От Калигари до Гитлера. Психологическая история немецкого кино - Зигфрид Кракауэр

Когда останки немецкой республики уже грозили рассыпаться в прах, Фриц Ланг снял "Завещание доктора Мабузе", выставив перед надвигающейся катастрофой нечто вроде последнего барьера. Но буря разразилась до появления ленты Ланга на экране, а когда нацисты пришли к власти, доктор Геббельс самолично запретил "Завещание". В последовавшей беседе с режиссером Геббельс выразил восхищение "Метрополисом" и лишь вскользь упомянул о своем неудовольствии "Завещанием доктора Мабузе". После этого разговора Ланг почел благоразумным покинуть пределы Германии[136]. Полная копия "Завещания", снимавшаяся для французов одновременно с немецким оригиналом, была контрабандой вывезена через границу и тиражирована во Франции.

Когда в 1943 году картина вышла на нью-йоркский экран, Ланг написал "Предисловие к фильму", где изложил его первоначальный замысел: "Это фильм-аллегория, в которой запечатлена террористическая политика Гитлера. Лозунги и воззвания "третьего рейха" в фильме вложены в уста отъявленных преступников. Таким путем я надеялся разоблачить замаскированную нацистскую теорию, согласно которой нужно было намеренно разрушить все, чем дорожил немецкий народ… И когда все рухнуло и немцев охватило страшное отчаяние, им пришлось искать помощи у "нового порядка".

Хотя комментарии Ланга в известной мере отдают ретроспективным видением, все же нельзя не признать, что его лента действительно предвосхищает практические методы нацистов. Главный герой фильма — известный психиатр Баум — находится под гипнотическим воздействием доктора Мабузе, который, как читатель, вероятно, помнит, сходит с ума в финале первой ленты Ланга о Мабузе (1922). В "Завещании" этот ранний экранный тиран появляется в качестве пациента психиатрической клиники Баума. Там он занят тем, что испещряет бесконечные бумажные листы подробными описаниями того, как взорвать железную дорогу или химическую фабрику, как ограбить банк и т. д. Его писания представляют собой настоящий учебник для преступников и злодеев, действия которых вдохновляет удивительно знакомое речение: "Человечество следует ввергнуть в бездну ужаса и страха". Доктор Баум, завороженный, по его же словам, "гением Мабузе", ведет двойную жизнь, подобно Калигари: с одной стороны, он психиатр, с другой — главарь преступной шайки, с помощью которой старательно выполняются инструкции, нацарапанные безумцем Мабузе. Банда развивает бешеную деятельность, убивая людей и занимаясь подлогами. Когда Мабузе умирает, его параноический последователь, жаждущий подчинить себе мир, считает, что дух Мабузе переселился в него. Баума выслеживает полицейский комиссар Ломан, тот самый экранный детектив, который нашел детоубийцу в "М". Методичный и проницательный сыщик Ломан выступает немецким вариантом англо-саксонского детектива. Когда ему наконец удается загнать Баума в ловушку, тот прячется в бывшую палату покойного Мабузе, где его собственное безумие становится очевидным для всех.

Фильм "Завещание доктора Мабузе" уступает "М". В нем громоздятся друг на друга тщательно воспроизведенные кинематографические ужасы. В те моменты, когда Баум полностью идентифицируется с Мабузе, зловещий призрак того с точностью часового механизма возникает перед Баумом. Поскольку нагнетание страшных эффектов имеет обратное действие, неоднократное появление Мабузе на экране сообщает фильму известную монотонность, а не увеличивает его напряжение. Однако есть в "Завещании" два замечательных эпизода, которые свидетельствуют, по словам американского критика Германа Вейнберга, о "сверхъестественной способности Ланга извлекать ужас из самых простых вещей". Первый эпизод открывает фильм: на экране показывается человек, прячущийся в заброшенной мастерской, которая почти сотрясается от заунывного, неотвязного гуда. Страх этого человека и необъяснимый, пугающий шум призваны для того, чтобы внушить беспокойство зрителю, который еще не понимает, что человек следит за фальшивомонетчиками Баума и что гудит печатный станок. Трудно передать более выразительно ощущение жизни в условиях террора: в атмосфере эпизода как бы чувствуешь дыхание неотвратимой гибели, но не знаешь, когда и где тебе на голову опустится топор. В другом эпизоде изображается тот же человек, выслеживающий преступников, один из сыщиков Ломана. Побывав в лапах бандитов, эта жертва садистского изуверства Баума сходит с ума и проводит дни в палате его психиатрической лечебницы. Он воображает, что живет в пустоте, и стоит Ломану приблизиться к нему, как он в паническом страхе забивается в угол и ужасным голосом поет: "Глория! Глория!" Эту пустоту Ланг сумел воссоздать осязаемо-реальной. Прозрачные стеклянные стены обступают безумного сыщика, — их переливчатая невещественность порождает ужасы, еще более впечатляющие, чем ужасы преступного мира.

