Хроника смертельного лета - Юлия Терехова

…В тот день Анастасия летела в Беляево как на крыльях. У нее такая замечательная новость! Ах, как обрадуется Левушка, мечтала она.

Он открыл ей дверь, и Настя со счастливой улыбкой бросилась ему на шею. Она не сразу заметила смущенное выражение его лица и весело щебетала какие-то милые глупости. Он расцепил сомкнутые Настины руки и немного отстранил ее.

– Подожди, заяц, – пробормотал он. – Мне надо тебе кое-что сказать.

– И мне тебе тоже! – выпалила она, но потом, начиная понимать, осеклась: – Что-то случилось?

– Да… Вернее, не то, чтобы случилось… Хотя нет, конечно… случилось, – бубнил он невнятно, избегая встречаться с ней глазами.

– Что? Неприятности на работе? – встревожилась Анастасия, стараясь не обращать внимания на его бегающий взгляд.

– Да нет… Как раз на работе все в порядке… – он никак не мог собраться с духом. Наконец решился: – Сядь, заяц, и послушай меня.

…Когда он закончил говорить, она, белее мела, пыталась осмыслить то, что он ей сказал. Командировка в США. Надолго. Только вместе с семьей…

– Заяц, прости, – бормотал он, стоя перед ней на коленях и уткнувшись лицом в ее юбку.

– Но как же так, – прошептала она, – что же нам делать?

– Я не знаю, – глухо произнес он.

– Ты не можешь уехать теперь, – Настя еле выдавила из себя это, – ты не можешь так со мной поступить.

– Заяц, такой шанс выпадает раз в жизни, – тут он осмелился посмотреть ей в лицо и поперхнулся последними словами: ее припухшие губы дрожали, а по щекам катились слезы. Тут он вспомнил: – А что ты хотела мне сказать?

– Я беременна, – еле слышно произнесла Настя, сглатывая ком в горле, – сегодня была у врача.

– Что?!!! – он вскочил с колен. – Ты что говоришь? Ты соображаешь, что говоришь? Это невозможно!

– Как это? – Настя не поверила ушам. – Почему невозможно?

– Да как ты могла так меня подставить? – заорал он на нее и стал метаться по комнате. – Ты! Я не ожидал от тебя такой подлости!

– Подлости? – растерялась Настя. – Лева, ты что несешь?

Пару мгновений он стоял посреди комнаты, озираясь в поисках срочного решения, а затем словно очнулся.

– Вот, – он стал суетливо выворачивать карманы костюма – на пол посыпались сигареты, зажигалка, министерский пропуск и деньги – они разлетались и падали на ковер, и он начал судорожно собирать их и впихивать в руки Насте. Она машинально сжала купюры пальцами.

– Вот! – он выдохнул. – Сделаешь аборт – как можно быстрее. Какой срок? Что сказал врач?..

… Анастасия подняла на Виктора печальный взгляд. Она улыбалась, но в этой улыбке сквозила боль. Старая боль, припорошенная временем.

– Я влепила ему пощечину и ушла. За полгода он ни разу не позвонил мне, а на работе сторонился. Если я заходила в помещение, где находился Лева – он либо выбегал опрометью, либо газетой прикрывался. А потом они уехали – на десять лет. А у меня родилась Шурка, – она кивнула в сторону висящей на стене черно-белой фотографии.

– Красивая девушка, – искренне похвалил Виктор. – Похожа на вас.

– Это так, – кивнула Анастасия, – вылитая я в молодости.

– Скажите, а Лев Рыков больше не появлялся в вашей жизни? – поинтересовался Виктор.

– А как же! Года через два после отъезда Лева приезжал в отпуск – один, без семьи. Он мне позвонил. Я не стала с ним разговаривать – обида была слишком свежа. И когда они вернулись, звонил однажды. Мама тогда подошла к телефону. Она даже звать меня не стала. Сказала, что я вышла замуж. А я действительно к тому времени вышла замуж. Максим Шурку удочерил. Максим стал ей настоящим отцом. Я с ней даже не говорила об этой печальной странице моей жизни. Никогда. Шурка – дочь Максима, и точка. Она страшно переживала его смерть. До сих пор без слез не может говорить о нем.

Анастасия тяжело вздохнула.

– Если б вы знали, каким счастьем была для меня жизнь с Максимом! Я жила за ним как за каменной стеной. Двадцать лет счастья. Левушка Рыков ему в подметки не годится – ни как человек, ни как мужчина.

– А он в курсе, как сложилась ваша жизнь?

– Я не знаю, – Анастасия встала налить еще кофе, и Глинский не заметил навернувшихся слез. – Из министерства меня заставили уйти. Но у нас масса общих знакомых. Ему могли рассказать. Но кого интересует скромная машинистка и ее проблемы!..

