Полное собрание рассказов - Ивлин Во

Так, по крайней мере в самом начале, я объяснял свое увлечение, схожее с навязчивой идеей. Теперь же, глядя на него издалека, с дальнего конца уставленного зеркалами коридора накопившихся эмоций, я перестал видеть начало перспективы. В поклонении женской красоте всегда присутствует ранняя утонченная имитация влюбленности, когда человек, увидев чье-то лицо, знакомое или незнакомое, вдруг заглядывает дальше и предвидит один из тысячи возможных вариантов развития отношений в будущем, предвидит, как его, это лицо, может преобразить любовь (видение зачастую носит моментальный и изменчивый характер, никогда не повторяется в реальной жизни или же, если отношения состоятся, сразу забывается). С Люси же — с каждым днем становившейся от беременности все более неуклюжей, лишенной секса, женщины зачастую сами отказываются от него в такой период — видение лишь развивалось и прояснялось и вскоре, не претерпев заметных искажений, превратилось в реальность. Правда, не могу сказать, когда впервые заметил это. Возможно, в тот вечер, когда она вдруг заговорила об «уединенном жилище в китайском стиле»: «Ума не приложу, зачем Джону нужен такой дом». В самом высказывании не было ничего удивительного, но я воспринял его по-своему, как животное, которое находится в полной тьме и окружено множеством ночных звуков. Вот оно приподнимает голову, принюхивается и теперь точно знает, что рассвет близок. И я стал искать преимуществ, как в азартной игре.

Успех мне принесла Джулия. Наша встреча ничуть ее не разочаровала, напротив: обожание меня лишь обострилось и обрело более прямой и откровенный характер. То вовсе не моя вина, уверял я Роджера, когда он начал ворчать на эту тему. Я ни в коей мере не проникся к ней симпатией, а к концу вечера и вовсе стал почти открыто враждебен.

— Эта девчонка мазохистка, — заметил он. А потом мрачно добавил: — А Люси говорит, что она к тому же девственница.

— Что ж, у нее все впереди. И эти две болезни зачастую вылечиваются одновременно.

— Все это, конечно, очень хорошо, но она остается у нас еще на десять дней. Не перестает говорить о тебе.

— Люси возражает?

— Конечно, она возражает. Это сводит с ума нас обоих. Она ведь написала тебе кучу писем?

— Да.

— Ну и о чем там?

— Да я их не читал. Возникло ощущение, что адресованы они кому-то другому. Кроме того, она писала карандашом.

— Думаю, она пишет их в кровати. Ради меня никто еще такое не проделывал.

— Ради меня тоже, — сказал я. — В конечном счете не так уж все это ужасно.

— Наверное, ты прав, — кивнул Роджер. — Думаю, что на такие уловки готовы клюнуть лишь актеры, сочинители романов о сексе и священники.

— Нет-нет, клюнуть может кто угодно: ученые, политики, профессиональные велогонщики — словом, любой человек, чье имя попадает в газеты. А все дело в том, что молоденькие девушки по натуре своей религиозны.

— Джулии восемнадцать.

— Скоро она все это преодолеет. Она так возбудилась лишь потому, что встретила меня через два или три года поклонения на расстоянии. Она славная малышка.

— Все это очень хорошо, — заметил Роджер, возвращаясь к исходной теме. — Но не Джулия меня беспокоит. Я волнуюсь о нас с Люси — ведь девчонка остается еще на десять дней. Люси говорит, ты должен потерпеть и оказать нам услугу. Сегодня вечером куда-нибудь сходим, вчетвером.

И вот на протяжении недели я частенько заходил на Виктория-сквер, и это послужило началом маленького заговора между мной и Люси — мы обменивались шутками об увлечении Джулии. Пока я находился там, Джулия сидела довольная и веселая; по сути, она была еще очаровательным ребенком; в моем отсутствии, как рассказывал Роджер, она хандрила, много времени проводила у себя спальне, где писала и рвала письма ко мне. Говорила в основном о себе, своей сестре и семье. Отец ее был майором, и проживали они в Олдершоте; там бы и оставались весь год, если б Люси не нуждалась в ее обществе здесь, в Лондоне. Роджер ей не нравился.

— Он не очень-то хорошо к вам относится, — как-то сказала она.

— Мы с Роджером такие, — ответил я на это. — Вечно говорим друг про друга гадости. Это наша забава. Ну а Люси? Как она ко мне относится?

— Люси ангел, — ответила Джулия. — Именно поэтому мы так и ненавидим Роджера.

И вот наконец настал последний день пребывания Джулии в доме. И мы компанией из восьми человек отправились потанцевать в ресторан. Поначалу Джулия была очень весела, но к концу вечера заметно помрачнела. Я жил на Ибери-стрит, неподалеку от Виктория-сквер, а потому согласился зайти к ним и выпить по последний рюмочке.

