Рядом с нами - Семен Нариньяни

— Могу ли я увидеть гражданку Клочкову?

— Софью Александровну? Да вы заходите в комнату. Сонечка скоро придет обедать, — сказала бабушка, меняя воинственный тон на более дружественный.

Как только бабушка вошла в комнату, к ней со всех сторон полетели голуби, а один даже сел на плечо. Картина была умилительная, но бабушка не умилялась. Она с трудом нашла для гостя стул, не запачканный голубями, затем открыла форточку, чтобы выгнать из комнаты тяжелый запах курятника.

— Вы простите меня, — сказала она, — но мне сейчас нужно сесть за уроки. Скоро в школу, а я еще даже не принималась за арифметику.

— Разве вы учитесь?

— Да это я не за себя, за Сашеньку. Видите, ребенок заигрался мячиком, а задачки не решены.

Задачки были, как видно, нетрудные, и бабушка быстро с ними справилась. Она аккуратно вытерла перо и уложила в ранец книжки и тетрадки.

— И часто вам приходится таким образом выручать внука?

— Да бывает, — нехотя ответила бабушка и, открыв дверь в коридор, крикнула: — Сашенька, кушать!

Но Сашенька оставил это приглашение без внимания. Бабушка накрыла на стол, налила в тарелку суп, а в коридоре все еще продолжали гонять футбол. Только после пятого приглашения Сашенька появился наконец в комнате. Он сел за стол и сразу же спросил:

— А где печенье?

— Суп надо кушать с хлебом.

— А я не хочу с хлебом! — сказал Сашенька и швырнул ложку на стол. — Ты лучше не зли меня, а то я возьму и заболею крапивницей.

— Что ты, кошечка! — испуганно сказала бабушка. — Разве мне жалко? — И она поставила перед внуком тарелку с печеньем.

— А что это за крапивница? — спросил я.

— Когда ребенка нервируют, — ответил Сашенька, — у него на теле выскакивают такие маленькие прыщики.

— А у тебя уже была крапивница?

— Что вы! — испуганно сказала бабушка и бросилась целовать внука, точно он мог покрыться прыщами только от одного моего вопроса.

А внук, хитро улыбнувшись, выскользнул из бабушкиных объятий и, положив несъеденные печенья в карман, пошел к вешалке.

— Сашенька, надень калоши! — крикнула бабушка,

Сашенька вернулся. Он небрежно посмотрел под ноги и сказал:

— Вот ты кричишь, а сама калош не приготовила,

— Я сейчас, Сашенька. — И бабушка заметалась по комнате.

Она подбежала к вешалке, потом заглянула в шкаф. Здоровый девятилетний парнишка спокойно стоял посредине комнаты, заложив руки в карманы пальто, а старая, шестидесятилетняя женщина лазала на четвереньках под кроватями и доставала оттуда для него калоши. Я не мог больше спокойно смотреть на такую картину. Мне хотелось наговорить всяких неприятных вещей бабушке. Но я сдержался, решив не злоупотреблять правом гостя, и пошел к двери.

— До свидания!

— Да вы подождали бы, — сказала бабушка, с трудом поднимаясь на ноги. — Софья Александровна скоро придет.

— Благодарю! К Софье Александровне я зайду после.

Да, собственно, могла ли Софья Александровна сказать мне больше того, чему свидетелем был я сам?

1946 г.

ЧЕЛОВЕК ИЗ "ОРЛИНОЙ ЛОЖИ"

Имя Ивана Гавриловича Табакова пользовалось широкой известностью не только у нас в стране, но и за границей.

О научных заслугах Табакова не раз писалось в общей и специальной прессе. Эта сторона жизнедеятельности академика широко известна, и не о ней будет сегодня речь. Я хочу рассказать об одном эпизоде из частной жизни Ивана Гавриловича, поведать об одной слабости уважаемого ученого, которая доставила немало треволнений нашему другу доктору Осокину.

А заключалась эта слабость в том, что Иван Гаврилович Табаков был страстным болельщиком футбола. И каким еще болельщиком!

Само собой разумеется, что Иван Гаврилович тщательно скрывал как от друзей академиков, так и от работников возглавляемого им института свою привязанность к футболу. И это страшно его огорчало. Порой маститому ученому хотелось поделиться с кем-нибудь своими впечатлениями, излить, как говорится, душу болельщика на чьей-нибудь понимающей груди. Но на чьей? Ведь не пойдет же он к президенту Всесоюзной академии наук говорить о преимуществах длинного паса при игре на мокром грунте, не станет же Иван Гаврилович спорить со своими коллегами по химическому институту о задачах центра нападения в свете футбольной системы дубль-ве? А быть болельщиком и не спорить — это почти невозможно. И бедному Ивану Гавриловичу приходилось отводить душу на стадионе. Здесь у старика, где-то неподалеку от последнего ряда северной трибуны, было свое облюбованное место, прозванное мальчишками из-за близости к облакам "орлиной ложей".

