Дело всей жизни (СИ) - "Веллет"

Шэй заставил любовника наклониться ниже и поспешно нашарил рукой застежку ремня. Тот упал под ноги с гулким тяжелым звуком, но мистер Кормак уже не обратил на это внимания, терзая штаны.

Хэйтем оттолкнул его руку и коротко бросил:

— Свои расстегни.

Шэй был только рад послушаться. С его губ сорвался облегченный вздох, и он уже не мог утерпеть, прижимаясь к любовнику обнаженной плотью. Хэйтем явно был не в восторге — у него процесс занял несколько больше времени, поскольку ему мало было расстегнуть гульфик. Мистер Кормак надавил членом ему на копчик и застонал.

Звук отлично отразился от стен противоположной стороны улицы, и Хэйтем вскинулся:

— Можешь еще крикнуть «на абордаж!»

— Я-то могу, — насмешливо выдохнул Шэй любовнику в ухо.

— Не надо, — сразу капитулировал Хэйтем. — Это сражение ты уже выиграл.

— И могу поступить с тобой, как с поверженным капитаном, — Шэй надавил сильнее, втискиваясь между сжатых ягодиц.

Только мигом позже он сообразил, как прозвучали его слова, и ждал язвительных вопросов на тему того, часто ли доводится так поступать, но… Но Хэйтем тяжело выдохнул, едва слышно простонал и резко подался навстречу.

Шэй торопливо перехватил любовника левой рукой, а правой полез в карман. Склянку с маслом он легко подхватил, а вот чтобы открыть, пришлось воспользоваться зубами. Зато масло плеснуло на пальцы густо и ровно, а скверно закрытый бутылёк Шэй небрежно отставил в угол между створом окна и стеной.

Было не слишком удобно. Гораздо проще бы было, если бы Хэйтем заранее озаботился тем, чтобы снять штаны, но теперь на это терпения у Шэя, конечно, не хватило бы, а потому он только провел основанием большого пальца по выемке на ягодице любовника, образовавшейся от напряжения мышц, и скользкими пальцами протиснулся в тесную ложбинку, нащупывая вход в тело.

Хэйтем вздрогнул, но прогнулся, двигаясь навстречу, и лишь это отличало его от того мистера Кенуэя, которым когда-то победно овладел капитан Кормак. Бывший ассасин, ирландец и пират.

Шэй входил в него пальцами осторожно, бережно. Разминал тугие мышцы, старался доставить наслаждение, а не только технично подготовить любовника. Невольно склонился над ним ниже, вдохнул знакомый запах волос, перевязанных алой ленточкой — некогда угольно-черных, а ныне — наполовину седых. Но для Шэя, который уже видел первые серебристые нити в своих волосах, это не стало чем-то тревожным или странным. Скорее, напротив. Мог ли он когда-то подумать, что сумеет полюбить человека настолько, что все в нем будет видеться привлекательным и родным?

Хэйтем хрипловато вздыхал, поводил бедрами, подавался навстречу, и очень скоро мыслей в голове не осталось. Шэй чувствовал, как вокруг пальцев горячо сжимаются мышцы, и почти виновато прошептал:

— Не могу, Хэйтем. Можно?

— Раньше ты не спрашивал, — выдохнул мистер Кенуэй.

Шэй прикрыл глаза. И впрямь, в самый первый раз не спрашивал. Но потом задавал этот вопрос много раз. А теперь уже получил ответ.

Он выскользнул, торопливо проскользил пальцами с остатками масла по собственной плоти и направил себя рукой. Хэйтем глухо простонал на одной ноте, и не войти в него разом было трудно. Шэй едва сдерживался, когда дюйм за дюймом уговаривал себя потерпеть. И тогда когда вошел полностью, позволил себе сделать то, что давно хотелось — прижал к себе возлюбленного за пояс и прикусил за плечо, прямо поверх тонкой ткани рубахи.

Мистер Кенуэй дернулся первым, начиная движение — и при этом сам шумно вздыхал и двигался глубже. Шэй почувствовал, как изогнулось под ним тело любовника, и не удержался — резко двинул бедрами, выскальзывая и заставляя принимать естество полностью.

Пальцы Хэйтема сжались на манжете на руке Шэя, что лежала на бедре, и…

Шэй уже не понимал, как давно этого хотелось, сколько приходилось из-за этого терпеть. Хэйтем принимал его, зажимал естество, изгибался, постанывал и двигался — и этого было слишком много.

