Самая шикарная свадьба - Анна Богданова

– Что тут «прэлэсного», Аркадий, я не понимаю! Овечкин ее предал, а теперь, когда понял, что такой подарок, как он, никому не нужен, решил вернуться! – Пульхерия разозлилась не на шутку.

– Главное, девоньки, в жизни – всепрощение! – назидательно проговорил он, смахнув слезу умиления со щеки алым шелковым платком.

– Нет ему прощения! – взревела Пуля, и я поняла, что сейчас необходимо вмешаться и хоть как-то разрядить обстановку, представив Иннокентия любителю русской словесности.

– Аркадий Серапионович, это ваш новый сотрудник, Икки просила подыскать кого-нибудь для склеивания коробочек. Иннокентий. – Я огляделась, но нового сотрудника нигде не было. Дальше была абсолютная копия событий начала увлекательнейшего «Приключения Тома Сойера» Марка Твена.

– Иннокентий!

Нет ответа.

– Иннокентий!

Нет ответа.

– Может, он в ассистентской? – предположила Света, полная помощница со сросшимися бровями.

Я рванула в святилище «Эбатова и К*», где непосредственно и приготовлялись свечи – там бывшего бабушкиного ученика тоже было не видать.

– Инноке-е-е-нтий! – прокричала я, а Варя, вторая помощница с утиным носом, сказала:

– Да вон он, под столом сидит.

Однако вечный юноша не сидел под длинным столом для приготовления свечей, а чрезвычайно резво прыгал под ним, то совсем прижимаясь к полу, то с необыкновенной легкостью от него отрываясь, сильно ударяясь при этом головой. Я с любопытством наблюдала за будущим сотрудником «Эбатова и К*». Он, судя по всему, решил незамедлительно приступить к работе и внести хоть малую, но все же лепту в развитие единственной проктологической аптеки в Москве и решить навалившуюся на предприятие новую проблему – бывший бабушкин ученик с необыкновенным энтузиазмом истреблял тараканов.

– Ты зачем их собираешь? – спросила я, когда увидела, что Иннокентий уже сложил приличную горку их коричневых телец.

– Отвяжись! – довольно грубо ответил он, не отрываясь от своего занятия.

– Ты что, тараканов коллекционируешь?

– Сама ты тагакан! Это изюминки! – воскликнул он. Вообще я заметила, что стоило мне предложить ему работу конструктором упаковки для микроторпед по точному и мгновенному поражению целей противника на сверхсекретном предприятии, Иннокентий возгордился настолько, будто в стране только он один – «габочий человек». Теперь он меня и вовсе ни во что не ставил, резко перейдя с благоговейного «вы» на хамское «ты» (по крайней мере, так оно звучало из его уст).

С горем пополам нам с Икки, которую, видимо, позвали в ассистентскую помощницы, удалось вытянуть его из-под стола: я тащила вечного юношу на себя за руки, а заведующая «Эбатова и К*» выталкивала его с противоположной стороны стола в спину, в результате чего Иннокентий, не удержавшись на корточках, завалился на меня.

– Так ты берешь его на работу? – спросила я подругу, как только встала на ноги, решив, что после подобного инцидента она будет решать проблему с коробочками собственными силами.

– Конечно, он ведь извел всех тараканов и теперь не нужно их морить, – благодушно пролепетала она, явно находясь в состоянии эйфории после объяснения с Овечкиным.

А я вспомнила нашего с Власом попутчика – Серегу, который всю дорогу рассказывал, что ему доводилось есть, в особенности о пикантном вкусе этих вредных насекомых. Как знать, может, они действительно похожи на изюм?..

После принятия бывшего бабушкиного ученика на работу Пулька заострила всеобщее внимание на присутствии в аптеке постороннего лица.

– Это кто тут посторонний? – спросила Икки.

– А ты сама не догадываешься?! Совсем никакой гордости нет! И ты с вот этим… Тьфу! – Пулька от злости не нашлась, как бы пообиднее обозвать Овечкина. – Ты с ним собираешься продолжать общение?!

– Представь себе! – пылая от ярости, завопила Икки.

– Девоньки, девоньки, перестаньте. Главное в жизни – всепрощение, – повторил Аркадий Серапионович бархатным, густым баритом так, что мне показалось – эта фраза была девизом его жизни.

– На мое всепрощение, Аркадий, можешь не рассчитывать! – вспылила Пулька. – У меня в отличие от некоторых есть чувство собственного достоинства! Вы, двое, как хотите, так и живите! – И она кивком указала на влюбленную пару. – А Овечкин – не член!.. – Она задумалась на несколько секунд и добавила: – Нашего клуба! И никогда им не будет!

– Вот и ладно, Пульхэринька, вот и ладно, – сердечно проговорил любитель русской словесности. – Давайте решим другой вопрос.

– Какой еще другой? – враждебно спросила Пульхэринька.

– Как же, как же?! А Анжелонька?! Ты ведь сама меня просила…

– Ах, да!

– Я договорился с одним очень хорошим врачом-наркологом, моим другом, он многим мне обязан, но не буду вдаваться в подробности, скажу лишь, что он примет Анжелоньку завтра ровно в полдень. Только, девоньки, прошу не опаздывать, Никита Платоныч – человек занятой.

– А что, что там с ней будут делать? – не удержалась я.

– Ничего особенного, Маненька. Заблокируют на три месяца – и дело с концом.

– На шесть месяцев, – упрямо сказала Пулька.

– Не стоит, уверяю тебя. Девонька не так давно пристрастилась к алкоголю – трех месяцев будет вполне достаточно, чтобы она забыла о существовании спиртных напитков, – мягко произнес он и, манерно отведя мизинец с длиннющим ногтем, поскреб им висок.

После этого мы разошлись, решив рано утром отправиться к госпоже Нине, чтобы застать ее дома, пока она со своей непутевой дочерью не улепетнет к магам и экстрасенсам.

Решено – сделано. Только вот вырвать Анжелку из заботливых и цепких рук ее матери оказалось не так-то просто.

– Хотите, обижайтесь, хотите, нет, а я ее не пущу, – проговорила Нина Геннадьевна в нос, по обыкновению растягивая слова – то ли от природы, то ли по причине хронического гайморита. – Я уже раз доверилась вам, отдала Анжелу на открытие аптеки. Помните, в каком виде вы мне ее доставили? – Она говорила о дочери так, будто это была открывалка для пивных бутылок, которую у Нины Геннадьевны позаимствовали соседи на время семейного торжества, а вернули лишь через год сломанной и ржавой.

Мы стояли в коридоре и буквально задыхались от характерного запаха индийских палочек (как в те славные далекие времена, когда родители Огурцовой страстно увлекались йогой и индийским кино), а Анжелка отчаянно колотила в дверь:

– Пусти, я уже совершеннолетняя! Я мать двоих детей! Ты не имеешь права!

В конце концов госпожа Нина согласилась отдать нам «открывалку для пивных бутылок» под расписку, в коей изложила все свои требования (что вернуть мы ее должны в целости и сохранности к 15.00 сего дня), мы все поставили свои подписи, и наконец перед нами предстала Анжела Поликуткина (в девичестве Огурцова). Но как она могла измениться за столь короткое время! Уму непостижимо! И это при том, что мать никому не «отдавала» ее без расписки! Анжелкино лицо было уже не отечным, а каким-то остекленевшим, под правым глазом красовался желто-зеленый фингал, губы сухие, потрескавшиеся… И, по-моему, она еще больше потолстела.