Апокалиптическая фантастика - Майк Эшли

Но как только мы приехали в Спасение, нас охватило разочарование. Мы оказались в числе поздних приезжих, и свободными остались лишь несколько недостроенных домов. Мэр поприветствовал нас как христиан, и в честь нашего приезда был устроен скромный обед. Но в нашем доме не было солнечных панелей или ветряных генераторов. В стенах были прорезаны отверстия для труб и проводов, но делать проводку еще не начали. У меня неожиданно появились знакомые мальчишки, но играть с ними мне было некогда — я был слишком занят. Родители загрузили меня делами. Феррис стал нашим первым другом, помогая с самой тяжелой работой. Он рассказал, как, приехав, обнаружил заброшенный город, где не было даже привычных мертвецов. Но, опять-таки, богатые грешники обычно умирали в далеких госпиталях и хосписах. Как еще можно было такое объяснить? Жизнерадостный от природы, Феррис улыбался и пел старые песенки, помогая, вместе с несколькими другими мужчинами, плотничать и прокладывать трубы и проводку в нашем доме. Но у каждого имелись обязанности и в собственных домах. Люди с реальными навыками были редки, и мэр со своими приближенными монополизировал их время. Мои родители старались как могли, учась на своих ошибках. Если мне везло, пожаров было мало и погода стояла ясная, я ездил с отцом в город. Мы искали там полезные машины или материалы, которые можно было на что-то обменять. Мне нравились эти короткие путешествия. Свою первую дичь я подстрелил в одном из городских парков, а отец помог мне освежевать кролика и приготовить его на обед.

Когда день стал клониться к закату, он сказал:

— Нам надо возвращаться домой.

— Зачем?

Он рассмеялся, покачал головой и признался:

— Сам не знаю зачем.

Я стал ему доказывать, что мы можем переночевать здесь, а вернуться завтра. Он задумался над преимуществами такого плана. Потом добавил свой веский аргумент в пользу того, чтобы задержаться:

— Нам не надо будет молиться до завтра.

Мы не помолились до того, как сели есть кролика. А я и не заметил.

— Что ты думаешь о Спасении, Ной?

Я крепко задумался, пожал плечами и сказал:

— Там вроде все нормально.

Отец промолчал.

— А тебе в городе нравится? — спросил я.

Ему не хотелось отвечать напрямую, и он решил, что лучше перечислить:

— Когда наш дом достроят, у нас будет электричество, вода и все удобства. А во дворе мы сможем выращивать овощи, чтобы растянуть запас консервов, и ты пойдешь в школу с другими детьми.

— А ты будешь нас учить?

Отец прежде был учителем. Но вопрос, похоже, застал его врасплох.

— Если захотят, чтобы я учил, то да.

Но никто его никогда не спрашивал, а у отца хватало ума не предлагать свои услуги.

После того первого года жизнь в Спасении стала обычной. Даже нормальной. Я ходил в школу и церковь и не имел причин гадать, откуда у меня завтра возьмется еда. Что было и хорошо, и плохо. К нам все приезжали новые люди, кое-кто из очень отдаленных частей страны, и, хотя некоторые задерживались, многие находили причины, чтобы ехать дальше. Большинство не были верующими, или мы не считали их таковыми. Почему гнев Божий их пощадил, оставалось для меня загадкой. Но одна не заслуживающая внимания семья была особенно упрямой, заявляя, что больше им ехать некуда. Они построили новый дом на холмах. Отец у них оказался талантливым плотником, поэтому находил работу даже у тех, кто его презирал. У него была дочка, Лола. Мать учила ее дома, и церковные службы они посещали очень редко. Но я стал заговаривать с девочкой всякий раз, когда видел ее, и мне было приятно, что она улыбалась и радостно со мной болтала.

Мать это заметила и решила, что лучше меня предупредить:

— Она нехорошая девочка, Ной. Держись от нее подальше.

— Откуда ты это знаешь?

У матери имелось много талантов. Она умела разговаривать с Богом и убеждать себя в чем угодно и становилась просто чудом, когда требовалось манипулировать другими людьми. Но лучше кого угодно она умела «читать» людей, оценивая их души и отмечая слабости.

— Родители Лолы — притворщики, — заявила она. — Они говорят правильные слова, но слова ничего не значат, если за ними не стоят чувства.

Но в нашей семье мать была не единственной проницательной личностью.

— А как насчет папы? — спросил я.

Несколько секунд она пристально смотрела на меня, потом отвела взгляд и спросила:

— О чем это ты?

— Он произносит правильные слова. Но не думаю, что он в них верит.

