А дальше – море - Лора Спенс-Эш

– Слишком рано возвращаться? – съязвил Джеральд. – Или слишком поздно?

– Да вот как раз направляюсь домой, – пожал плечами Уильям. – Просто проезжал мимо. – Он глотнул кофе. – А ты чего здесь? У тебя что, своего дома нет?

Некоторое время братья сидели молча, Джеральд безуспешно пытался читать газету, Уильям дул на кофе.

– Он не горячий, – не выдержал Джеральд. – Да господи же.

Уильям положил ноги на соседний стул, запрокинул голову и прикрыл глаза.

– Невозможно не думать про Беа, сидя в этой кухне, – сказал он. – От нее не было вестей? В смысле, после рождественских подарков?

Джеральд долго смотрел на него, прежде чем ответить. А ведь Уильям по-прежнему влюблен в нее, осознал он. Все эти годы. Он всегда подозревал, что-то произошло между ними в Лондоне, тогда, когда умер папа.

– Нет, – наконец сказал он. – А тебе она не писала?

Уильям мотнул головой.

– Слушай… все хотел спросить… Когда ты путешествовал по Европе, на обратном пути, ты с ней встречался?

Уильям задумчиво рассматривал ладони.

– А? Нет, даже не думал об этом. – Еще глоток кофе. – Вы с ней всегда были ближе. Тебе стоит навестить ее как-нибудь. Она, наверное, будет рада.

Джеральд расхохотался:

– Ты правда считаешь меня дураком, Уильям? Да это вы двое миловались в лесу тогда в Мэне! – Он столько лет держал это при себе.

– О чем это ты? – Уильям встал, подошел к окну.

Джеральд покачал головой:

– Папа с мамой, может, и не догадывались, но я-то точно был в курсе.

Он с трудом сдерживал улыбку, глядя на напряженно застывшую спину Уильяма, чувствуя его неловкость. Неужели брат всерьез думал, что он ничего не знает? Они же ночами шмыгали по коридору – и здесь, и на острове. И в ту последнюю ночь в Мэне, когда Джеральд не мог уснуть, – он был просто раздавлен горем от предстоящего отъезда Беа – он украдкой пошел за ними в лес. Смотрел, как они плавают в море нагишом, как целуются, обнимаются и плачут. Он оставался в лесу, даже когда они уже вернулись в дом, пока солнце совсем не встало, не зная, что делать с гневом и чувством утраты, поселившимся в груди. С тех пор оно так никуда и не делось.

– Не понимаю, о чем ты, – сказал Уильям. – Ну, может, она в меня и влюбилась или что-то такое, но между нами ничего не было. Это ты был в нее влюблен.

Джеральд снова рассмеялся, хотя ему хотелось плакать, но теперь в смехе отчетливо звучала горечь. Наверное, он все же настоящий Грегори.

– У тебя не хватает духу даже рассказать правду.

Он не сомневался, что Уильям встречался с Беа в Лондоне. Вернувшись, брат был очень неразговорчив, избегал прямых ответов на вопросы. То были скорбные дни.

Вошла мама, Уильям с улыбкой повернулся к ней, поцеловал в щеку. Она чмокнула Джеральда в макушку, положив руки ему на плечи.

– И чему мы обязаны таким удивительным подарком? – улыбнулась она. – Не один, а сразу оба моих чудесных мальчика!

– Проезжал мимо. Я уже сказал Джеральду.

– Что ж… – Мама растроганно высморкалась. – Очень мило. – Рука ее покрепче сжала плечо Джеральда. – Раз уж ты здесь, Уильям, у меня есть просьба.

– Конечно, – с готовностью отозвался Уильям.

Такой вечно любезный, такой услужливый, подумал Джеральд. Не соглашайся, пока не узнаешь, чего ей нужно.

– Я хочу пойти в церковь вместе с вами, мальчики, – сказала мама, голос ее так и звенел радостью. – Пожалуйста. Почти всегда я хожу туда одна. Только иногда, – и она нежно похлопала Джеральда по плечу, – иногда удается уговорить вот его составить компанию. Но вместе с вами обоими – мы ведь не делали этого с самых папиных похорон, кажется. А прошло уже одиннадцать с половиной лет.

К удивлению Джеральда, Уильям заявил, что с радостью присоединится.

В церковь они поехали на машине Уильяма, мама на переднем сиденье всю дорогу щебетала, Джеральд молча сидел сзади. Но в самой церкви он первым двинулся по центральному проходу. Мама медленно следовала за ним, здороваясь с каждым, Джеральд узнавал знакомых, приветствовал, но в беседу не вступал. Он ощущал устремленные на него взгляды учеников. Не слишком часто он бывает на службе. Маму они, конечно, знают, а вот Уильям новый для них человек. Завтра в школе придется отвечать на множество вопросов. Джеральд свернул в четвертый ряд слева, где они всегда сидели, воскресенье за воскресеньем. Мама села рядом, а Уильям по другую от нее сторону.

– Мальчики мои, – тихо прошептала она. – Уж и не припомню, когда была так счастлива. – И вытерла слезы бумажным платком.

Джеральд приятельствовал с новым священником, ему нравилось, как тот ведет службу, как говорит о вещах, действительно важных для учеников. Хотя непонятно, слушают ли они его проповеди. Он в их возрасте не слушал. Мысли его вечно где-то блуждали: как организовать вывоз очередной партии металлолома, отметить продвижение войск в Бельгии. Джеральд наблюдал за мальчишками, что оказались в ряду перед ними: один листал страницы сборника гимнов, хоть как-то развлечься, другой дремал, а третий – этот был членом шахматного кружка – просовывал на ряд впереди вырванную из псалтири записку, осторожно проталкивая ее ногой. Джеральд вспомнил, как они с Беа и Уильямом пришли сюда ночью после смерти отца Беа. Вспомнил похороны своего отца и следующее за ними воскресенье, когда он поднял голову от текста псалма и вдруг с ужасом осознал, что отца больше нет.

Все встали для финального гимна. Джеральд посмотрел на табло, нашел нужное место в книге. «Иерусалим». Любимый гимн Беа. И отца. Зазвучал орган, но буквы расплывались перед глазами. Мама пела громко, как всегда, и, как всегда, немножко фальшивя. Джеральд посмотрел на Уильяма. Голоса брата он не слышал, но губы у того шевелились. В книжку ему смотреть не требовалось. Они оба знали текст наизусть. Уильям встретился с ним взглядом и улыбнулся – не обычной своей ухмылкой, а так печально, что Джеральду пришлось отвернуться. Протянув руку за маминой спиной, он положил ладонь на плечо брата. Уильям поднял правую руку и сжал пальцы Джеральда. Так они и стояли, и пели, и три голоса окрепли на последних торжественных нотах гимна.

Милли

Милли узнала почерк, хотя не видела его уже двадцать лет. Эти округлые буквы Нэнси, нечто среднее между печатными и рукописными. Она вертела письмо в руках, не решаясь распечатать. Она толком не понимала, чего именно опасается. Что Нэнси будет холодно-официальна, не получая от Милли никаких известий все эти годы? Нет, дело не в этом. Эта женщина