Современная японская новелла 1945–1978 - Осаму Дадзай

— Здорово! Совсем, как Затопек. Смотри-ка, всех обогнал, никого не видно.

Таро облегченно вздохнул, глаза его засверкали.

— А на самом деле я еще быстрее бежал!

И, бросив без всякого сожаления только что нарисованную картинку, он помчался к скамейке.

С тех пор Таро перестал рисовать тюльпаны и кукол. Подчиняясь настроению минуты, он теперь рисовал ребят, животных, Ямагути, меня. С точки зрения техники это была беспорядочная мазня. Но в каждом рисунке угадывался символ — то была жалоба или песнь радости, гневный возглас или крик утопающего. О пластичности я беспокоился меньше всего. На рисунках появились люди! Они действовали, жили, и это было главное. Я по-прежнему изо всех сил старался расшевелить его. Связь с внешним миром постепенно налаживалась. Таро стал немножечко разбираться в пропорциях, в законах перспективы. Мне оставалось только поддерживать его совсем незаметно, чтобы не дать ему отклониться от найденного курса. Дело как будто шло на лад. Между прочим, вскоре я убедился, что ему даже в голову не приходит нарисовать отца или мачеху.

Как-то вечером в понедельник я лежал после ужина на кровати и листал альбом репродукций Ганса Эрни. После статьи Клода Руа его стали называть «швейцарским Пикассо». Мне он всегда очень нравился, но в последние годы сделался слишком уж совершенным, что-то я перестал за ним поспевать. Я с восхищением рассматривал одну из деталей его плаката — удачное сочетание реализма с абстракцией, — как вдруг у подъезда, заскрипев тормозами, остановилась машина. В дверь постучали.

Я включил верхний свет, открыл дверь. У порога стояли шофер и Таро с папкой под мышкой. Шоферу было явно неловко, он снял форменную фуражку и, почесывая в затылке, стал объяснять:

— С мальчуганом сладу нет. Пристал ко мне — отвези да отвези. Ни хозяина, ни госпожи нету дома. Вот, верно, и заскучал. Все говорил, картинки хочет вам показать. Уж вы, пожалуйста, не сердитесь, сэнсэй.

— Да ничего. Входи, Таро.

Я впустил мальчика. Шофер облегченно вздохнул и пошел к машине.

— Я потом его сам приведу, так что можете ехать, — сказал я ему вдогонку и запер входную дверь. Мы с Таро вошли в комнату.

Я убрал с кровати старые журналы, галстук, пепельницу. Поставил альбом Эрни на полку. Потом уселся на кровать и посадил Таро рядом. Сев на матрац, мальчик сразу же удивленно взглянул на меня.

— Сэнсэй…

— Ну, что?

— Почему у тебя матрац такой тонкий? Вот тут — посмотри-ка, один чехол.

— Гм… Видишь ли, да потому… Ну, в общем, я лежу аккуратно, всегда на одном и том же месте, и ноги кладу на одно и то же место. Потому набивка и слежалась.

— Я тоже лежу аккуратно, но у меня ямки нет.

— А ты еще маленький и поэтому легкий! Понимаешь?

— Смотри-ка, дырка.

— Ну ясно! Как раз там, где ноги.

Как будто бы я не убедил его. Видимо, он осуждал меня за неряшество. Я торопливо закурил сигарету и взял у него папку.

— Ого, сколько нарисовал!

— Да, я, как пришел из школы, все рисовал, рисовал.

— Устал, наверное.

Я разложил еще не просохшие рисунки на кровати. Взглянул на них и сразу понял, что волновало Таро в этот день, — сказки Андерсена, которые я вчера рассказывал. Шел дождь, и я не мог повести ребят ни в зоопарк, ни на речку. Весь день мы посвятили сказкам. Реакцию Таро я определил по его рисункам. Девочка со спичками и русалочка выглядели довольно неуклюже, да и цвета были подобраны неудачно. Но все-таки чувствовалось, что Таро быстро растет и что на этот раз он потрудился изрядно. Внешне его рисунки не особенно отличались от рисунков других детей, но ведь всего несколько месяцев тому назад мальчик был совершенно беспомощен. Конечно, сейчас в душе у него — полнейший сумбур, но Таро, несомненно, на верном пути. Правда, в изображении девочки и русалки еще виден налет экзотического штампа, но это скорее всего говорит только о том, что у меня не хватает педагогического таланта; да и вообще рисунок на фантастические темы открывает перед ребенком лишь ограниченные возможности. Я еще раз просмотрел все пять рисунков. Четыре я сразу же положил на пол у кровати. А вот пятый!.. Он словно вынырнул из вихря красок. Я был настолько потрясен, что сначала весь как-то обмяк. Потом уселся поудобней и тщательно, не упуская ни одной детали, изучил этот рисунок. Мир на нем был совершенно иной, чем на тех четырех. Вдоль крепостного рва, обсаженного соснами, шел человек в набедренной повязке и с прической «тёнмагэ». За набедренную повязку он заткнул палку и вышагивал, как солдат, размахивая руками. Когда я понял смысл этого рисунка, меня начал сотрясать смех. Он рвался из моего горла, бил фонтаном.

