Последний камикадзе - Анатолий Иванкин

Остатки разгромленной советскими войсками Квантунской армии неудержимо катились на юг, теряя оружие, тысячи солдат и технику. Япония оказалась без сухопутной армии, без сил, способных защищать землю даже от сравнительно малочисленных десантов американцев.

Бронированные эскадры американских кораблей бороздили прибрежные воды Японии, отрезав империю от всех источников снабжения сырьем. Стаи американских самолетов почти безнаказанно висели в небе.

Здравомыслящим людям было ясно, что дальнейшее сопротивление бессмысленно. Продолжали сражаться одни фанатики, выполняя кодекс бусидо: «Самурай должен или победить, или умереть на поле сражения».

Такие, как Ясудзиро, поняли, что им осталось только второе «или». Остатки японского флота и авиации оказались без топлива. Сложные механизмы кораблей и самолетов обратились в бесполезные груды металла.

Подземные ангары авиаотряда «Горная вишня» были заполнены самолетами «ока», полученными уже после гибели третьего набора отряда. Эти «летающие гробы» так и не дождались своих командиров. Летные школы, лишившись бензина, перестали функционировать. Они теперь были не в состоянии выдать даже той сырой, полуобученной продукции, «начинки для летающих гробов», за счет которой пополнялись авиационные отряды смертников.

18 августа Ясудзиро отправил в полет, из которого не возвращаются, последнюю группу — четырех камикадзе. С гибелью этих юнцов-недоучек, пожелавших обрести бессмертие, отряд «Горная вишня» практически прекратил существование. В живых остались один Ясудзиро и несколько летчиков из числа экипажей самолетов-носителей. Пожелав приятной смерти последним своим подчиненным, Ясудзиро подумал о том, что наступил и его час проявления высшей воинской доблести. Долг самурая повелевал ему идти туда, куда ушли все летчики «Горной вишни», а гибель близких призывала к мести.

Он решил умереть завтра.

Ясудзиро лично проверил подвеску своего «крылатого гроба», наполовину упрятанного в бомболюках четырехмоторного «мицубиси». Механики Тахара и Хаяси, как всегда, были аккуратны, все подготовили на совесть.

Можно было подумать и о похоронной церемонии. Пройдя мимо стоянки осиротевших тренировочных самолетов, Ясудзиро достал неначатую пачку сигарет и с грустью подумал о том, что теперь ее хватит до конца жизни. И все-таки трудно было смириться с мыслью о том, что через несколько часов он прекратит свое земное существование и от его сильного тела ничего не останется. Оно исчезнет в оглушительном грохоте взрыва, сокрушающего броню американского корабля. Его крепкий организм, полный энергии и желаний, мгновенно распылится на ничтожные молекулы, даже ничего не успев ощутить. Он умрет завтра, но умереть постарается не зря. Ясудзиро еще не знал, какую цель он выберет. По меньшей мере — крейсер или транспорт, набитый солдатами янки. Пусть они содрогнутся от ужаса близкой смерти! Их не спрячут от возмездия за Хиросиму ни толстая броня, ни жерла зенитных автоматов. Завтра дух его вознесется на небо, а имя его засверкает золотом, написанное на священных таблицах в храме Ясукуни.

Мало осталось тех, кого он мог пригласить на свои похороны. Родители и все близкие сгорели в ужасном облаке, накрывшем Хиросиму. Из друзей — одни покоились на дне Индийского и Тихого океанов, другие навсегда заснули под коралловыми песками изумрудных лагун, третьи обратились в огненные смерчи от таранных ударов. И все они ушли в далекий мир справедливости, куда готовится уйти и Ясудзиро.

Несмотря на отсутствие близких, Ясудзиро захотелось выполнить похоронный ритуал, чтобы уйти из жизни пристойно. Отдав все имеющиеся у него деньги лейтенанту Нагаоко, командиру носителя «мицубиси», он попросил его быть распорядителем на похоронах. Все оставшиеся в живых знакомые были приглашены на 7 часов вечера в маленький буддийский храм, стоявший неподалеку от аэродрома.

Приглашенные с японской вежливостью прибыли без опозданий. У дверей храма гостей, встречал Нагаоко, одетый в белое кимоно, и вручал ароматические палочки и порошки с благовониями.

Ясудзиро, облаченный в погребальную одежду, был уже здесь. Он замер, склонившись перед алтарем, на котором стоял его портрет, увитый белыми траурными лентами. Бритоголовые монахи, получавшие немалый доход за счет камикадзе из «Горной вишни», запели «Сутру», аккомпанируя себе ритмическими ударами ног по большому деревянному колоколу, стоявшему посреди храма. Колокол издавал печальный звон, западавший в душу собравшихся.

