Мы пойдем другим путем! От «капитализма Юрского периода» к России будущего - Александр Бузгалин

Вот почему мы беремся утверждать, что в России объективно существует возможность качественно нового модернизационного проекта — открытой культурной (в единстве образования, науки, высоких технологий, искусства и экологии) экспансии на базе развития сильного гражданского общества.

Есть ли для этого проекта достаточные социально-политические предпосылки в России 2005 года — это второй вопрос. Его мы в данной статье не обсуждаем.

КАСТАЛИЯ КАК ВСЕМИРНАЯ СЕТЬ

На пространстве постсоциализма может родиться новый союз прогрессоров (Интеллектуальная игра в жанре «Российская утопия»)[48]

Бытие профессора в современной России имеет наряду с очевидными недостатками (небогатая жизнь, полупрезрение со стороны «э-э-э-литы») и некоторые достоинства. К числу последних относится, в частности, возможность видеть огонь неподдельного энтузиазма и заинтересованности в глазах Ученика, когда ты читаешь лекцию или участвуешь в диалоге по теме, которая тебе по-настоящему важна и дорога.

Для автора такой темой, над которой хочется размышлять вновь и вновь, давно стал вопрос о возможности реализации невозможного проекта — превращения моей Родины в локомотив социального прогресса. Не центр, не авангард, не лидер, а именно локомотив — средство, ускоряющее движение в направлении, признаваемом как прогрессивное социально-творческим большинством человечества (Гумилев бы сказал — пассионариями, но я не люблю работы Гумилева и считаю малообоснованным их понятийный аппарат, все еще модный у части нашей интеллигенции).

При этом я всегда был и остаюсь категорическим противником любых имперских проектов. И не потому, что я убежденный сторонник народовластия (хотя это именно так), но потому, что они объективно реакционны. Имперский проект был трагически-реакционен и одновременно стратегически-утопичен в его сталинской версии (хотя я отнюдь не считаю утопическим многие интенции, заложенные в советской модели, рожденной мировым социалистическим и коммунистическим движением). Тем более реакционен (но уже как фарс) проект превращения России в периферийную империйку, о чем уже писали и мои коллеги, и автор этих строк[49].

Где же и как же тогда искать ответы на вызовы новой эпохи, в которой нашей стране уготовано (при продолжении нынешней аморфно-неопределенной эволюции) место на обочине истории?

Прежде всего позволю себе очень провокационное заявление: искать ответ надо не для России, а для всех тех граждан человечества, кто может и захочет изменить нынешний образ жизни сытого (или голодного — разница большая, но не принципиальная) обывателя, усердно алкающего и развивающего общество потребления, подтачивая корни нынешнего мира.

«Когда бы вверх могла поднять свое ты рыло, тебе бы видно было, что желуди растут на мне».

Точнее, так: искать ответ надо в том числе и для граждан России, которые (далее по тексту). При этом, конечно же, очень хочется, чтобы это движение началось именно у нас на Родине, чтобы именно мы стали его локомотивом, но. Но по большому счету, неважно, кто начнет это движение. Важно, в каком направлении мы пойдем. Если мы (повторюсь, мне лично очень хочется, чтобы это были именно мы) найдем это направление и сумеем увлечь всех в движении по данной траектории, то именно наша Родина и станет таким локомотивом. Но это (опять же намеренно повторюсь) уже второй вопрос.

В каком же?

Прежде чем искать ответ, позволю себе три интерлюдии.

Три интерлюдии

Интерлюдия первая, совсем короткая: предостережение. Об упоминаемой ниже опасности я прошу помнить на протяжении всего последующего текста-игры: какой бы мы ни нашли ответ, следует помнить, что благими намерениями устлана дорога в ад. Мы, граждане, живущие на постсоветском пространстве, знаем это как никто другой, и при всех наших дальнейших размышлениях нам надо будет твердо помнить о той угрозе, которую таит в себе активизм социальных творцов.

Интерлюдия вторая, литературно-философская. Так получилось, что «Игру в бисер» я прочел впервые, только завершая свое обучение в университете, и тогда она произвела на меня весьма противоречивое впечатление. Я не увидел тогда в ней тех сопряжений с проблемой вечного и бесконечного пространственно-временного бытия подлинной культуры, которое позднее стало основой ключевого для меня (хотя и не мной сделанного) вывода о тождестве мира культуры и мира свободы. Этот вывод принципиально значим для данного текста, поскольку он будет посвящен прежде всего доказательству того, что действительная победа в геоэкономическом и геополитическом соревновании в XXI веке может принадлежать только открытым сетям (миру, пространству-времени), в которых складываются неотчужденные отношения между людьми по поводу опредмечивания творческой деятельности и распредмечивания ее результатов.