— Ха-ха-ха!

Я был не в силах сдерживаться. Хлопал себя по коленям, хватался за живот, по лицу моему текли слезы. Лицо Таро расплылось у меня в глазах. Сам он был поглощен старенькой зажигалкой, валявшейся на столике у кровати, и никак не мог понять, что случилось. В полной растерянности он смотрел на меня, а я задыхался от смеха. Наконец я вскочил, так что матрац заскрипел пружинами. Хлопнув Таро по плечу, я выкрикнул:

— Ой, спаси, сейчас со смеху помру!

Таро взглянул на рисунок, лицо его сразу поскучнело, и он снова принялся щелкать зажигалкой. Я бросился к столику, порылся в ящике, нашел отвертку и протянул ее Таро.

— А ну-ка разбери.

— А если сломается, ничего?

— Ерунда! Я дарю ее тебе.

Щеки Таро расцвели, как цветок, глаза заискрились. Схватив отвертку, он улегся ничком на истертый матрац и принялся атаковать зажигалку. Все еще сотрясаясь от смеха, я растянулся рядом с ним. Опыт полностью удался. Успех! Нелепый, невероятный — но успех! Только вчера я рассказал ребятам «Новое платье короля». Я заметил, что в этой андерсеновской сказке реалий гораздо меньше, чем в других. И решил — постараюсь вообще обойтись без них.

«В давние времена жил-был один человек, страшный щеголь. Был он очень богатый и важный, все свои деньги тратил на наряды и менял их каждый час. Наденет новый наряд и красуется перед людьми — ну, как, мол, хорош я? Идет мне новое платье? Ох, до чего ж у меня красивый вид!»

Вот так я рассказывал им эту сказку. От Андерсена осталась только самая суть. Такие слова, как «король», «дворец», «придворные», «шлейф», пусть даже и понятные детям, таили в себе опасность — они могли загнать их в дебри иллюстрированных книжек.

Оловянный солдатик или русалочка — очень конкретны, их не изобразишь отвлеченно. В таких случаях дети обычно стараются воспроизвести иноземную одежду, пейзажи, обычаи. Четыре рисунка Таро на темы этих сказок наводили на мысль о книжных иллюстрациях. Это естественно, и тут ничего не поделаешь. В общем, не так уж и страшно, если ребенок кое-что позаимствует из книжки. Лишь бы потребность рисовать была у него органичной. И все же задачу свою я вижу не в том, чтобы заставить детей рисовать принцесс со шлейфами и девочек в платочках. Вот потому-то, рассказывая ребятам «Новое платье короля», я хотел подвести их к основной теме сказки — показать им тщеславие и глупость власть имущих.

Таро представил себе героя сказки как «даймё». Потому и нарисовал крепостной ров и сосны. Я вспомнил рассказы госпожи Ота, — в деревне мальчик бывал с матерью на представлениях бродячих актеров. Сейчас он разъезжает в новеньком шевроле, живет в особняке за чугунной оградой, среди подстриженных газонов и канареек. А на рисунке его появились набедренная повязка и самурайская прическа «тёнмагэ». Все дело в том, что я рассказал детям только самую суть сказки и не навязывал им никаких готовых образов. Тем легче было ему перенести на бумагу воспоминания раннего детства. Этот рисунок был навеян спектаклями бродячих актеров с их старинными костюмами и декорациями. Когда-то давно, в тесном дворике деревенского храма, полном резких запахов пота, ацетилена и подгоревших бобов, давали свои немудреные представления балаганщики, и мальчик смотрел их из полутемной, сооруженной наспех ложи, устланной рогожами… То был мир, где он жил так же полно и интенсивно, как в мире речных крабов и рыб. В этом можно не сомневаться.

С новым чувством смотрел я на Таро, — растянувшись на животе, он упоенно возился со старенькой зажигалкой. Целый день мальчуган рисовал, чтобы хоть как-то спастись от одиночества. А теперь ни разу и не взглянул на свои рисунки. В самом деле, зачем они ему, если можно в свое удовольствие пощелкать зажигалкой! Сила жизни в детях так велика, что это всегда потрясает меня, хоть и и наблюдаю ее постоянно. С какой легкостью переходят дети из одной действительности в другую! Ведь для них все так важно и интересно.

Когда Таро наконец отвинтил крышку зажигалки, я дал ему кусочек проволоки. Он засунул ее в бачок и вытащил оттуда вату.

— У меня есть бензин. Может, попробуем зажечь?

Я достал баночку с бензином, кремень, отдал их Таро и объяснил ему, как заряжать зажигалку. В одну дырочку он старательно затолкал вату, в другую вставил кремень, потом налил на вату бензин и прикрутил винт.