В погоне за памятью. История борьбы с болезнью Альцгеймера - Джозеф Джебелли

«платить» болезнью Альцгеймера, все равно у нас в ходе эволюции появился разум, способный искоренить эту болезнь. Однако, прежде чем перейти к неудобному вопросу о методе лечения, я решил узнать, что думает Стефанссон о факторах стресса, диеты, образования и сна – я как раз недавно думал обо всем этом.

Он относился к ним пессимистически.

– Мне кажется, это не подтверждается надежными данными. Конечно, у болезни Альцгеймера должны быть какие-то внешние факторы, что-то влияет на то, быстро или медленно она развивается, но я, честно говоря, не знаю, что это.

Мне хотелось услышать другой ответ. Но ведь за все время моих исследований я постоянно хотел услышать какие-нибудь другие ответы, это стало практически мерилом истины. Ведь корректировка образа жизни – это как-то слишком просто. А подлинным сокровищем, которое подарила Исландия, были выводы, которые сделала фармацевтическая индустрия благодаря ее исследованиям.

Примерно в то время, когда фармацевтические гиганты проводили испытания вакцины против бета-амилоида, целое войско нейрофизиологов работало над запасным планом. А вдруг, думали они, надо не очищать мозг от амилоида, а предотвратить его появление, как в мозге носителей исландской мутации?

С тех пор, как открыли, что амилоид – это просто побочный продукт нормального белка, белка – предшественника амилоида, – ученые задались вопросом, что, собственно, делает этот белок в мозге. Ну, положим, он сидит на поверхности нейрона, опустив один хвостик внутрь клетки, а другой торчит наружу – а зачем все это? Никто не знал. Вероятно, это просто заурядная сигнальная молекула, ничем не примечательная легковушка на великом межклеточном шоссе биохимии мозга. Цель его была неясной, но с ним был связан определенный ритуал: есть некий фермент, который отщипывает большой кусок этого белка, после чего остаток, гораздо меньше, покидает нейрон. Тут мне стоит добавить «покидает, чтобы сеять смерть и разрушение», поскольку этот крошечный остаток и есть бета-амилоид, из которого состоят бляшки.

В 1999 году пять независимых исследовательских групп определили, что это за фермент. Его назвали «бета-секретаза»6. Оказалось, что при генетической мутации Кэрол Дженнингс бета-секретаза наращивает активность, и в результате бета-амилоид вырабатывается гораздо быстрее нормы. Словно сломанный светофор, который заклинило на зеленом, он пропускает слишком много легковушек. Поэтому ученые задумались над тем, как блокировать бета-секретазу и восстановить равновесие.

Результаты их не обнадежили. Целый ряд испытаний на животных с 2003 по 2011 год выявил тяжелые побочные эффекты. У трансгенных мышей, у которых не хватало бета-секретазы, наблюдались судороги, слепота, аномалии развития позвоночника и в довершение всего проблемы с памятью. Так что отключить бета-секретазу явно не было идеальным решением. Может быть, лучше обуздать ее химически? Одними из первых об этом задумались в компании E-Lilly в 2011 году. Так называемые «ингибиторы бета-секретазы» были, конечно, лучше, но все же слепота как побочный эффект все портила.

Однако это уже был прогресс.

Поэтому Lilly не оставляла усилий и колдовала над рецептом, пока не получила выводок нормальных мышей. Долгожданное соединение называлось «состав LY2886721». Никаких побочных эффектов – и при этом образование бета-амилоида в мозге мышей снижалось. Успех! Компания тут же финансировала испытания на людях. Сначала 47 здоровых добровольцев получали препарат ежедневно в течение двух недель – и все было хорошо. Тогда воодушевленные исследователи из Lilly начали вторую фазу испытаний, рассчитанную на полгода, в которой участвовали 130 больных с легкой степенью болезни Альцгеймера.

Как нетрудно догадаться, тут-то и начались сложности. У некоторых больных (точное число не раскрывается) появились признаки поражения печени. В компании решили не рисковать и немедленно прекратили исследования. Эстафетную палочку перехватила фирма Merck, другой американский фармацевтический гигант. Их лекарство под условным названием «MK-8931» прошло испытания на 88 здоровых добровольцах безо всяких побочных эффектов. Было решено продолжить, и компания Merck осторожно двинулась дальше. Однако фармацевтическая индустрия все равно поняла, что инвестировать надо во что-то другое.

Никто не стал спорить. За период с 2000 по 2012 год прошло 413 клинических испытаний 244 препаратов против болезни Альцгеймера, а одобрен был только один («Наменда»ТМ, лекарство, похожее на ингибиторы ацетилхолинестеразы и столь же малоэффективное). Получается, что лекарства-кандидаты терпели неудачу с сокрушительным счетом 99,6 раз из 100, даже чаще, чем лекарства от рака (81 %)7. Мы не очень глубоко понимаем природу болезни, а разработка лекарств обходится в головокружительные суммы, примерно в 100 миллионов долларов за исследование и свыше двух миллиардов в целом, и из-за всего этого лекарства от болезни Альцгеймера, по словам одного химика-фармацевта, «идеально подходят для дорогостоящих провалов»8. Казалось бы, любые дальнейшие исследования будут встречены очень холодно.

Но тут произошло чудо. Дальнейшие детективные расследования в компании DeCODE выявили, что защитный ген у исландцев снижает активность бета-секретазы. То есть эта мутация служит природным ингибитором бета-секретазы. Что это, как не доказательство, что выбран верный путь?

Фармацевтические компании бросились обратно в лаборатории, сверкая глазами и пылая энтузиазмом. Чтобы разделить риск, они объединились: Lilly заключила соглашение с британско-шведским фармацевтическим гигантом AstraZeneca на совместную разработку нового ингибитора бета-секретазы с бюджетом – страшно сказать – в 500 миллионов долларов, японская компания Eisai договорилась с американской фирмой Biogen, а швейцарская компания Novartis стала партнером Amgen. Обилие конкурентов-тяжеловесов говорило о триумфальной победе исследователей болезни Альцгеймера.

Мне не терпелось узнать, когда будут результаты, и я обзвонил все компании.

– Мы ставим сроки от пяти до десяти лет, – сказал Саша Камб, вице-президент по исследованиям и открытиям компании Amgen. – DeCODE доказала, что это рабочая гипотеза, поэтому, думаю, остался всего один вопрос: когда нам следует вмешиваться и насколько?

Рикардо Долметч, глава отделения нейрофизиологии в Novartis, высказался еще оптимистичнее:

– От трех до восьми лет. Думаю, данные Кари Стефанссона – последний гвоздь в крышку гроба бета-амилоидной гипотезы, и ясно, что надо вместо этого ингибировать бета-секретазу.

Самый осторожный ответ на мои настырные расспросы дала представительница Eisai:

– Семь-двенадцать лет, – сказала она, явно не стремясь к рекордам.

Но ждет ли их успех? У меня из головы не выходила фраза, которую я недавно услышал от Стефанссона: «Это будет просто шикарно».

Я катил по пустынным лавовым полям полуострова Рейкьянес в аэропорт и думал об особой роли Кари Стефанссона в