Мы имели обыкновение сидеть этажом ниже академика, на местах, именуемых по числу членов нашей компании "приютом одиннадцати". В число одиннадцати входили разные люди. Все мы познакомились друг с другом здесь же, на стадионе, несколько лет назад, и все под влиянием общей страсти болельщиков стали постоянными посетителями футбольных соревнований. Академик Табаков к нашей компании не принадлежал. Да мы, собственно, и не знали, что он академик.

Иван Гаврилович болел в одиночку на верхотуре, стараясь утаить от нашей компании свои спортивные переживания. А переживания эти принимали порой весьма бурные формы. В острые моменты футбольной игры старик забывал обо всем на свете и прежде всего о своем почтенном возрасте. Он вскакивал вместе с мальчишками со скамьи и кричал на весь стадион:

— Тама!

"Тама" олицетворяла собой производную форму от слова «там». Правда, в русском языке слово «там» не имеет производных форм, но у болельщиков, как известно, своя грамматика. И когда мяч от хорошего удара входил, как гвоздь, в ворота противника, весь стадион восхищенно кричал вслед за мальчишками:

— Тама!

Иван Гаврилович ходил почти на все интересные состязания. А так как прошлым летом почти каждая встреча была интересной, то наш академик оказался в несколько затруднительном положении. Он не знал, как объяснить химикам свои регулярные отлучки из института. Но тут Ивану Гавриловичу на помощь пришел шофер Вася. Футбольная слабость ученого была на руку этому молодому человеку, ибо сам Вася был не меньшим болельщиком, чем Табаков. Правда, Вася считал многие увлечения Ивана Гавриловича ошибочными. Он, например, не признавал системы дубль-ве. Его фаворитами были футболисты «Мотора», в то время как Иван Гаврилович отдавал предпочтение "Звезде".

Однако эти разногласия не мешали Василию в острые моменты игры кричать вместе с мальчишками "Тама!", восхищаться в тон с академиком хорошо разыгранными комбинациями и классными ударами по воротам. Но самое главное, шофер Вася придумал способ, как освободить академика с пяти до семи вечера от всякой опеки химиков, для того чтобы спокойно сидеть с ним в это время на футболе. Сделал это Вася довольно просто: он распустил слух, что Иван Гаврилович с пяти до семи ездит в поликлинику греть свою ревматическую ногу целебными лучами горного солнца. В институте поверили. Да почему, собственно, и не поверить, если академик действительно куда-то регулярно уезжал? Так время с пяти до семи стало неприкосновенным. В пять часов секретарша Табакова вызывала Василия из гаража:

— Иван Гаврилович едет в поликлинику.

Нужно сказать, что стадион оказался неплохой поликлиникой. От регулярного пребывания на воздухе Иван Гаврилович подзагорел, поздоровел и выглядел лет на пятнадцать моложе. И все-таки… Ревматизм дал о себе знать. Наступила осень, пошли дожди, и у Ивана Гавриловича возобновились болезненные приступы. Во время одного из таких приступов его отправили в клиническую больницу. Главным врачом этой больницы был доктор Осокин, наш друг и приятель из "приюта одиннадцати".

Посмотрел доктор на больного и немного растерялся. Кто, собственно, перед ним? Ученый Табаков или болельщик из "орлиной ложи"? Та же борода, тот же взгляд, те же движения.

"Очевидно, двойник", — решил доктор.

Две недели Иван Гаврилович провел в больнице. На стадионе в это время шли последние игры на первенство. Все вы помните этот бурный прошлогодний финиш, когда до самой последней игры нельзя было определить возможного победителя. Каждая встреча путала очки, перекраивала таблицы. На стадионе велись горячие дискуссии, там кипела жизнь, а несчастный Табаков вынужден был лежать в больнице. Старик капризничал, бушевал, но никто не мог понять, в чем дело. К нему в эти дни ходили родные, ученики, товарищи, но никого из них, по совести, он не ждал с таким нетерпением, никому из них он не радовался так, как своему шоферу. Вася являлся в больницу последним посетителем, сразу же после очередной игры. Он заходил в палату, закрывал дверь и подробно выкладывал Ивану Гавриловичу все последние новости. И хотя шансы «Мотора» и «Звезды» на победу были до самой последней игры совершенно равными, Вася самым бесцеремонным образом выставлял вперед своего фаворита, рисуя положение «Звезды» в самых мрачных красках.