Полное собрание рассказов - Ивлин Во

Судьба, поджидавшая меня за этим обедом, стала очевидна, как только я вошел в столовую. То была кузина Люси Джулия, младшая из двух девушек, о которых рассказывал мне Бэзил, та самая, чей светский дебют чуть не испортило замужество Люси. Впрочем, как я сразу почувствовал, к трагическим последствиям это не привело. Джулия в полной мере обладала того рода шармом — веселая, миниатюрная, мягкая, напористая, уступчивая, льстивая, дерзкая, — что так ценится сильной половиной англосаксонской расы. И без лондонских сезонов она вполне могла устроить свое счастье.

— Джулия поживет у нас. Она большая ваша поклонница, — сказала Люси в привычной ей манере девушки с Пойнт-стрит; манере, присущей и Роджеру, но только более мягкой и с элементом загадочности, словно при игре в шарады. Но сказала она, как позже выяснится, правду.

— О Боже, это все потрясающе, — заметила Джулия и, усевшись, начала пожирать меня глазами, точно я был открытой коробкой шоколадных конфет у нее на коленях.

— А у Люси сегодня много гостей.

— Да, сегодня она дает первый свой обед — и клянется, что последний. Сказала, что ей больше не нравятся званые обеды и вечеринки.

— Неужели? — Я был готов поддерживать беседу о Люси до бесконечности, но это не входило в планы Джулии.

— Так со всеми бывает, поначалу, — бросила она, а затем завела разговор, отрепетированный, как я думаю, еще с утра, в ванной. — А я узнала вас, как только вы вошли. Догадайтесь как.

— Ну, наверное, слышали, как объявили мое имя.

— О нет. Еще одна попытка?

Какой-нибудь американский герой сказал бы: «Я тебя умоляю», — но я ответил:

— Знаете, понятия не имею. Ну разве что вы уже знали всех остальных.

— Опять не угадали. Ну что, сказать? Я видела вас в «Ритце», в тот день, когда вы завтракали с Люси.

— Так почему же не подошли?

— Люси не разрешила. И вместо этого она обещала пригласить вас на обед.

— Понимаю…

— Видите ли, вот уже много-много лет я мечтаю на этом свете только об одном — ну или почти об одном: познакомиться с вами. И когда Люси вдруг так спокойненько заявляет, что идет с вами на ленч, я просто разрыдалась от зависти, в буквальном смысле этого слова. Так что пришлось прикладывать холодную губку к глазам, прежде чем выйти из дома.

Говорить с этой восхитительной девушкой о Люси, подумал я, все равно что сидеть в кресле дантиста со ртом, полным инструментов, и покорно ждать, когда он сделает тебе больно.

— А она много об этом говорила — ну, перед тем как пойти на ленч?

— О нет. Просто сказала: «Боюсь, я должна оставить тебя сегодня, потому как Роджер хочет, чтоб я пошла на ленч с одним его старым другом». Ну и я сказала: «Черт возьми, кто он такой?» И она ответила, коротко так: «Джон Плант». И тогда я воскликнула: «Сам Джон Плат?» И Люси рассмеялась и заметила: «Ах да, совсем забыла, ты же у нас обожаешь триллеры». Так и сказала: «триллеры», — точно вы такой же, как все. Ну и тогда я стала проситься: «Пожалуйста, возьмите меня с собой», — а она говорит: «Нет, это невозможно». И тогда я заплакала, и она разжалобилась, и разрешила мне войти в ресторан и посмотреть на вас издали, из-за колонны.

— Но как она меня описала?

— Просто сказала: вы тот, кто будет платить за коктейли. Не правда ли, в этом вся Люси? Или же вы недостаточно знаете ее, чтоб судить?

— Ну а после она о ленче что-нибудь говорила?

— Сказала, что все за столом говорили о Киплинге.

— И это все?

— И еще я подумала, что Роджер вел себя отвратительно, потому что терпеть не может шикарные рестораны, да она и сама говорит, что не любит, но ведь этот ленч стоил вам кучу денег, а потому я считаю, что жаловаться им просто неприлично. Нет, конечно, мне очень хотелось послушать о вас, и о том, что вы говорили там, но она ничего не помнила. Просто сказала, что вы очень умны.

— Так и сказала?

— Она обо всех друзьях Роджера так говорит. Ладно, теперь моя очередь. Ангажирую вас на весь этот вечер.

И она своего добилась. Мы сидели за столом. Люси говорила с мистером Бенвелом. По другую руку от меня расположилась какая-то родственница Роджера. Немного поговорила со мной о том, как остепенился Роджер после женитьбы.

— Знаете, я не принимаю всерьез эти его политические взгляды, — заявила она, — и в то же время быть коммунистом сегодня нисколько не постыдно. Сейчас каждый коммунист.

— Лично я — нет, — возразил я.

— Ну, я имела в виду — все умные молодые люди.

