Здесь, под северной звездою... (книга 1) - Линна Вяйнё

— Сам он умер сразу, а Бобриков еще оставался жив какое-то время.

— Да-а... Это даже хорошо, что маяться не пришлось...

Юсси не мог заинтересоваться этой историей, так как понимал, что его позвали сюда не затем, чтобы сообщить об убийстве Бобрикова.

Но вот пастор взял себя в руки, хотя видно было, что возбуждение все еще владеет им.

— А как вы поживаете, Коскела, как ваше здоровье?

— Да уж известно... Спина немного того, и в брюхе своя музыка.

У пастора все еще кружилась голова от необычайной новости. Думая о поступке Шаумана, он чувствовал, будто и сам поднимается к вершинам человеческого духа. Казалось, что все мелкое и будничное утратило свое значение. Он даже держался как-то проще, чем обычно. И сказал дружески, чуть ли не с улыбкой:

— Вот послушайте, Коскела. В приходском совете возникло мнение, что пасторат должен вернуть себе часть земли Коскела. Не особенно много... Но в какой-то мере...

Единственным ответом Юсси было:

— Та-ак.

Тут пастор стал совершенно серьезен. Он начал быстро объяснять:

— Я понимаю, что вас, Коскела, это огорчает — так вот вдруг... Но имеется в виду не так уж много: только часть болота, примыкающая к лесу... Начиная от водосточной канавы. Видите ли, совет считает, что хозяйство пастората недостаточно рентабельно... Сколько там? Всего гектара четыре... Не больше.

— Это, сказать примерно, третья часть всей земли торппы. А лучшей-то земли — половина.

Пастор откашлялся. В тоне Юсси было что-то вызывающее и обидное. А обдумывая заранее эту встречу, пастор втайне даже желал, чтобы Юсси рассердился. Это облегчило бы задачу.

— Неужели правда? Но, по-моему, лучшие все-таки те земли, что по ручью! Разумеется, болотные земли хороши под овес и под травы, но ведь, к примеру, сеять рожь на них нельзя.

— Оно конечно... Да только тогда и тут не больно много ржи насеешь... Надо же чем-то кормить скотину... Придется коров порезать.

— Все равно у вас, Коскела, останется еще очень много... А вам, я думаю, как раз не повредит, что работы станет поменьше. С вашим-то здоровьем...

Юсси даже вздрогнул и попытался выпрямиться, принять молодцеватый вид.

— Да. оно конечно... Хотя сила-то еще есть... И сыновья скоро подрастут... Но ежели на то пошло, чтоб отобрать, так уж мне ничто не поможет... Должен отдать. Это так... Я только думал... Как я тогда старался.., что это вроде как... Ну да что уж... ничем тут не поможешь... Раз уж отбирают, так...

— Вы ведь понимаете, Коскела, что я и сам, так сказать, приходский торппарь. У меня, стало быть, нет власти решать. А приходский совет... Нашли, вероятно, что интересы церковного имения требуют...

Юсси понял, что все разговоры бесполезны. Он встал и, стараясь сдерживаться, сказал:

— Так. Ну что же... Тогда, видно, надо переписать договор.

— Это не нужно. Ведь мы же не меняем договора по существу. Мы только возвращаем часть земель, размер которых в договоре точно не определялся.

— Да-а... Ну так пусть остается.

— О, совсем из головы вон... Разумеется, нам надо переписать договор. Я думаю заменить один конный день поденщины на простой, ибо если уменьшается участок арендуемой земли, то и арендная повинность должна уменьшиться. Но мы успеем оформить это потом. Поскольку земля возвращается с будущей весны, то мы уж весной все и перепишем.

Юсси собрался уходить. Пастор проводил его до крыльца и все объяснял, что теперь Коскела будет легче и что он постарается устроить, чтобы на поденщине Коскела выполнял более легкие работы.

— Потому что уж вы-то на своем веку потрудились!

Минуту он еще смотрел с крыльца вслед удаляющемуся Юсси. Потом, нахмурясь, поглядел на высохшие еловые ветки перед крыльцом и вошел в дом. В это время Эллен опять говорила по телефону, расспрашивая о подробностях случившегося.

— Да, безусловно, он умер. Хотя официально ничего еще не сообщали.

— Тираны противны не только людям, но и богу. А божья карающая десница тяжела и настигает всюду, — сказал пастор.

— Пусть они теперь сами строят дом для своей пожарной команды. Мы помогать не пойдем. Теперь уж все равно... Землю отхватили... Теперь у нас не больно много возьмешь.

Да. Юсси Коскела на постройке пожарного дома не появлялся. Семнадцатилетний Аксели собрался было пойти на талкоот, но Юсси запретил и ему.

Хотя парень был в том возрасте, когда не испытывают особенного интереса к своему хозяйству, к торппе, все же утрата земли больно задела и его. Первые ростки гнева пробились в ту минуту, когда он увидел, как мать плачет за печкой, прикрывая глаза передником. Горе отца не так трогало Аксели. Он не любил, не уважал отцовского отчаяния, считая, что оно вызвано скупостью и жадностью.

Аксели хотелось утешить мать, но так как он был всего лишь семнадцатилетним сыном торппаря из Хэме, то слово утешения превратилось у него в упрек, высказанный досадливым, почти враждебным тоном:

— Ну что этак ревете? Слезами делу не поможешь...

Алма вытерла глаза и промолвила:

— Да я не о том... А отца жалко... Нешто не видишь: он ночами не спит.

Сын, угрюмо глядя в сторону, пробормотал словно про себя:

— Хоть спи, хоть не спи, от этого лучше не будет. Раз отобрали, значит отобрали.

— Что ты говоришь!.. Поработал бы сам, как отец... Сам бы протоптал эти тропинки в болоте... Иное бы заговорил. Я-то видела все с самого начала и знаю... А тебе торппа недорога, потому что ты не помнишь, как ее ставили.

Материн упрек был несправедлив. Аксели любил торппу, она была его родным домом и казалась ему своей еще больше, чем родителям, потому что он здесь родился, здесь вырос. И вот опять вышло, как раньше: хотел утешить мать, но не сумел сказать того, что чувствовал, и в конце концов едва не дошло до ссоры. Мать встала и вытерла глаза. Она уже снова была спокойна и, принимаясь за дела, сказала:

— Да. Так-то вот. А надо бы научиться принимать за благо Нее. что бог посылает. С его промыслом лучше не спорить... Что он находит справедливым, мы должны принимать безропотно.

Сын вспыхнул:

— Уж бога-то вы не притягивайте. Не богу нужно наше болото. Не бог сдает молоко на молочный завод... Сатана-поп забрал наши земли. Нельзя же вечно все сваливать на бога!

— Не богохульствуй. Когда-нибудь доведется тебе испытать в жизни такое, что и ты