Победитель - Харлан Кобен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Нет уж, увольте.
Она усмехается, хотя я не считал свои слова шуткой.
– Ральф… я всегда называла его Ральфом… он был добрым.
– Когда вы узнали, кто он на самом деле?
– Еще до того, как мы начали встречаться.
Это меня удивляет.
– Он разоткровенничался с вами?
– В кампусе я была его контактным лицом от подполья. Помогла обосноваться, подыскать псевдоним. Словом, делала то, что ему требовалось.
– И это вас сблизило?
Элина подходит ко мне почти вплотную:
– В тот вечер Арло там не было.
– Когда вы говорите «в тот вечер»…
– Я про вечер, когда они бросали «коктейли Молотова» и когда погибли люди в автобусе.
– Арло Шугармен вам так сказал? – Я скептически изгибаю брови; если отбросить ложную скромность, в этом жесте я достиг совершенства. – Вы видели фотографию «Шестерки с Джейн-стрит»?
– Ту, знаменитую, где они в подвале? Конечно. Но Арло тогда был с ними в последний раз. Он думал, что все это – просто шутка и они никогда не нальют в бутылки керосин. А когда понял серьезность их намерений, дал задний ход.
– Это вам тоже рассказал Арло?
– Он мне сказал, что Рай слетел с катушек. И поэтому сам он в ту ночь не пошел с остальными.
– Но есть фотографии того вечера.
– И ни на одной его нет. Да, там засняты шестеро. Но его лица вы не увидите.
Я думаю над ее словами.
– Так почему же Арло Шугармен не сообщил об этом полиции?
– Он сообщал. Думаете, ему кто-то поверил?
– Арло мог вам и соврать.
– У него не было причин мне врать. Я все равно находилась на его стороне.
– Полагаю, что спецагента Патрика О’Мэлли застрелил тоже не он.
Элина Рэндольф моргает и смотрит на свою «хонду».
– Вы слышали о спецагенте О’Мэлли? – спрашиваю я.
– Конечно.
– Вы расспрашивали Арло о нем?
– Да.
– И?..
– Сначала сделайте так, чтобы этот придурок отошел от моей машины.
Я поворачиваюсь в сторону Джино и наклоняю голову. Он отходит.
– Арло никогда не говорил о той истории. Сразу замыкался.
Я хмурюсь и стараюсь вернуться к основной теме нашего разговора:
– Значит, вы с Арло начали встречаться?
– Да.
– Вы его любили?
– Какая вам разница? – улыбается Элина.
Туше!
– Где он сейчас?
– Еще раз повторяю: не знаю.
– Когда вы в последний раз видели Арло?
– На выпускной церемонии.
– Ваши отношения с ним тогда продолжались?
– Мы расстались. – Она качает головой.
– Можно узнать почему?
– Он нашел себе другой предмет симпатий.
Возникает странное желание посочувствовать ей, но я удерживаюсь.
– Значит, вы видели его на выпускной церемонии?
– Да.
– И с тех пор больше никогда?
– Никогда.
– А вы знали, куда он отправился после выпуска?
– Нет. У подполья свои правила. Чем меньше людей о тебе знают, тем ты в большей безопасности. Мое участие в его жизни завершилось.
Тупик.
Однако я не считаю, что наш разговор зашел в тупик.
– У меня нет намерений причинять ему зло, – говорю я.
Элина оглядывается на витрину салона. Все, кто внутри, по-прежнему глазеют на нас.
– Как вам удалось так быстро выкупить мой долг?
– Это несложно.
– Ну да, вы же владеете картиной Вермеера.
– Не я, а моя семья.
Она встречается со мной глазами и удерживает взгляд:
– Вы сверхбогач. – (Не вижу смысла отвечать.) – Я вам сказала, что Арло оставил меня ради другого предмета симпатий.
– Да, помню.
– Я назову вам имя при выполнении двух условий.
– Слушаю, – говорю я, сцепляя пальцы.
– Первое. Если вы его найдете, пообещайте внимательно выслушать его. Если он убедит вас в своей невиновности, вы его отпустите.
– Принято, – отвечаю я.
Я не считаю, что это обещание меня к чему-то обязывает. Отчасти я верю в лояльность и всякие там «Дал слово – держись». Отчасти, но не целиком. Я руководствуюсь тем, что считаю наилучшим в той или иной ситуации, а не фальшивыми обещаниями и такой же фальшивой лояльностью. Мое «Принято» еще ничего не значит.
– И какое второе ваше условие?
– Вы прощаете мне все мои долги.
Должен признаться: я впечатлен.
– Суммарно ваши долги превышают сто тысяч долларов.
– Но вы же сверхбогач, – пожимает плечами Элина.
Честное слово: мне это нравится. Очень даже нравится.
– Но если окажется, что вы меня обманули… – начинаю я.
– Не окажется.
– Вы думаете, есть шанс, что они по-прежнему вместе?
– Да. Они сильно полюбили друг друга. Так вы принимаете мои условия?
Это обойдется мне в шестизначную сумму. Однако такие суммы я теряю и приобретаю каждую минуту, как только открываются рынки и биржи. Вдобавок я филантроп, в основном потому, что могу себе это позволить. Элина Рэндольф с ее салоном кажется достойным объектом для проявления моей филантропии.
– Я принимаю ваши условия.
– Не возражаете, если мы устно это подтвердим?
– Как вы сказали?
Она включает диктофон на мобильнике и заставляет меня повторить обещание.
– Пусть останется в качестве подтверждения, – говорит Элина.
Мне хочется ей сказать, что я отвечаю за свои слова, но мы оба знаем истинную цену подобных утверждений. Эта женщина нравится мне все больше и больше. Закончив запись, она убирает мобильник в сумочку.
– Ну и ради кого Арло Шугармен вас оставил?
– Я не сразу поняла.
– Это как?
– Семидесятые годы. Мы учились в евангелическом заведении. У меня в голове не укладывалось…
– Что не укладывалось? К кому он от вас ушел?
Элина Рэндольф берет лист с отсканированной страницей из ее старого ежегодника. Потом указывает не на Арло, а на главного певца в дальнем левом углу снимка. Я прищуриваюсь, чтобы получше рассмотреть нечеткое черно-белое изображение.
– Кельвин Синклер, – говорит она.
Я вопросительно смотрю на нее.
– Потому мы и расстались. Арло осознал, что он гей.
Глава 27
К Эме я отношусь слишком заботливо, и это меня бесит.
Я никогда не хотел детей, поскольку не хотел испытывать чувство жуткой уязвимости, когда угроза благополучию другого человека способна меня разрушить. Единственный канал, через который мне можно сделать больно, – это моя биологическая дочь Эма. Сейчас она сидит напротив. Мы обедаем в моей квартире с видом на Центральный парк. Впустить ее в мою нынешнюю жизнь означает познать беспокойство и боль. Кто-то скажет, что родителям свойственно беспокоиться за детей и что это чувство делает меня человечнее. Пусть говорят. Кто хочет быть человечнее? Это ужасно.
Я не обзавелся детьми, поскольку не хотел испытывать страхи. Я не стал отцом, поскольку каждая привязка является помехой. Сейчас объясню. Я подошел к этому вопросу аналитически. Перечислил себе все позитивные моменты присутствия Эмы в моей жизни: любовь,
