Первородный грех. Книга первая - Мариус Габриэль

– Вы хотите сказать, он связался с другими женщинами?

– Не только. Кроме них, у него появились наркотики, большие деньги, праздная жизнь – все, что только могло давать ему наслаждения. В конце концов он стал как дерево, ствол которого выели термиты: с виду высокое и могучее, а внутри пустое и вот-вот упадет, на его ветвях птицы уже не вьют своих гнезд.

– О, Мерседес. – Майя сочувственно дотронулась до ее руки. – Прошу вас, не надо так расстраиваться.

– Да я и не расстраиваюсь. Между нами все давно уже кончено. Раз в две недели Иден проводит уик-энды у Доминика. У него только и хватает ответственности, чтобы быть отцом четыре дня в месяц.

Подперев щеку ладонью, Майя светящимися карими глазами участливо смотрела на Мерседес.

– Почему вы вернулись в Испанию?

– Чтобы найти себя. Вернее, нет… Это звучит как-то по-детски. Я знаю, кто я. Я вернулась, чтобы найти себя такую, какой я когда-то была. Не вернуть годы назад, а, понимаете, просто попытаться вспомнить. Если бы я даже захотела снова стать такой, как в молодости, это мне все равно бы не удалось. Я слишком изменилась. – Она улыбнулась Майе. – Вы мне страшно напоминаете одну девушку, которую я знала много-много лет назад.

– И кто же она?

– Ее звали Матильда. Она была моей самой близкой подругой. Точно так же, как вы, она очень любила задавать мне всякие вопросы. Бесконечные вопросы – спокойные, вдумчивые, обстоятельные.

– А где она теперь?

– Ее больше нет среди живых.

– О, простите… Но я рада, что напоминаю вам вашу лучшую подругу. Если вы не против, возможно, я могла бы стать тем, кем была для вас она.

Мерседес почувствовала, как меняется выражение ее лица. К горлу подступил комок. Она почти рассердилась на эту милую девушку за то, что та так легко смогла разрушить оборонительные рубежи ее души.

– Вы понятия не имеете, кем она была. И никогда этого не узнаете. – Чтобы успокоиться, Мерседес сделала глубокий вдох. Затем резко переменила тему разговора: – Если Луис позволит нам самим выбрать десерт, я предпочту фрукты, а вам рекомендую попробовать вишневое желе. Если, конечно, вы любите сладкое.

Два дня спустя она снова позвонила Майе.

– У меня есть идея. Почему бы вам не поехать с нами в Париж?

На некоторое время в трубке повисло молчание.

– Думаю, Иден не захочет, чтобы я мешала вам.

– О, все будет прекрасно. Иден могла бы многому у вас научиться. Она такая неотесанная, а вы такая… – Мерседес осеклась. – Для меня уже забронированы апартаменты в отеле «Ритц». Там очень удобно и места предостаточно, так что эта поездка не будет вам стоить ни гроша. Мы побываем на показах мод – вы, я и Иден. Будем наслаждаться французской кухней, тратить уйму денег на тряпки, развлекаться… Ну, что скажете? В трубке послышался задорный смех.

– Звучит очень заманчиво.

– Так в чем дело? Чем-нибудь заняты?

– Нет.

– Тогда, значит, вы согласны? Майя секунду поколебалась.

– Да, – проговорила она. – Я согласна.

– Вот и хорошо. – Мерседес улыбнулась. – Будем считать, что договорились.

Париж

Иден ван Бюрен сидит в первом ряду между матерью и Майей Дюран. Здесь же расположились издатели журналов мод, производители одежды и гости особого ранга – все они одеты в модели прошлогодней коллекции.

Из всех присутствующих в зале только Иден в джинсах.

Она делает вид, что ей до смерти наскучили с надменным видом расхаживающие по подиуму манекенщицы, которых со всех сторон яростно обстреливают фотовспышки дюжины репортеров. Однако на самом деле происходящее целиком захватило ее.

Эта коллекция представляет собой свободное смешение классической парижской элегантности с психоделическими рисунками и цветами. Большинство представляемых моделей сшито из экзотических тканей. Здесь можно увидеть и блестящие шелка, и вышитые вуали, и прозрачные шифоны, через которые на объективы фотокамер бесстыдно смотрят пупки и соски манекенщиц.

Публику охватывает возбуждение. Вспышки репортеров сверкают, как летние зарницы. Журналисты остервенело строчат в своих блокнотах. У потенциальных покупателей разгораются глаза.

Коллекция превосходна. Завтра эти модели захочет приобрести каждый. И, что бы еще ни показывали сейчас в Париже, главное событие происходит именно здесь.

Великий кутюрье, о котором многие говорили, что он выдохся, сгорел, – восстал, подобно птице Феникс, из пепла. В последний год этого бурного десятилетия он произвел на свет, без сомнения, остроумнейшую и элегантнейшую квинтэссенцию основных тенденций мировой моды минувших десяти лет.

Здесь представлено буквально все: власть цветов, ЛСД,[31] свободная любовь; «Битлз», Джон Леннон и Анджела Дэвис; «диско» и авангард; хиппи и космонавты.

Сенсация!

Этот знаменитый отель на Фобур Сент-Оноре с его высокими коринфскими колоннами и золотой отделкой в стиле рококо еще не видел ничего подобного. Звуки тяжелого рока, кажется, сотрясают хрустальные люстры, заставляя их жалобно дребезжать.

Даже Иден ван Бюрен – пресыщенная, утратившая вкус к жизни шестнадцатилетняя старушка Иден – и та оказалась во власти всеобщего возбуждения. Подавшись вперед, она сидит на самом краешке своего кресла. Ее глаза восторженно сияют.

Майя Дюран украдкой поглядывает на нее и улыбается. Дочка ее подруги просто очаровательна. В то время как лицо Мерседес остается спокойным и неподвижным, красивое личико Иден не знает ни минуты покоя. У нее пухлые, чувственные губы. Пока она восторженно наблюдает за происходящим на подиуме, они то и дело слегка раскрываются, словно ожидая поцелуя. У нее такой же, как у матери, цвет волос, хотя в остальном их сходство невелико. Глаза девочки иногда вспыхивают ярким изумрудным светом, а иногда в них вдруг мелькает немая боль обиженного ребенка.

В общении с матерью Иден держится холодно. Только изредка, словно случайно вырванные из глубин души, у нее бывают моменты проявления любви, внезапных поцелуев и небрежных объятий. Все остальное время она остается чужой и равнодушной.

Как-то Мерседес призналась Майе, что к отцу Иден относится еще хуже. Она ни к кому не испытывает теплых чувств и одинаково винит их обоих за то, что они разрушили семью. Иден сознательно старается показать родителям свою независимость, которой она, словно твердым панцирем, окружила себя.

Майя очень надеется, что Иден сможет изменить свое отношение к матери, прежде чем привычка постоянно дуться и пререкаться окончательно укоренится в ней и ее нежная душа огрубеет навеки.

По истечении четырех долгих часов перед восторженной публикой предстает сам великий кутюрье. Все встают со своих мест и устраивают ему бурную овацию.