— Что ж, — сказала она, и ее ледяные глаза отыскали меня. — Никогда этого не повторяй. Ты меня понял?

Я-то понял, но это уже не имело значения. Мы не были единственными, кто присматривался к другим, а идеи, особенно идеи опасные, живут собственной жизнью. Подобно болезням, их может разносить ветер, и они развиваются там, где отыскивают слабое место.

Через два года после нашего приезда первый из мэров Спасения был с треском выгнан. Три девушки оказались беременны, каждая назвала мэра отцом, и, может быть, так оно и было. Может быть. Но главное, что он перестал быть мэром, а мать сделалась очень важной персоной. Она входила в ближайшее окружение нового мэра и как-то неожиданно стала посещать собрания и выполнять некие важные, но неопределенные обязанности, не имея официальной должности, но обретя тем не менее значительное влияние. Люди улыбались ей, даже если презирали. Она организовала группу по изучению Библии, и женщины боролись за возможность сидеть в нашей гостиной и читать о Божьих карах и милосердии. Когда у нас собирались эти дамы, отец куда-то исчезал. Затем он начал пропускать воскресные службы. И тут историю можно рассказать по-разному: или мать защищала отца, стараясь отводить от него угрозу как можно дольше. Или как раз она решила, что надо что-то делать с сомневающимся в наших рядах.

В любом случае однажды утром я проснулся из-за того, что рот мне накрыла отцовская ладонь. Он велел мне идти за ним, и мы вышли во двор, пройдя мимо сарая с аккумуляторами, хранящими вчерашнее солнце, и поленницы дров, хранящих сорок лет солнечного света. Так говорил бы со мной этот бывший учитель, объясняя, как устроен мир. Но в тот день уроков уже не было. У него едва хватило времени сказать, что он уезжает. Уезжает прямо сейчас, и это наше прощание.

Я не спросил почему. В этом не было нужды. Я лишь попросил:

— Возьми меня с собой.

Он покачал головой:

— Не могу, Ной. Нет.

— Куда ты едешь?

— Сам не знаю, — признался он, явно тревожась о том, что будет дальше.

Я не испытывал страха. До этого момента я не мог оценить, насколько сильно мне хотелось освободиться от этого города и его жителей — во всяком случае, от большинства этих жителей, — поэтому я и попросил его взять меня с собой, поэтому меня и душил гнев, когда я смотрел, как человек, которого я люблю, одиноко залезает в грузовик, в котором горючего вряд ли хватит и на пятьдесят миль.

Ему было жаль меня. Я это видел. Желая облегчить расставание, он сказал:

— Я когда-нибудь вернусь. Вот увидишь.

Он лгал. Я-то это видел, а он, возможно, нет. Он лгал себе, как поступал все эти годы, когда притворялся, будто верит в то, во что его заставляла верить безумная жена.

Я заплакал. А потом босиком бежал за грузовиком по дороге вдоль реки, и бежал изо всех сил, даже когда грузовик уже скрылся вдали. Затем я споткнулся, упал, ободрал колени и похромал домой. Мать сидела за столом на кухне. Она плакала, но к тому времени слезы у нее уже высохли. Мать выглядела старой и особенно строгой. Эта женщина когда-то была красивой. До того как стать матерью, она была и вовсе красавицей. Я видел ее на старых фотографиях. Но та женщина за последние несколько лет медленно умерла, а то, что сидело передо мной, было черствым существом, неспособным выдавить даже утешительную ложь.

— Он очень правильно поступил, — заявила она. — Уехал тайно, пока его любимым существам не был причинен вред…

— А как же я? — выпалил я.

— Ты? — Она уставилась на меня, пожала плечами и, устало вздохнув, признала: — Ты или выживешь, или погибнешь, Ной. В любом случае твоя судьба целиком зависит от тебя.

Трейлер стоял на выложенной из кирпича дороге, окаймляющей засеянную травой городскую площадь. Большой мотор машины был выключен, но там до сих пор что-то пощелкивало. Поблизости собралось человек двадцать взрослых, предупреждая детей и друг друга, что надо держаться на расстоянии. Они достали оружие, и, помимо ружья, у каждого наверняка имелась под рукой и парочка пистолетов. Истории о бандитах были обычной темой для разговоров, и людям хотелось проявить осторожность и благоразумие. С какой стати безымянным врагам пришло бы в голову разъезжать в старом мобильном доме, оставалось загадкой. Но, само собой, я тоже подошел к толпе, стал слушать, как остывает мотор, и всматриваться в запыленные окна.