– А чем занимается ваша дочь? – Виктор все не мог отвести глаз от фотографии.

– Она окончила художественную школу, и ее посылали на стажировку в Париж, в школу Искусств. Жила там два года, вернулась и поступила в театральное училище, на актерский. Бросает ее из стороны в сторону, все чего-то ищет. Я такой не была…

– Она живет отдельно? – спросил Виктор, не представляя себе даже смутно, где в однокомнатной квартирке может поместиться еще кто-то.

– Да, после смерти мужа я продала нашу трехкомнатную квартиру и купила две однокомнатных – девочка совсем взрослая, ей надо устраивать личную жизнь, а не мыкаться, как я в свое время, по чужим углам.

– А где вы жили раньше? – спросил он.

– У нас была неплохая квартира на Тверском бульваре, – пояснила она, – с окнами на МХАТ.

– Где? – сдавленно переспросил Виктор.

– На Тверском бульваре, – повторила она.

Виктор замер. На Тверском бульваре жила Полина Стрельникова до переезда на Новый Арбат. Ничего себе совпадение!

– А вам фамилия Стрельниковых знакома? – спросил он.

– А как же, – кивнула Анастасия, – это наши бывшие соседи из квартиры этажом ниже. Одно время Шурка дружила с их девочкой, хотя была немного старше.

– А вы в курсе, что Полина Стрельникова последний год жила в этом доме, на втором этаже? – спросил Виктор.

– Да, – кивнула Анастасия, – я встречала ее пару раз.

– А ваша дочь продолжает с ней дружить?

– Нет. Полина пошла по кривой дорожке. Они давно перестали общаться. Так что мы еле с ней поздоровались, перекинулись парой слов, выяснили, что теперь снова живем в одном доме и на этом наше общение прекратилось. А Шурке она без надобности – у нее совсем другие интересы.

– У нее есть приятель? – спросил Виктор.

– Не знаю. Она не любит распространяться на этот счет, а я предпочитаю не вмешиваться. Захочет познакомить – приведет ко мне. Но вы мне так и не сказали – почему вас интересует Лева Рыков? У него неприятности? И при чем здесь Полина?

Виктор вкратце рассказал ей о смерти Стрельниковой и о том, что Рыков-младший оказался невольно вовлечен в эту страшную смерть. Анастасия всплеснула руками:

– Боже, какой ужас! Бедная девочка! Но неужели сын Левы может быть причастен к этому кошмару?..

Капитан уходил от Анастасии Васнецовой со смутным чувством того, что он упустил какую-то деталь. Казалось, вся их беседа не имела никакого отношения к двум страшным убийствам. Молодой карьерист из Министерства иностранных дел, для которого не возникло вопроса, что для него важнее – командировка за границу или несчастная беременная возлюбленная, скромная машинистка, оставшаяся с животом, преданная и растоптанная на глазах у министерской публики, ее дочка, так и не узнавшая, кто ее родной отец.

И при чем тут, спрашивается, дружная компания Антона Ланского? Но неудовлетворенность не покидала его всю дорогу до работы. И когда Виктор вкратце рассказал Зубову о результатах беседы с Васнецовой, тот лишь почесал в затылке: а чего, собственно, он ожидал?.. Очередная история о предательстве и человеческой подлости. И что? Полученная Глинским информация казалась настолько мирной и далекой от кровавой вакханалии, с которой им пришлось столкнуться, что никакие логические рассуждения не могли увязать ее в стройную систему. Значит, это подозрительное соседство оказалось случайным совпадением. И версию, даже не версию, а намек на нее, можно благополучно прикрыть.

5 июля 2010 года, Москва, 33°C

Придя утром на работу, Зубов увидел перед кабинетом ту, кого встретить ожидал меньше всех. Что заставило затворницу покинуть добровольное заточение? Он отпер кабинет и жестом пригласил Катрин зайти. Та же майка, те же джинсы, те же очки – похоже, она с ними срослась. Какие-то нелепые шлепанцы на ногах – в таких по пляжу ходить. Длинные волосы забраны в тяжелый узел, открывая худенькие плечи. Она действительно истаяла… В чем душа держится. Зубов предложил ей стул, и она опустилась на самый краешек, держа спину прямо.

– Вы пришли мне о чем-то рассказать? – спросил он, привычным движением доставая из ящика бланк протокола.

Но Катрин покачала головой.

– Я пришла исправить то, что натворила. В гневе я совершила несправедливость по отношению к человеку, который всегда был мне другом. Что бы ни заставило его так поступить со мной, мне не следовало жаловаться вам.

– Вы говорите о Кортесе? – удивился Зубов.

– Да, о нем, – кивнула она.

– Не пойму, – произнес Зубов, убирая бланк обратно в стол, – он оскорбил вас всеми возможными способами, а вы выдаете ему индульгенцию?