У доктора Геббельса были, конечно, все основания запретить фильм Ланга. Однако трудно себе представить, чтобы средний немец мог уловить аналогию между преступной шайкой на экране и бандой Гитлера. Но даже если немцы и схватывали ее, фильм вряд ли воодушевлял их дать отпор нацистам: ведь Ланг настолько увлекся искусным воспроизведением завораживающей власти Мабузе и Баума, что фильм его скорее отражал их демоническую неотразимость, нежели душевное превосходство их оппонентов. Ломан действительно сокрушает Баума, но победитель лишен в фильме какого бы то ни было ореола, подобно своему предшественнику, доктору Венку, выследившему преступников в первом фильме Ланга о Мабузе. Ломан в "Завещании" довольно бесцветная фигура полицейского служаки и в таком качестве неспособен представлять силу, могущую решительно вмешаться в политику. Победа Ломана лишена мощного нравственного резонанса. Как часто бывает у Ланга, закон побеждает, но беззаконие отливает манящим блеском. Этот антинацистский фильм Ланга свидетельствует о том, что нацистский дух завладел немецкой душой, недостаточно вооруженной для того, чтобы превозмочь его бесовскую притягательность.

Глава 21. Национальный эпос

Вторая крупная группа догитлеровских фильмов служила отдушиной для господствующих авторитарных настроений. Эти ленты не замечали страданий немецкого народа и, конечно, были далеки от модели поведения, предполагающей человечность, прогресс и демократию.

В центре внимания этих картин находилась отдельная личность. Обычно они прославляли какого-нибудь потенциального или отъявленного мятежника, не гнушаясь, впрочем, такими личностями, как герой войны и всемогущий вождь. Иногда центральный персонаж этих фильмов замещал собою всех троих.

Скрытое тяготение к теме мятежа проскальзывает даже в фильмах, сюжет которых или внешние признаки никак с нею не ассоциировались. Одной из таких лент была "Убийца Дмитрий Карамазов" (1931), поставленная режиссером Федором Оцепом.

Этот фильм догитлеровского периода, не имеющий ничего общего с псевдорелигиозными настроениями картины "Карамазовы" 1920 года, использовал роман Достоевского только для того, чтобы драматизировать историю Дмитрия Карамазова. Порывистый молодой Дмитрий — Фриц Кортнер[137]- внезапно бросает богатую невесту и заводит любовную связь с содержанкой Грушенькой, которая водит за нос Карамазова-старшего, обещая выйти за него замуж. Этот выживший из ума старый дурак, без памяти влюбленный в Грушеньку, сулит ей огромное наследство, если она поддастся на его уговоры. Дмитрий в ярости замышляет убить отца, но в последний момент отвращается от преступной мысли. Пока Дмитрий мчится на тройке к Грушеньке, старика Карамазова приканчивает его слуга Смердяков (Фриц Расп), зловещий эпилептик, охочий до хозяйских денег, спрятанных за киотом. Когда Грушенька решает стать любовницей Дмитрия, о совершенном преступлении еще никто не знает. После того как счастливый кутила проводит пьяную ночь с Грушенькой и собутыльниками в доме свиданий, его арестовывает полиция по подозрению в отцеубийстве. И хотя Смердяков кончает с собой в петле, суд не верит в невиновность Дмитрия и отправляет его на каторгу в Сибирь, а Грушенька, замечательно сыгранная Анной Стэн, едет за ним следом.

Сюжет фильма имел мало общего с романом Достоевского, Оцеп решил не прибегать к русским "монтажным" приемам, за исключением, пожалуй, превосходного эпизода катания на тройке, где он стремительно монтировал верхушки летящих деревьев с мелькающими лошадиными копытами, чтобы создать впечатление быстрой езды. Но такой монтаж много раз появлялся на европейском экране. В целом фильм "Убийца Дмитрий Карамазов" был поставлен по образцу немецких немых фильмов. Неодушевленные предметы властно вмешиваются в действие, где кипят человеческие страсти. Сияющие часы с четырьмя качающимися маятниками — единственный свидетель в том эпизоде, где Дмитрий вначале обвиняет Грушеньку в соблазнении его отца, а несколько позже уходит от нее, став ее любовником. Часы появляются, когда Дмитрий находится один в комнате, следят за бурной размолвкой влюбленных и снова возникают на экране в момент их первого поцелуя.