Корабль Рима - Джон Стэк

— Я боюсь собственной охраны, — объяснил он. — Это не мои люди, а карфагеняне.

Лонгус буквально лишился дара речи, пытаясь осмыслить услышанное.

— Но откуда?..

— Меня прислал сюда адмирал карфагенян, человек по имени Гиско. Мне приказано сообщить сенату, что Липара хочет перейти на сторону Рима.

Димадис говорил тихо, опасаясь появления Крона.

— Великие боги! — воскликнул Лонгус, осознав смысл слов гостя. — Это значит…

— Что ваш флот плывет в ловушку, — прерывающимся голосом признался Димадис.

Лонгус вскочил.

— Охрана, ко мне!

— Нет! — крикнул Димадис, съежившись от страха. — Мои телохранители услышат.

— Чтоб ты провалился вместе со своими телохранителями! — процедил Лонгус, прислушиваясь к звуку приближающихся шагов.

Из покоев для гостей Крон отчетливо слышал тревожный крик, раздавшийся в глубине дома. С этого момента все его действия определял инстинкт. Выхватив меч, он бросился к выходу. Приоткрыв дверь, Крон увидел двух человек из охраны, которые бегом пересекали атриум, направляясь к столовой, откуда и донесся сигнал тревоги. Димадис предал их — другого объяснения быть не могло.

Крон выскользнул из комнаты, ругая себя за то, что так неосторожно отпустил советника от себя. Он считал Димадиса глупцом и трусом, доведенным до состояния абсолютной покорности. Но ошибся. Крон понимал, что за ошибку придется заплатить жизнью — со всех сторон его окружали враги. С бесстрастной решимостью воина он принял свою судьбу, пробормотав короткую молитву Моту, богу смерти, перед которым скоро предстанет. Пробираясь в атриум и прислушиваясь к взволнованным голосам, доносившимся из столовой, Крон прошептал еще одну молитву, на этот раз карфагенской богине судьбы Танит. Он не просил о спасении, а молил дать ему шанс отомстить человеку, который роковым образом решил его судьбу.

— Ты и ты, — приказал Лонгус. — Стерегите его.

Двое римских охранников шагнули вперед и встали по обе стороны от Димадиса.

Советник запротестовал, взывая к пониманию и милосердию, но сенатор остался глух к просьбам. Через секунду в комнату вошли другие охранники; по тревоге был поднят весь дом. Часть людей Лонгус оставил охранять комнату, а остальных отправил в гостевые покои, чтобы арестовать пробравшихся в дом карфагенян. Последний приказ сенатора наполнил сердца солдат решимостью: никакой пощады.

Крон услышал громкий топот — не меньше четырех человек пробежали мимо двери, за которой он прятался. Карфагенянин приоткрыл дверь и увидел, как солдаты, издав боевой клич, чтобы подбодрить себя, ворвались в спальню Димадиса. Крон понимал, что у него есть лишь несколько драгоценных секунд, прежде чем враги поймут, что добыча ускользнула. Он выскочил из комнаты и бросился прямо в столовую, вход в которую находился ярдах в двадцати от него. Римский охранник стоял спиной к Крону, прислушиваясь к разговору в комнате. Карфагенянин мысленно поблагодарил богиню Танит, внявшую его мольбам.

— Как ты не понимаешь, Лонгус? — умолял Димадис. — Мне пришлось это сделать. Они грозили убить меня и мою семью, если я откажусь.

— Ничтожество! — Сенатор сплюнул.

Лонгус расхаживал по комнате, ожидая известий от охранников, отправленных убить карфагенян.

— Пойдешь вместе со мной к Гаю Дуилию. Расскажешь ему все, что знаешь. Все! Если попытаешься еще раз нас предать, я прикажу содрать с тебя кожу.

Димадис не отреагировал на угрозу. Советник уже не боялся опасностей, окруживших его со всех сторон. Нужно убедить римлян, что он на их стороне, а его семье грозит смерть. В глубине его измученной души теплилась надежда, что римляне прислушаются к его доводам.

Преодолевая последние несколько ярдов до римского охранника, Крон левой рукой вытащил кинжал из ножен на поясе и занес руку над головой. Со всего размаху он всадил лезвие в шею римлянина, перебив спинной мозг, так что охранник умер мгновенно, еще не успев упасть. Крон без помех вбежал в комнату, на ходу оценивая обстановку.

Казалось, помещение битком набито охранниками, но беглого взгляда было недостаточно, чтобы сосчитать их. Мозг лишь отметил их как группу — инстинкт воина автоматически регистрировал угрозу и оценивал шансы. Крон успевал нанести лишь один удар — у него не останется времени даже выдернуть меч из тела жертвы. Только одного человека он возьмет с собой к вратам подземного царства. Выбор был очевиден.

Услышав тревожный возглас, Димадис резко повернулся. Советник увидел приближающегося Крона — с лицом, казавшимся застывшей маской безумной ярости, — и все остальное померкло, отступив на второй план. Страх, пропитавший все его существо, исчез, уступив место осознанию неотвратимой смерти.

Охваченный ужасом, Лонгус смотрел, как его охранники продолжают кромсать безжизненное тело карфагенянина. Он появился словно из ниоткуда, мгновенно пересек комнату и вонзил меч в Димадиса по самую рукоять. Сокрушительный удар сбил советника с ног, и карфагенянин, увлекаемый силой инерции, упал на жертву. Он не делал попыток подняться, а прижался к Димадису и прошептал что-то неразборчивое. И только после этого среагировала охрана — первые же удары убили карфагенянина, но римляне, ошеломленные неожиданным нападением, продолжали протыкать мечами неподвижное тело.

— Хватит! — крикнул Лонгус, положив конец бессмысленной жестокости.

— Сенатор! — Голос доносился от дверей, и Лонгус обернулся.

— Четыре карфагенянина в караульном помещении убиты, — доложил охранник.

— Очень хорошо, — кивнул Лонгус, пытаясь прийти в себя после жестокой сцены, свидетелем которой он стал.

Сенатор жалел о смерти Димадиса. И не потому, что тот ее не заслуживал. Просто советник был ценным источником информации относительно планов карфагенян в Липаре.

Лонгус принялся расхаживать по комнате; охрана неотступно следовала за ним. Не стоит сокрушаться из-за гибели Димадиса. Конечно, советник мог сообщить еще какие-то детали, но самое главное он успел сказать. Римский флот плывет в западню.

Сципион смотрел на безбрежное море, воды которого искрились в лучах послеполуденного солнца. Консул в одиночестве стоял на носу галеры. Он сделал это место своим, и преторианцы охраняли подходы к носовой палубе, чтобы никто не мог приблизиться к Сципиону без разрешения.

Старший консул протянул руку с кубком, и раб тут же бросился к нему с амфорой вина и наполнил сосуд. Сципион поднес кубок ко рту, вдохнул густой аромат вина с собственных виноградников к северу от Рима. Мысли его были устремлены в будущее, к ожидаемым дням славы и успеха. Консул знал, что период его пребывания в должности консула останется в истории как время великого бедствия — бедствия, которое он должен победить и обязательно победит, продемонстрировав силу духа и мужество. Бессмертие Сципиону почти обеспечено, и теперь необходимо использовать любой шанс, чтобы стать живой легендой. Консул понимал, что Сицилия дает ему этот шанс.