ворон. — Он самый и есть, на этот раз я его как следует рассмотрел. Теперь уж ни с кем не перепутаю, как бы он ни переодевался и ни гримировался. Ну, мастер, ну, умелец! Одно слово — артист!

— И все-таки мне не верится, неужели можно так менять внешность при помощи одежды и грима? — недоверчиво сказал Камень.

— И еще как! — воскликнул Ворон. — Ты даже представить себе не можешь, какие чудеса они вытворяют.

— Значит, это Кирилл Тарнович спас Лелю от маньяка?

— Ну да. И когда грабитель у Любы сумочку вырвал, тоже он вмешался.

— А кавказец, который выручил Николашу, когда на него наехали?

— Вот тут врать не буду, — Ворон покачал головой. — Не узнал. Но вполне могу допустить, что это тоже он был. И тот мужик, который в день суда над Геннадием наблюдал за Романовыми, тоже он.

— Ну, это уж ни в какие ворота, — возмутился Камень. — Это не проходит.

Ворон нахохлился и сердито сверкнул глазками.

— Почему не проходит?

— Смотри сам: он сказал Даше, что ему сорок семь лет, правильно?

— Допустим, — осторожно согласился Ворон. — И что?

— Какой год это был?

— Две тысячи второй.

— Стало быть, он, — Камень на мгновение задумался, — тысяча девятьсот пятьдесят пятого года рождения. Или в крайнем случае пятьдесят четвертого. А суд над Геннадием был в каком году?

— Не помню, — буркнул Ворон.

— Зато я помню, — ехидно улыбнулся Камень. — В восьмидесятом. Выходит, ему было всего двадцать пять — двадцать шесть лет. А ты мне заливал про мужика под сорок. Так что не проходит никак.

— А вот и проходит! Тоже мне, великий математик выискался! — Ворон возмущенно закаркал, брызгая слюной. — Помнишь, я тебе говорил, что мне этот мужик напоминает того, который перед зданием суда сидел, только моложе? Помнишь?

— Ну, помню.

— Мы с тобой тогда еще голову ломали, как это может быть. А теперь все встало на свои места. Он же артист, он не только лицо может изменить и походку, он и возраст может добавить или убавить. Может, он вообще в какие-то моменты глубоким стариком прикидывался, вот я его и не замечал. Короче, голову тебе даю на отсечение, что это все он и был: и у суда, и с маньяком, и с сумочкой. Я тебе больше скажу, — Ворон понизил голос, — я его еще один раз видел, оказывается.

— Что значит: оказывается? — не понял Камень.

— Да вот то и значит. Помнишь, как Аэлла в ресторане увидела Родислава с Лизой и вызвонила туда Любу, а с ней какой-то кинодеятель познакомился и на просмотр в Дом кино утащил? Так это тоже он был.

— Что же ты раньше-то молчал?! — завопил Камень. — И как тебе только не стыдно? Знал — и молчал?!

— Да я только сейчас узнал, — принялся оправдываться Ворон. — Он же все время переодетый и загримированный, все время прикидывался, а сегодня он был натуральный, как есть от природы, и тогда в ресторане он тоже был натуральный.

— Ты смотри, как любопытно получается, — задумчиво проговорил Камень, который мгновенно перестал сердиться на друга и переключился на анализ ситуации. — Тогда, в ресторане, он фактически спас Родислава от семейного скандала, а Любу — от стресса, вызванного неверностью мужа. Он же не знал, что у них договор и Люба про Лизу все знает, вот и пытался защитить их обоих. Интересно, зачем? Зачем он все время вмешивается в жизнь Романовых и спасает их?

— А теперь еще и в жизнь Лизы, — добавил Ворон. — Лизу-то он тоже спас. Это уж совсем непонятно.

— Да нет, это-то как раз понятно, — возразил Камень. — Лиза — часть жизни Родислава. Если с ней что-нибудь случится, он будет переживать. А ее дети останутся совсем одни, и снова Родиславу и Любе придется принимать какие-то решения. Нет, Лиза-самоубийца нам совсем не нужна. Это только утяжелит ситуацию.

— Ты что?! — Ворон вытаращил на друга круглые блестящие глазки. — Ты что такое говоришь? Это же люди, живые люди, они страдают, у них душа болит, они мучаются, переживают, плачут, а ты рассуждаешь, как… как… Я даже не знаю, с чем сравнить твое такое поведение! У меня слов не хватает. Ты рассуждаешь, как бессердечная дубина, у которой вместо сердца камень. Вот!

— Дубина сделана из дерева, и у нее внутри не может быть камня, — хладнокровно ответил Камень. — Я рассуждаю как аналитик, который с твоей помощью посмотрел не одну сотню сериалов. Всему есть мера. Лиза-самоубийца — это уже перебор.

— Знаешь, я, пожалуй, слетаю в Голливуд, походатайствую насчет тебя, дескать, есть у нас в Вечности один крупный специалист по сюжетам, он может вам сценарии сериалов писать, — огрызнулся Ворон. — Чего ты понимаешь в человеческой жизни-то? Она сама по себе развивается и порой такие зигзаги делает, что ни одному сценаристу в страшном сне не приснится. В общем, я, конечно, тоже очень рад, что Лиза осталась жива, но не потому, что ее смерть, как ты изволил выразиться, утяжелила бы ситуацию, а потому, что она человек и мне ее жалко, как и всех людей вообще. И детей ее тоже жалко. Понял?

— Понял, — покладисто отозвался Камень. — Сквозняк какой-то. Ты не чувствуешь?

Ворон покрутился на месте, склонил голову, прислушался.

— Вроде и вправду дует откуда-то, но невнятно. Сыростью тянет. Ветер, что ли, пожаловал?

— Да нет, для Ветра тяга слабовата.

— Я это, я, — послышался тихий жалобный голос.

— Господи! — переполошился Камень. — Ветрище, друг, куда вся твоя сила подевалась? Ты не заболел ли?

— Побили меня, — простонал Ветер.

Голос его доносился не с высоты, как обычно, а звучал совсем рядом с ушами Камня, из чего Камень сделал вполне справедливый вывод о том, что сил у старого приятеля и впрямь маловато, он даже вверх подняться не может, по самой земле стелется.

— Кто побил? — спросил Ворон. — За что?

— Тучи побили. Я им в прошлом году весь кайф поломал, они только нацелились на какую-то деревушку в Южной Англии, собрались там потоп с наводнением устроить, а я налетел и разогнал их к едрене фене. Так они злобу затаили и по всей планете целый год меня искали. Нашли вот, подкараулили, загнали в Южной Америке в какую-то дыру, где сплошные кактусы, к земле меня прижали и давай мутузить. А кактусы-то колючие — жуть! Всего меня ободрали, на клочки растерзали. Вот еле дополз. Буду у вас отлеживаться, если не прогоните.