А дальше – море - Лора Спенс-Эш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну, как тебе? – спросила она маму в подземке на обратном пути, пребывая в таком приподнятом настроении, какого у нее не бывало уже много месяцев.
– Что ж, – протянула мама, – оказалось не так уж долго, как я боялась.
Потом, уже без мамы, Беатрис заскочила в сувенирный магазинчик в городе и увидела фигурку Микки Мэнтла, с качающейся туда-сюда головой. Беатрис расхохоталась и не смогла удержаться, чтобы не толкнуть человечка, и тот принялся раскачивать головой. Она купила двух – одного себе, а второго для Уильяма. Шутка такая. Она знала, что он не выносит «Янкиз», но не сомневалась, что подарок ему понравится. И он наверняка тайком восхищается игрой Мэнтла. В детстве он обожал Бобби Дорра[27], вся комната у него была увешана плакатами и портретами, вырезанными из журналов и газет. Трансляции по радио он слушал с битой в руках, и когда наступала очередь Дорра бить, Уильям взмахивал битой одновременно с ним, копируя его позу, которую выучил по фотографиям, и так же, как Дорр, разворачивался на опорной ноге. Уильям Грегори, вскрикивала миссис Джи, сколько раз тебе говорить? Никаких бит в доме.
Но как сказать, что она была в Штатах и не заехала в Бостон? Они с мамой стояли в огромном пространстве терминала Гранд-Централ, под гигантскими часами у билетных касс, и Беатрис услышала, как объявляют поезд на Бостон.
– Биг-Бен, – хмыкнула мама. – Неужели эти американцы не могут придумать ничего своего?
Беатрис не стала обращать внимания. Ей хотелось сбежать от матери, впрыгнуть в поезд, смотреть, как меняется пейзаж по пути на север, прибыть на Саут-стейшн, ворваться в кухню прямо во время ужина. Как мечтала она много лет назад.
– Пойдем, мам, – сказала она вместо этого. – У нас на сегодня билеты в театр, нам еще надо переодеться.
Дорогой Уильям, написала она в конце концов. Не смогла устоять. Он восхитителен, правда же? Мэнтл, в смысле. Себе я тоже одного купила. Мне понравилась сама идея: два «болванчика» Мэнтла, по обе стороны Атлантики, кивают друг другу через дальний океан. (Помнишь?) Да, признаюсь, я была в Нью-Йорке. Не держи на меня зла. Ты же поступил почти так же. Я скучаю по тебе, друг мой. Мои теплые пожелания тебе и твоей семье, и счастливого-счастливого Рождества. Беа.
Она завернула подарки, аккуратно перевязала ленточкой, укутала каждый в ворох смятой газетной бумаги. Адреса Уильяма у нее не было. Поэтому она сложила все подарки в одну коробку, чтобы отправить на адрес миссис Джи, и отнесла на почту.
– Америка, – сказал клерк, проводя пальцем по адресному списку в поисках индекса. – У вас там семья?
– Нет, – ответила Беатрис, но тут же поправилась: – Да. Да, у меня там семья.
Джеральд
Джеральд заскочил домой пораньше утром в воскресенье расчистить от снега дорожку к крыльцу, чтобы мама могла выбраться в церковь. Как прекрасен мир в своей тишине. Именно этого ему не хватало в Калифорнии, вот такого утреннего покоя, чувства принадлежности своему месту. Он забрал газеты, вошел в дом, оставил мокрые ботинки у входа и надел старые шлепанцы, как и прежде дожидавшиеся у задней двери. Приготовил кофе и развернул газету. Порядок, в котором он читал газету, не изменился со времен старшей школы.
Мир сотрясают кризисы. Линда со всей страстью боролась за гражданские права. Прошлым летом во время каникул она ездила домой в Балтимор на консультации с местными политиками. Спросила, не хочет ли он к ней присоединиться, но он тогда отговорился тем, что не может. Ему, мол, нужно оставаться в городе – на случай, если матери потребуется помощь. Линда знала, что это неправда. Он подозревал, что она была разочарована, хотя они и не обсуждали этого. Нет, это не значит, что ему все равно или что он считает, будто она занимается несерьезным делом. Он очень многому у нее научился. Она открыла ему мир. Но читать и говорить о чем-то – это одно. А вот действовать, выходить на улицы – совсем другое.
Но тогда, почти целый летний месяц, он скучал по ней гораздо сильнее, чем мог предположить. Линда занималась чертовски сложным делом, но все равно ее письма были буквально заряжены энергией, которая будоражила его. Страстью. Он хотел быть рядом. Хотел быть с ней. Тогда он пересмотрел свое расписание и сел в поезд, идущий на юг. На вокзале в Балтиморе Линда прильнула к нему, обвила руками, и он понял, что сделал правильный выбор.
Шесть недель в Балтиморе помогли ему глубже понять вопрос гражданских прав. Оказалось, что ему нравится социальная активность – ходить по домам, стучаться в двери к разным людям, разговаривать с ними. Временами Джеральду казалось, что он очутился в другом мире. Вернувшись на север, он начал строить планы, как можно продолжить такую работу уже у них в школе. В его детстве в классах не было учеников с другим цветом кожи. Сейчас появилось несколько человек, и этим летом Джеральд осознал, насколько трудно, должно быть, им приходится. И еще он понял, как нелегко быть иным, отличаться от того, что считают нормой. Двое ребят ездили в школу из Роксбери[28]. О чем они думали, когда поднимались от автобусной остановки к школьному зданию и видели море белых лиц на утренней линейке?
От подъездной дорожки донесся хлопок автомобильной дверцы, и Джеральд приподнялся выглянуть в окно. Уильям. Что он тут делает? Открылась задняя дверь, вошел Уильям, затопал по коврику, сбивая снег.
– Доброе утро. – Джеральд приветственно поднял ладонь. – Не ожидал тебя увидеть.
– Решил заскочить, – сказал Уильям. – Тоже не ожидал застать тебя.
Джеральд показал на кофейник на столе и встал, чтобы достать еще одну кружку.
Уильям был одет как для выхода в свет, но галстук завязан кривовато и волосы растрепаны. Джеральду стало неловко за свои старенькие шлепанцы. Ну почему рядом с Уильямом он вечно чувствует себя ребенком?
Откинувшись на спинку стула, Джеральд смотрел на брата.
– Похоже, ты не ночевал дома.
– Ага, точно. Так и
