Андрей Тарковский. Жизнь на кресте - Людмила Бояджиева

Мрак и дожди пришли в Италию Тарковского. Сценарий Гуэрры лишился своей позитивной жизнеутверждающей составляющей. Зато насытился коронными приемами Тарковского: замирающим ритмом, разорванностью сюжетной линии, пересечением территорий снов и яви, поэтических фантазий и бытовой прозы, а также отсутствием малейших признаков «развлекательного кино» — иронии, юмора, живой крови, согретой непосредственными (не подавленными душевной болезнью) человеческими эмоциями.

Фильм начинается черно-белым российским пейзажем и тягучей русской заплачкой. На экране почерневший деревянный дом, расседланная лошадь в высокой траве, женщина и мальчик, бредущие в утреннем тумане. Этот образ России, возникший в воображении героя, можно было бы назвать метафорой его мироощущения, если бы сам режиссер усиленно не открещивался от всяческих приемов «художественности» — выстроенности. Эпизод снимали под Римом, но Тарковскому удалось убедительно воссоздать настроение «русской души» — страдалицы и мученицы.

Зачин сменяется собственно действием: прибывший в Италию Горчаков едет в автомобиле по горной дороге, с раздражением жалуясь переводчице — белокурой красавице Евгении:

— Надоели мне все эти ваши красоты хуже горькой редьки!

Однако обозрение «туристических» красот ему (и зрителям) не предлагали. А насчет красавицы, сопровождающей русского, можно не заблуждаться — Горчаков не способен больше, чем на споры и упреки с этой свободной, влюбленной в русскую культуру женщиной. Так же, как солнечных пейзажей, Тарковский боится страшных «вирусов» радости, юмора, способных мелькнуть в любом столкновении с реальностью этой жизнелюбивой южной страны. А потому в кадре — побольше дождя, грязи и темных затянутых планов, напоминающих о российской провинции, усиленно втягивающих зрителя в депрессивную подавленность героя.

Лишь процессия женщин со свечами, выносящими фигуру Мадонны — покровительницы рожениц, возвращает к местному колориту. И, кажется, сейчас прорвется свет! Однако в древнюю капеллу, ради которой он проехал пол-Италии, Горчаков не войдет. Не станет наблюдать трогательный ритуал, когда из нутра Мадонны вылетают сотни птиц. Не умилится русский интеллигент вере простых женщин в чудо. Его не растрогает даже созерцание фрески Пьеро делла Франчески, которую долго держит камера. Жирное НЕТ — умилению, сердечному теплу, радости, законно вырастающим при соприкосновении человека с шедеврами мировой культуры, душевности простых, верящих в чудо людей.

Евгения носит с собой томик стихов Арсения Тарковского — для Горчакова это символ непереводимости культуры. И невозможности взаимного влечения. Молодая женщина тянется к России, русской культуре, ей нравится Горчаков, но у Тарковского интрижка неуместна, а любовь невозможна. Горчакова раздражает присутствие женщины, он предпочитает одиноко переживать душевную смуту в гостиничном неуюте. Уровень символичности тут возрастает, предоставляя возможность киноведам, старающимся дать множество расшифровок образной структуре фильма, с точки зрения философии объяснить поведение Горчакова вплоть до поисков фрейдистских мотивов. Специалисты в области кино будут увлечены дешифровкой «кодов Тарковского», сам же он станет категорически отпираться от подозрений в любом не спонтанном построении кадра и сюжета. «Запечатленное время» — вот оно здесь какое: унылое, тяжкое, угнетающее душу.

Бассейн пуст, темей, грязен, герой не снимает пальто, даже валяясь в постели. Его убежище напоминает конуру Сталкера — разруха, плесень, грязь.

Роль писалась для Солоницина — именно его, потрепанного жизнью, легче представить в непролазном мраке, стискивающем героя. Янковский слишком молод, красив и полноценен для изъеденного душевной смутой человека. Горчаков мучается от непонимания симптомов своей болезни. Мировая скорбь угнетает его. Наконец он находит того, кто готов принять на себя бремя ответственности за деградирующее человечество и указать путь к жертвенному искуплению его грехов. Полубезумный Доменико (в исполнении актера Эрланда Йозефсона) приходит к Тарковскому как носитель нового амплуа — искупителя всех грехов человечества. Сталкер не встретил такого чистого помыслами и желаниями человека. Горчаков нашел его. Не Евгения становится для него центром притяжения, а этот полубезумный старик, околачивающийся у бассейна со своим псом. Горчаков просит Евгению отвести его в жилище Доменико. Здесь царит убожество полубомжового существования, где старая кружка, рваная занавеска и сухие цветы создают атмосферу умирающего быта, являя торжество духовного аскетизма в мире капиталистического стяжательства.

Доменико откроет Горчакову тайну: чтобы спасти мир, надо пронести горящую свечу через бассейн св. Маргариты и загадать желание (здесь прослеживается аналогия с таинственной Комнатой в «Сталкере»), Отрывок из бетховенской «Оды к радости», с внедрением японских мотивов, подчеркивает значимость воспринятого Горчаковым откровения.

Статус снов Горчакова, как всегда у Тарковского, равен реальности, если не превосходит ее. Фильм сплетает явь с полубредом, полусном. Действительность похожа на наваждение, а наваждение почти неотличимо от действительности.

Внезапно врывается цветной кадр — спина героя, шагающего по городку, — здесь сплетены фрагменты образов прежних лент, стихов отца. А девочка в резиновых сапогах — Анжела, является герою как ангел местного значения.

Фильм состоит из самоцитирования прежних мотивов, вписанных в стилистику постмодернистских тенденций, охватывающих все художественные средства — цитаты, само цитаты, отзвуки и переклички сюжетных мотивов, образов. Камера собирает все это в очень медленном, непривычном для Запада ритме.

Доменико решается на последний шаг в своей борьбе за очищение людей от греховных материальных страстей. Он проповедует на Капитолийском холме, взгромоздившись на круп конной статуи Марка Аврелия. Его страстный призыв к здоровым и сытым никого не трогает: «Что за мир, если сумасшедшие взывают к вам — стыдно!» Завершив свою речь, Доменико дает команду: «Музыка!» Один из сумасшедших поливает его из блестящей канистры, он неловко чиркает зажигалкой. Старая одежда не хочет загораться, а потом начинает пылать только спина. Старик горит нелепо и мучительно; жалобно воет и рвется спасти хозяина привязанный пес. Наконец на полную мощь включается в репродукторе «Реквием» Верди. Эпизод снят блестяще, производя впечатление кульминации. Но она еще впереди.

Во время гибели Доменико Горчаков приезжает в Банья Виньони и спешит к бассейну, дабы осуществить ритуал спасения мира.