— Люси обещала оставить нас наедине, всего на минутку, чтоб попрощаться, — шепнула Джулия.

И вот мы остались одни, и она сказала;

— Эти две последние недели… они были чудесны. Не думала, что возможно такое счастье. Хочу, чтоб вы подарили мне на память какой-нибудь сувенир.

— Конечно. Пришлю вам одну из своих книг, договорились?

— Нет, — ответила она. — Меня больше не интересуют ваши книжки. Знаю, это звучит ужасно и говорить этого не стоило, но я люблю только вас.

— Чепуха, — отмахнулся я.

— Поцелуйте меня. Всего раз. На прощание.

(— Конечно, нет).[88]

И тут она вдруг сказала:

— Вы ведь любите Люси, верно?

— Господи! Нет, конечно. С чего вы это взяли?

— Я вижу. Наверное, потому, что сама люблю. Может, вы сами даже и не догадываетесь об этом, но я-то вижу. И это очень плохо. Она любит своего ужасного Роджера. О Боже, они возвращаются! Приду и попрощаюсь с вами завтра, можно?

— Нет.

— Ну пожалуйста! Я совсем иначе представляла себе эту сцену.

Тут в комнату вошли Люси и Роджер с каким-то лукавым выражением на лицах, точно только что обсуждали, что происходит и сколько времени нам еще дать. Я пожал Джулии руку и отправился домой.

Наутро в десять она заявилась ко мне домой. Проводила ее в комнаты миссис Легг, домовладелица. Джулия стояла в дверях, размахивая каким-то маленьким свертком.

— У меня всего пять минут, — выпалила она. — Такси ждет. Сказала Люси, что в последний момент забыла купить одну мелочь.

— Надеюсь, вы понимаете, что так поступать не следует?

— Я бывала здесь и раньше. Когда знала, что вас нет дома. Назвалась вашей сестрой, сказала, что вы забыли одну вещь и я должна принести.

— Миссис Легг ничего мне об этом не говорила.

— Да, правильно. Это я просила ее не говорить. Понимаете, она застигла меня тут за одним занятием…

— Каким еще занятием?

— Знаю, выглядит глупо. Я зашла к вам в спальню и целовала вещи — ну, подушки, пижаму, щетки для волос. И уже подошла к умывальнику и принялась целовать вашу бритву, как вдруг подняла глаза и увидела в зеркале миссис как ее там…

— Господи Иисусе! Как мне теперь смотреть в глаза этой женщине!

— О нет, она проявила такое понимание. Должно быть, я выглядела страшно нелепо, точно гусыня с вытянутой шеей, пощипывающая травку. — Она истерически хихикнула и добавила: — О, Джон, как же я вас люблю!

— Чепуха. Сейчас выставлю вас за дверь, если не перестанете болтать глупости.

— Хорошо, не буду. Я принесла вам подарок. — Она протянула мне квадратный сверток. — Вот, откройте.

— Я не могу этого принять, — сказал я, разворачивая коробку сигар.

— Нет, вы должны. Мне же сигары ни к чему, сами понимаете. Ну как они, хорошие?

— Да, — ответил я, рассматривая коробку. — Действительно очень хорошие.

— Лучшие?

— Самые лучшие, но…

— Так и сказал продавец в магазине. Выкурите сейчас. Одну.

— Джулия, дорогая, не могу. Я только что позавтракал.

Она поняла это по-своему.

— А когда можно будет выкурить первую? После ленча? Мне так хотелось посмотреть, как вы курите самую первую мою сигару!

— Джулия, дорогая, страшно мило с вашей стороны, но я не могу, честное слово…

— Знаю, о чем вы. Что я не могу себе этого позволить. Да ничего подобного! Просто Люси дала мне вчера пять фунтов, чтоб я купила себе новую шляпку. Я знала, что даст, — она так часто делает. Но тут пришлось подождать. Я купила их вчера вечером и спрятала. Хотела подарить еще вчера. Но не получилось. И вот теперь пожалуйста. — Видя, что я колеблюсь, она повысила голос: — Неужели не понимаете, что я с большей радостью купила вам сигары, нежели какую-то новую шляпку? Неужели не понимаете, что я уеду в Олдершот совершенно несчастная, что вся поездка в Лондон будет испорчена, если вы не примете эти сигары?

Она плакала еще утром, это было видно, и сейчас на глаза снова навернулись слезы.

— Хорошо, я их возьму, — сдался наконец я. — Страшно мило с вашей стороны.

Она так и просияла от радости:

— Вот теперь можно и попрощаться.

Она стояла и ждала первого моего шага, не унижаясь, но требуя того, что принадлежит ей по праву. Я опустил ей руки на плечи, наклонился и нежно поцеловал в губы. Она закрыла глаза и вздохнула.