С каждым ударом колокола мысли Ясудзиро удалялись все дальше и дальше от земных дел и забот. К концу богослужения он был полностью подготовлен к подвигу и к смерти. Коленопреклоненный Ясудзиро не видел, а скорее чувствовал, как к алтарю один за другим подходили люди, облаченные в траурные одежды. Они кланялись его портрету, втыкали ароматические палочки в душистую смолу и, поджигая их, посыпали благовониями. Ароматный дым заклубился в храме, поднимаясь ввысь и растворяясь под его сводами.

Наконец церемония поминовения усопшего закончилась. Служители расстелили среди храма циновки, накрыли их ковром и начали подносить сакэ и яства. На самое почетное место Нагаоко усадил того, с кем они пришли проститься, и пригласил присутствующих наполнить бокалы, чтобы почтить память храброго воина Ясудзиро Хаттори, павшего в грозном бою.

Ясудзиро, взявший себе загробное имя Такахиро, поднял бокал вместе с другими. Начался пир, последний пир в его жизни.

Пили много. Не отставал от других и юридический мертвец. Мрачное пиршество продолжалось всю ночь. Его не смог прервать даже сильный налет американской авиации. Бомбы падали близко от пагоды, но люди, привычные к смерти, не отрывались от сакэ. Сквозь узкие окна храма проникали отблески пожара. На стенах, словно черные крылья драконов, метались тени слуг, едва успевавших наполнять бокалы гостей подогретым сакэ. Ядовитый запах сгоревшей взрывчатки смешался с запахами благовоний, горевших в курильницах, и дымом сигарет.

Когда небо на востоке стало алым, Ясудзиро низко поклонился гостям и, стараясь держаться прямо, покинул храм, гудевший пьяными голосами. Его уход был замечен немногими. Пир, расходы на который были оплачены заранее, продолжался и без него. Но он на это и не думал обижаться.

Его уже не было в живых. Его похоронили и помянули. И вместо Ясудзиро Хаттори сейчас идет некто Такахиро. Рядом с ним к аэродрому шли, покачиваясь, и летчики из экипажа «мицубиси», который сейчас доставит «Вишню» на дальность видимости американской эскадры.

Путь к аэродрому лежал мимо дымящихся руин домов, уничтоженных ночной бомбежкой. И чем дальше они шли, чем ближе подходили к аэродрому, тем менее знакомой была им местность.

Вместо аэродрома перед ними открылось перепаханное взрывами поле, а вместо самолетов торчали обтлоданные пламенем остовы машин. В том месте, где с вечера стоял «мицубиси» с подвешенным «ока», зияла огромная воронка, выбитая взрывом тонны тринитроанизола. Судьба последний раз посмеялась над летчиком, пощадив совсем не нужную ему жизнь. Но он сам не имел права щадить себя. Его отпели. Его нет.

Сопровождавшие с почтительным пониманием остановились, позволяя Ясудзиро, нареченному минувшей ночью Такахиро, удалиться туда, за обожженный бомбежкой перелесок, что щетинился на краю аэродрома. Он вышел на присыпанную пеплом поляну, где из пепла выглядывали зазубренные осколки — зловещий посев войны. Ясудзиро снял пояс и, раздвинув саван, обнажил живот; живот вздрогнул, втянулся, но бывший летчик этого не заметил. Будто живот его был отдельно существующей частью тела. Ясудзиро извлек из ножен нож с косым срезом на конце лезвия, машинально попробовал пальцем острие: упади на него волос — посекся бы.

Прощально обвел взглядом окрестность. За изломом сопок синел конус вулкана. В пепельном от пожарищ небе плыли неторопливые облака. Но не это увидел Ясудзиро.

…Перед первым и последним своим взлетом из кабины самолета вымученно улыбался Хоюро. А потом его неудержимый срыв с палубы под неумолимо-беспощадный форштевень громадного корабля и едва уловимый хруст металла и человеческих костей.

И еще триста жертв. В страшной игре в войну. А в самой войне? Гибель, гибель сотен, тысяч летчиков. Умелых, натренированных, фанатично бесстрашных. И других: неумелых, наспех обученных, затравленных, загнанных в угол в дни крушения империи.

Гибель уже совсем непричастных к войне тысяч и тысяч детей и мирных жителей Хиросимы, Нагасаки. Гибель близких ему, Ясудзиро, бесконечно дорогих, по-настоящему родных людей. Это их пепел затмевает небо Японии. И не виден за ним лик богини солнца Аматерасу Омиками. И стыдливо скрылся жутко нашкодивший бог войны Хатиман…

Ясудзиро не почувствовал, как разжались его пальцы, державшие витую рукоять ножа; звякнув лезвием об осколок бомбы, нож зарылся в пепел. Бывший летчик, начисто опустошенный, отрешившийся от мира и самого себя, зашагал к недалеким сопкам, не зная будущего, не думая о нем. Да и что мог думать о своем будущем Ясудзиро, когда он был мертв, а по пеплу, так похожему на пепел Хиросимы, брел некий Такахиро, тень бывшего летчика, прославленного «морского орла».