Шэй с трудом заставил себя обрести ясность мысли — весьма посредственную, но этого хватило, чтобы он тяжело положил ладонь на член любовника и провел вдоль — туда и обратно, в такт движению.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Хэйтем застонал громче, теперь и его голос было слышно на улице, но больше его это, кажется, не волновало. Мистер Кормак и сам позволил себе не сдерживаться.

Слишком давно хотелось. Слишком яркими были воспоминания. Слишком личным разговор.

Он двигался сильно и ласково одновременно, и сам наслаждался. Знал наперечет все реакции, но это сейчас только подстегивало, заставляло брать так, как будто он имел на то полное право. Или это действительно было так.

Доски пола, разумеется, скрипели, слегка дребезжало стекло в распахнутой створке окна, но Шэй не опасался сторонних взглядов. На улице не горел ни один фонарь, а лавка напротив давно закрылась…

Хэйтем вдруг повернулся, коснулся щеки виском и выдохнул:

— Шэй… В меня.

Такого приказа магистра мистер Кормак ослушаться не мог. Он и без того уже с трудом удерживался, а потому на приказ отреагировал четко: притиснул любовника к подоконнику всем весом и… По руке плеснуло вязким и теплым. Шэй чувствовал, как перед глазами полыхнуло алым, но судорожно зажимающееся тело под ним не позволило думать о чем-то еще.

Шэй закрыл глаза и полностью растворился в ощущениях.

И только потом, когда все закончилось, развернул голову любовника за затылок и поцеловал его в губы. Тянуться было не слишком удобно, но ощущения с лихвой оправдывали неудобства.

Шэй помог любовнику окончательно раздеться и собирался уже было отправиться на свою койку, когда мистер Кенуэй вдруг предложил:

— В прошлый раз мы неплохо выспались на одной постели.

Шэй молча шагнул к кровати Хэйтема и сбросил с нее сюртук. Сегодня он будет спать на его плече, даже если весь мир отправится к морскому дьяволу.

 

========== Октябрь 1770, поместье Дэвенпорт ==========

 

— Никогда не думал, что увижу такое… непотребство, — Хэйтем, сложив руки за спиной, наблюдал за последними приготовлениями с утеса.

Шэй, стоящий за плечом любовника, согласно кивнул, хотя видеть его Хэйтем сейчас не мог. Но зрелище и впрямь было какое-то… почти непристойное. Восстановленная «Аквила», пришвартованная к пристани, с подновленным символом Братства на мачте, странно оттеняла покачивающуюся на якоре «Морриган».

Места в заливе было не слишком много, а потому Шэй предпочел не подводить свой бриг слишком близко, бросил якорь немного южней и выбрался на берег на канате, иначе бы промочил ноги по колено, а то и по бедро. Хэйтем такой способ передвижения отверг, а потому просто перепрыгнул с кормы на скалу, а оттуда уже пробрался зарослями дрока. Когда он шагнул на дорогу, полы его плаща были в сухих веточках и листьях. Шэй даже помог ему отряхнуться — еще не хватало показаться перед ассасинами в нелепом виде.

Коннора пока не было видно, но на пристани было людно. Нанятая команда матросов обживалась на борту «Аквилы», делались последние приготовления к отплытию.

Шэй критически оглядел корабль, но недочетов не заметил: хорошо просмоленные борта — совсем светлые, сосновые; крепкие паруса, хорошая осадка. Пожалуй, восстановленная «Аквила» не уступала себе же в более счастливые для нее времена.

Мистера Фолкнера было хорошо видно. Он стоял и громко выкрикивал приказания, и в этом был похож на дирижера — особенно, когда взмахивал тростью.

— Пожалуй, я бы подошел, — бросил Хэйтем через плечо. — Коннору не помешает пара советов.

— В первую очередь, Коннору не помешает морская карта, а то он понятия не имеет, куда собирается идти, — глубокомысленно заметил капитан Кормак. — Когда мы с ним виделись третьего дня, все его мысли были заняты костюмом.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— И в кого он такой? — мистер Кенуэй повернулся, и стало видно, что он недовольно кривится. — Я всегда порицал его индейские… наряды, а ты и вовсе плевать хотел на костюм, лишь бы было удобно.

— Вообще-то мы оба с ним очень даже обращаем внимание на внешний вид, — скорбно признал Шэй. — Просто представления Коннора о прекрасном несколько отличаются от наших. Но, держу пари, тебе понравится то, что ему пошили. Мне кажется, портниха строила Коннору глазки, хотя старше его раза в три.