Здесь, под северной звездою... (книга 1) - Линна Вяйнё

— Мне тяжело, если ты считаешь меня бессердечной, злой эгоисткой, думающей только о себе. Я понимаю твою точку зрения и уважаю ее, но она все-таки неверна. Ведь мы не берем чужого — только свое. Неужели ты думаешь, я могла бы допустить даже мысль об этом, если бы не считала ее справедливой?

Пастор поцеловал жену, вытер ей слезы и сказал:

— Да... Будничные заботы не дают нам возможности удовлетворить высшие требования. Милая... Не думай, что я не уважаю тебя. У нас у всех есть свои недостатки. Как же мог бы я презирать тебя? За годы нашего супружества ты должна была заметить... Ты вторая половина моего существа... Последние дни вновь это подтвердили...

Эти признания лишь усилили долго сдерживаемую страсть, и ночь их примирения походила на первую брачную ночь. Только благодаря привычке все было грубее.

Утром пастор чувствовал себя опустошенным. Но постепенно пустоту заполнили мучительные мысли. Оставшись один в своей канцелярии, он стал осыпать себя упреками, говоря вслух:

— Я жалкий либерал... Твердости моей не хватает даже на... В этом повинно домашнее воспитание... домашнее воспитание...

Но мало-помалу он привык к этой мысли. Оставалось только придумать, каким образом объявить об их решении Коскела. Эллен долго была покорной и ласковой. Она не знала, как угодить ему, и о каждой мелочи советовалась с ним.

— Как ты думаешь, не сделать ли нам так? Пусть будет по-твоему... Нет, девочка, мама не знает, ты должна"просить у папы; как он решит... Скажи, милый, что бы ты хотел на обед?

Когда что-нибудь складывается удачно, то кажется, будто сам бог помогает и отводит все трудности. Пастор надумал поговорить о делах пастората с Теурю и встретил с его стороны полное одобрение. Собственно, Теурю первый говорил ему все то, что пастор еще только хотел сказать.

— Торппа слишком велика. Было бы в интересах прихода возвратить пасторату хотя бы часть ее земель. Да и раньше приходский совет не утвердил бы за Коскела такой большой надел, но не хотелось спорить с Валленом.

На душе пастора стало полегче. Дело принимало другой оборот. Теперь он уже мог высказать не свои пожелания, а мнение приходского совета. И когда Теурю тут же попросил пастора подписать ходатайство о разрешении брату Теурю открыть в деревне бакалейную лавку, пастор согласился немедленно.

— В этом заинтересована вся деревня. Удивляюсь, почему раньше никто не подумал об этом. Я охотно подпишу прошение и с другими поговорю.

— Согласие барона у нас уже есть. И остальные не возражают. Купец из волостного села, конечно, ставит палки в колеса, но теперь уж он не сможет помешать.

— А где ваш брат собирается поставить свою лавку?

— Да думали так, что у развилки дорог, где сейчас пока торппа Лаурила... Но их так или иначе придется согнать. Не ради этой лавки. Я бы все равно с ними разделался. Но тут лучшее место, какое можно выбрать на наших землях: оно у всей деревни на виду, рукой подать...

— Да, конечно, хе-хе... Разумеется, купец должен идти к покупателям... Как это сказано? Если Магомет не идет к горе, то гора должна идти к Магомету... Хе-хе... Но я, как уже сказал, сделаю для вашего брата все, что в моих силах. Ведь в этом заинтересованы все мы, а не один ваш брат. Еще один шаг вперед для нашей деревни. Кстати, может быть, вы поговорите с Юлле и Паюненом о деле Коскела? Мне хотелось бы выяснить мнение приходского совета. Потому что я ведь думаю не о своей личной выгоде.

— Да я вам их мнение наперед скажу. Конечно, они всей душой поддержат.

III

Пастор велел Юсси зайти вечером к нему в канцелярию. В ожидании назначенного часа он беспокойно ходил из комнаты в комнату. То он терзался мыслью о предстоящем деле, то презирал себя за слабость и нерешительность.

Ани спросила его о чем-то, но он ответил рассеянно, не разобрав толком вопроса. А на уме вертелось, как смутная догадка: «Не выдержал... не выдержал борьбы. Все будет по-прежнему. Жизнь пойдет по старой колее. А почему?»

Он ходил, стараясь быстрым движением отогнать назойливую мысль.

Зазвонил телефон. Эллен сняла трубку, и по приветам, которые передавали, пастору стало ясно, что говорят из Хельсинки. Затем Эллен изумленно радостным голосом принялась расспрашивать:

— Да что ты говоришь? Кто? Он умер? Когда?.. Что же теперь будет? Но все-таки какое огромное... Есть еще герои...

Пастор подошел к жене.

— Что, что? Что там произошло?

Эллен повелительно замахала рукой, чтобы он замолчал, и всем своим видом показывала, что мешать сейчас нельзя. Пастор с напряженным интересом вслушивался в разговор, пока Эллен не повесила трубку и не сказала:

— Бобриков умер. Его застрелили... Боже, прости мне грех, но я благодарю тебя, господи!

— Застрелили? Кто застрелил?

— Некий Шаум. Эуген Шауман. Сын генерала Шаумана. Он тут же и сам застрелился, а в его кармане нашли письмо, адресованное царю, где он просит уничтожить систему гнета.

Они горячо обсуждали это событие. Эллен не могла усидеть на месте, то и дело вскакивала и восклицала:

— Тиран погиб!.. Тиран погиб!..

Даже пастор воодушевился. И все же его не покидало сознание, что нельзя одобрять убийство. В глубоком раздумье он сказал:

— Нам не дано права лишать человека жизни. Но юноша заплатил собственной жизнью за содеянное... И это многое меняет. В этом есть что-то святое... Сознание огромного нравственного долга...

Но. несмотря на серьезность этих слов, лицо пастора озаряла невольная, едва уловимая улыбка. Он старался, чтобы его выражение соответствовало словам, но безуспешно. И вскоре он так же отдался радостному возбуждению, как и Эллен.

Они надолго увлеклись беседой, но вдруг пастор вспомнил: «Коскела придет...» Глаза пастора стали серьезными, но лишь на мгновение. Дело Коскела казалось теперь пустячным.

Юсси дожидался в канцелярии, тревожась и подозревая недоброе. Должно быть, пастор заговорит о торппе, иначе Юсси не позвали бы сюда.

Пастор пришел просто-таки сияющий. Он не мог усидеть на Месте и говорил с Юсси, расхаживая по кабинету.

— Хотя в принципе убийство всегда остается убийством, однако данный случай особенный. Он поступил не как простой террорист, вроде этих русских нигилистов, а как глубоко нравственный человек.

Юсси потихоньку поглядывал на шагающего взад и вперед пастора и говорил как бы между прочим:

— Оно, конечно, с этими большими начальниками того... Сразу, конечно, струсят... если