Три грустных тигра - Гильермо Инфанте

Я живу на всем временном, в беспорядке, в анархии даже. Этот хаос — еще одна из многих, очень многих метафор моей жизни.

Кто будет чревовещать за меня?

The Time Killer[93]:

Герцогиня Мальфи простила своих убийц, ибо если не они, так насморк довершил бы дело. К чему так ненавидеть Гитлера? Большинство умерщвленных им и без того сегодня были бы на том свете. Нужно устроить кампанию, в ООН, где угодно, и признать геноцид со стороны времени.

Примеры метафорического и реального Хаоса:

Басня о Гелии и Габале: Я ввязался в несуразную борьбу с Хуаном Бланко, он же Жан Де Витт, автором «Грустной песенки», каковую он сочинил под nom-de-plume Джованни Бьянки. В восемь вечера мы вышли из его дома на углу Пасео и Сапата. Хуан берет шоколадный коктейль, я — томатный сок. Он — мороженое из гуанабаны, Арсенио Куэ — клубнику со сливками. ХБ: ананасовый сок, мой ход — тоже сок и гамбургер. Хуан уничтожает бутерброд с мясом, он знает, наступила эра твердых тел. Я съедаю рисовый флан: время жить и время умирать, время закуски и время десерта. Хуан Бланко жует хлебный пудинг, я обоняю чизбургер. Х/Б заказывает коржик, я — пирожное с гуайявой. (Меню кончается, жизнь, мать ее за ногу, кончается!) Иван вливает в себя литр молока, по-сибирски холодного, по-сибаритски испи́того. При виде этого зрелища я подаю ему знак «я пас!» и выбегаю, бледный, синюшный, в спасительный сортир. Разумеется, я потерпел поражение. Му kingdom for a cow![94] По моем возвращении Хуан, Шон, Йоханнес, Джон, Жоао, все эти люди принимают алказельцер. Но и литра молока, увы, как не бывало. Его переплавят в платину или иридий и выставят в музее кормежки. Аве, цезарь Иоаннис, блюющие на смерть приветствуют тебя. SPQIB.

Потом снова у него дома. Сегодня вечером тут полно студенток консерватории. Они в третий раз, о Небо, пришли послушать Девятую симфонию «чудовища в цепях», как окрестила Бетховена одна из этих музыкальных нимф. Это еще что, Сильвер Трэй, другая, упорно называла его Боннским Слепым. И раз уж для Глухого было слишком рано, а для наших Элеонор Дузе слишком поздно, еще одна (налицо признаки спонтанного вырождения) девица с либидиной шеей, увлекла меня, потирающего руки (об нее), на балкон. Но там мы всего-навсего в который раз подтвердили теорию относительности. Она показала мне огонек, Венеру, сказала она, Светоч Зари. Дело было на закате, но черт с ним, и черт с эротическим фиаско, ужаснее другое: я посмотрел и увидел лишь лампочку, мигающую пошлым желтым светом на соседней крыше. Все пропало, но я смолчал, веря Брехту, который пишет, что правду не следует растрезвонивать всем и каждому.

Вечером медового побоища, ближе к полуночи, мы снова вышли подкрепиться после марафона. Наши подруги-меломанки уверяли, что нельзя вкушать ничего плотского после пищи духовной, которую ниспослали нам израненная душа Луиса Вана и высокооплачиваемые инженеры «Эр-си-эй Виктор Рекордз». Мы послушно закивали и принялись напевать, подавляя отрыжку.

Ah oscarwilderness:

«There is a land full of strange flowers and subtle perfumes… a land where all things are perfect and poisonous».

Бремя 666.

Он опять завел речь о числах, они-то и были его бременем 666. Арсенио Куэ был так же влюблен в числа, как в себя самого, — или наоборот.

3 — Великое Число, почти что Номер Один, поскольку это первое из простых чисел, то есть тех, что делятся только на самих себя или на единицу (Куэ сказал «на Единицу»).

Тебе на кажется любопытным, что 5 и 2 так похожи, но и такие разные? (Я не сказал, что нет, не кажется, а он так и не объяснил, почему же.)

8 — еще один ключ к Тайне. Оно состоит из двух нулей и представляет собой наименьший результат возведения в куб. Это Великий Шаг: 2 — его кубический корень, и двойку же мы получим, разделив 8 на 4, — а это уже геометрическое и пифагорейское число по преимуществу. Чувствуешь вертикаль? А в кубинской лотерее 8 — это «мертвец», а 64 в ней же — важный мертвец, Великий Мертвец. 8 × 8 = 64, как, я полагаю, тебе известно. (Я кивнул головкой.) В античности это число было посвящено Посейдону, тому самому Нептунуну, у которого тут на Кубе — и улицы, и статуи, и фонари, в общем, твоему любимчику. Не забывай, улица Нептуно начинается от Центрального парка.

Это же число утомляется и ложится, растягивается беспредельно, превращается в бесконечность. (Или в ее символ — единственное, что нам о ней известно, ввернул я. Он не услышал.) Пространство — прокрустово ложе.

Пять (прости, Куэ, старик, 5) — магическое число в китайской нумерологии и мифологии: китайцы придумали пять чувств, пять органов и т. д.