Этот тезис (я вполне отдаю себе в этом отчет) выглядит как некая философски-утопическая сентенция, столь же неопределенная, сколь и непонятная, а потому малосодержательная и еще менее продуктивная. Даже в качестве «мобилизующей утопии».

Но не будем спешить и вспомним о Германе Гессе, неслучайно упоминанием о котором я начал эту интерлюдию. Второй раз я обратился к «Игре в бисер» три года назад, и тогда мир Гессе показался мне созвучен тем поискам, которые автор вел в социально-философской и политико-экономической областях. И вот три года спустя я решил позволить себе смелость (наглость?) предложить читателю свою интеллектуальную игру.

Касталия сотворена писателем как некий мир (отчасти страна — но с очень неопределенными границами), где живут творческая деятельность человека и ее результаты. Это мир музыки и математики, воспитания и образования. И еще мир Игры. Игры в бисер. Со-творчества как процесса «в себе и для себя» (роман есть своего рода эманация «Науки Логики» Гегеля, и потому я позволю себе иногда кокетство с языком великого немецкого философа).

Пересказывать Гессе невозможно и не нужно: мыслящему читателю этот роман хорошо знаком, а для тех, кто случайно прошел мимо «Игры», эти строки будут малоинтересны. Поэтому я позволю себе лишь краткие и очень субъективные аллюзии, рожденные бытием Касталии как социального феномена.

Во-первых, Гессе очень убедительно показал, что такой мир есть. Быть может, не географически и политически, но и не только как идеальный феномен. Он есть как непрекращающийся вот уже многие тысячелетия реальный диалог друг с другом всех тех, кто когда-либо писал и слушал музыку, стихи и прозу; искал новые истины и опровергал их; учил и учился. То, что этот мир есть, знали и до Гессе и независимо от Гессе. Но Гессе наделил мир культуры плотью, дал ему имя и превратил в реальный объект, показав, что можно жить так.

Во-вторых, Гессе показал, что на самом деле только так жить нельзя. Магистр Игры в конце романа неслучайно покидает Касталию. Только так жить нельзя, потому, что (1) реальная жизнь включает в себя и материальное производство утилитарных благ, и отчужденные отношения по поводу этого производства. Людям надо есть, пить, одеваться, т. е. просто жить. И желательно не просто, а красиво. Так, чтобы хлеб с маслом, а еще лучше так, — цитирую депутата Государственной думы от Единой России, — чтобы можно было написать черной икрой по капоту белого «Мерседеса» «жизнь удалась!». И в самом деле, рынок, деньги, капитал, государство и т. п. рождают конкуренцию, богатство одних и бедность других, насилие и войны. Тут уж не до равноправного и неотчужденного диалога субъектов сотворчества. Более того (2), сам мир культуры (науки и искусства, образования и воспитания) был и остается доныне пронизан погоней за деньгами и властью. Так что все те, кто не стремится копить и еще больше покупать, властвовать и бороться за еще большую власть, оказываются людьми не от мира сего, место которым в монастыре (если такие монастыри вообще существуют).

Однако, в-третьих (да простит читатель автору еще одну гегельянскую игру в тезис — антитезис — синтез), читая Гессе, возникает вполне обоснованное (логикой самого романа) чувство, что Касталия все живет в сем мире, живет иначе, чем в виде некоего аналога монастыря, она реальна и может стать открытой формой бытия прогрессоров (это уже из мира Стругацких) нынешнего глобального сообщества вообще и России в частности.

Не буду спешить отвечать на этот вопрос (не забывайте: мы все еще в пространстве интерлюдий!). Но позволю себе маленькую интригу: поищите, уважаемые читатели, в нынешнем реальном мире значительную (многие миллионы, если не десятки миллионов) группу (группы) людей, которые (1) ориентированы на создание культурных ценностей и «счастья для всех и задаром» (опять Стругацкие) независимо от того, сколько им за это заплатят и заплатят ли вообще, живя при этом, как правило, на среднюю зарплату своей страны; (2) связаны друг с другом культурным и социальным диалогом, тема которого — поиск путей, как именно лучше решать обозначенные выше задачи культурного и социального творчества; (3) считают, что деньги, власть, иерархия лишь мешают их работе, хотя и стремятся к самореализации и личностному признанию, а в сотворчестве его мера определяется просто: чем больше и активнее круг тех, кто вступает с тобой в диалог, тем выше твой авторитет. Нашли?