Я отвернулся к Джулии. Она только этого и ждала.

— А знаете, что однажды вы написали мне письмо?

— Господи! Какое еще письмо?

— «Дорогая мадам, спасибо вам за письмо. Если вы возьмете на себя труд прочесть упомянутый вами отрывок более внимательно, то заметите, что поезд опоздал на четыре минуты. Как раз хватило времени избавиться от звонка велосипеда. Искренне ваш, Джон Плант», — процитировала она письмо.

— Это написал я?

— Разве не помните?

— Смутно. И речь там шла о романе «Испуганный лакей», так?

— М-м-м… Ну конечно. И я прекрасно все поняла насчет поезда. Я написала в надежде получить ответ, и получила его. И мне понравилась ваша сдержанность, даже суровость. У нас в школе была еще одна девочка, помешанная на литературе, так она сходила с ума по Гилберту Уорвику. Он написал ей письмо на целых три страницы, и начиналось оно так: «Моя дорогая Антея», — а потом речь пошла о его доме и каком-то амбаре, который он превратил в кабинет. А заканчивалось оно такими словами: «Пишите мне еще. Надеюсь, вам понравилась не только Хитер, но и Сильвия, эти две мои героини». Так вот, она считает, что он писатель лучше, чем вы, но я думаю — совсем наоборот. И позже Антея написала ему снова и получила еще одно длинное письмо, где он снова писал об амбаре, и ей это страшно не понравилось. Так что я решила написать вам снова — доказать, что вы совсем другой человек.

— И я ответил?

— Нет. И весь наш литературный клуб начал обожать вас вместо Гилберта Уорвика.

— За то, что я не отвечаю на письма?

— Да. Понимаете, вы проявили себя настоящим художником — показали, что вам плевать на читателя, что живете вы лишь ради искусства.

— Понимаю.

После обеда Роджер спросил:

— Ну что, малышка Джулия сильно тебя донимала?

— Да.

— Так и знал. Кстати, она очень хорошенькая. И для нее то был особенный вечер.

И вот все мы перешли в гостиную и разместились там. Роджер явно не знал, как достойно завершить эту часть вечеринки: намекнул, что неплохо было бы поехать куда-нибудь потанцевать или же сыграть в новомодную игру, завезенную недавно из Америки, но его никто не поддержал. Я не заговаривал с Люси вплоть до того момента, пока не пришла пора прощаться; ушел я рано, как только поднялся первый гость, и все остальные, словно по команде, тоже сразу поднялись.

Когда прощался с Джулией, она сказала:

— Простите, но я непременно должна это сказать. Вы в тысячу раз замечательней, чем я ожидала. До сих пор это была наполовину игра. Теперь — всерьез.

Могу себе представить, какое облегчение испытали все в доме, когда ушел последний гость. Роджер с Люси крепко обнялись, точно защищаясь от шторма… «Ну вот и все. Неужели все прошло так плохо, как ожидалось?» — «Хуже, значительно хуже. Но ты был великолепен»… Возможно, они — и Джулия тоже? — в экстазе освобождения принялись резать ковер в гостиной на мелкие кусочки.

«Вот, — сказал я себе, — что можно купить за свои же пять фунтов».

В тот вечер, назавтра и еще на протяжении нескольких дней я не любил Люси. Даже придумал историю для общих знакомых, что вечеринка в доме Роджера оставила у меня впечатление, будто Люси наслаждается подобным образом жизни и вовлекает в него Роджера. Но все это не повлияло на мою решимость укрепить дружбу с ней. (Я не в силах дать сколько-нибудь приемлемое объяснение подобной непоследовательности — ведь влюблен в нее не был, это определенно, это я отчетливо осознавал. В то время я даже не находил ее особенно красивой. Добиваясь ее дружбы, искал не любви, не какого-то там особого уважения.) Мне нужно было признание, хотелось, чтоб она признала простой факт моего отдельного индивидуального существования. Даже усилием воли мне никак не удавалось смотреть на нее как на человеческое существо типа Трикси, как «одну из девушек Роджера», и я требовал в этом взаимности; она не должна смотреть на меня так, как на Бэзила, «одного из друзей Роджера», и уж тем более — как на мистера Бенвела, то есть на человека, которого время от времени можно приглашать на обед. В ту пору я почти ни о чем другом не думал, это непреодолимое желание стало навязчивой идеей. Я испытывал к ней, наверное, те же чувства, что испытывают старики, выработавшие привычку прикасаться во время прогулки к каждому третьему фонарному столбу: время от времени их что-то отвлекает, они видят знакомого или какой-то уличный инцидент, и пропускают столб, а потом весь день сокрушаются по этому поводу и после пятичасового чая стыдливо выходят на улицу, чтобы исправить ошибку. Примерно те же чувства испытывал я к Люси — наши взаимоотношения создавали небольшое отклонение в моем жизненном укладе, и я стремился исправить это.