9 — еще одно число, ведущее себя «странно». В первую очередь это квадрат трех, а 3 — первое по-настоящему нечетное число, поскольку 1 — единица, основа, праматерь. (А ноль как же? спросил я.) Арабские происки, парировал он. Это вообще не число. (Но это наша бесконечность. С нее мы начинаем и ею заканчиваем. Он улыбнулся. И сложил пальцы нулем — популярная мудра, говорящая о том, что все идет или прошло как полагается, или о том, что ничего и нету.) 9, сложенное с самим собой, дает 18, а помноженное на себя самого — 81. С лица и с изнанки, зеркальность. Составляющие их однозначные, как видишь, в сумме снова приносят нам 9.

А знаешь ли ты, что простые числа гораздо удивительнее четных и нечетных? (Откуда же мне знать.) Это прерывная, произвольная и все еще не завершенная серия. Да ее и невозможно завершить. Только великие математики и великие маги находят простые числа — или могут их найти.

(И как в эту компанию затесался Арсенио Куэ?)

Я тебе покажу настоящее идеальное число. (Он сделал паузу и посмотрел на меня.) Согласись, странно, что почти на всех пишущих машинках, на твоей тоже, я точно помню, знак № стоит над 3, как бы говоря: вот оно, Число, истинный Номер. А вот великий квадрат.

(Он театрально взмахнул салфеткой, разложив ее на столе, и выудил у меня из кармана ручку. И начал рисовать цифры.)

(Остановился. Я подумал, сейчас будет складывать.)

(Оторвался от рисунка и взглянул на меня. Все простые числа, сказал он.)

(Будем надеяться, оно не так пьяно, как ты, заметил я. Иначе при малейшей неосторожности, как говорит Эрибо, нам придется сражаться с бесконечностью.)

(Стабильности тебе, пропел с улыбкой Куэ, и мне.)

(Он торжествующе оглядел салфетку, как будто сам придумал или все еще придумывал этот числовой квадрат.)

Вот, получи. Волшебный квадрат. Он не хуже круга, предупредил Куэ и подождал, пока я спрошу почему. (Почему?) Потому, что как ни складывай, у тебя всегда выйдет 15. По вертикали, по горизонтали и по диагонали. Обрати внимание, что сумма однозначных, составляющих 15, то есть 1 и 5, равна 6, последнего числа в этом квадрате, а остаток при вычитании дает первое, 4.

Как видишь, нуля нет. Это свидетельствует о том, что исторически квадрат предшествует арабам; раньше его записывали буквами, которые обозначали числа. Для меня это квадрат жизни.

(Я хотел сказать ему, что он поздний эвклидианец, но знал, что ответит он как ранний пифагореец.)

Отрекись от своего небытия. От нуля.

Алеаторная литература

(Я выступил с возражениями — как и многие на моем месте: но таков уж я; восстаю против того, что перед глазами, даже против собственного отражения в зеркале, — упрекнул его за излишнее, слепое увлечение числами, на что он ответил, декламируя:)

Я верю лишь в неясностиЛишь однозначности мне смутныСомнения мои лежат в одной уверенностиЯ знанья добиваюсь жребиемИ выиграв все, пораженный, удаляюсь

(Вот это да, вот это литература. Так я и сказал ему?)

Нет, литература — это Возможность Шедевра: Вот бы написать «Красное и черное» заново, страницу за страницей, строчку за строчкой, фразу за фразой, слово за словом, букву за буквой. И даже расставить точки и запятые там, где раньше стояли точки с запятыми, избегая этих первоначальных знаков препинания как огня. Поставить все точки над «i» (и над «j», подумал я) над «i», не потеснив первых точек. Тот, кто проделал бы это и написал совершенно иную книгу, такую же, но другую, создал бы Шедевр. А тот, кто подписал бы эту книгу (Пьер Менар, перебил я — Арсенио не обиделся, просто сказал: Ага, вот и ты тоже так подумал!) именем (он сделал борхесовскую паузу) Стендаля, создал бы Абсолютный Шедевр.

(Чертеж, нарисованный симпатическими чернилами.)

Нет. Никаких программ. Единственная возможная для меня литература — алеаторная. (Как музыка? спросил я.) Нет, там вместо партитуры будет словарь. (Я что, помянул Бустрофедона? Потому что он тут же оговорился:) Точнее, список слов без всяких правил, где сойдутся не только твой друг Эпикур с Авиценной, это как раз легко, потому что противоположности и все такое: с ними обоими сойдутся похлебка, револьвер или луна. Читателю вместе с книгой будут выдавать набор букв для заглавия и игральные кости. Из этих трех элементов всякий сможет составить собственную книжку. Кидай кости и все. Выпали 1 и 3 — ищешь первое слово и третье или четвертое или тринадцатое на худой конец — или все сразу, и читаешь в произвольном порядке, который отменит или усилит игру случая. Расположение слов в списке тоже произвольное, да и сам список тоже можно подбирать броском костей. И тогда, быть может, появятся настоящие стихи и поэт вновь станет творцом или хотя бы трубадуром, сиречь искателем. Слово «алеаторная» перестанет быть просто пустым звуком или метафорой. «Alea jacta est» значит «жребий брошен, кости брошены», как ты, я подозреваю, знаешь.