Здесь, под северной звездою... (книга 1) - Линна Вяйнё
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я от Халме не слышал о боге ни дурного слова, ни хорошего. Но он верно говорил, что часто богом прикрывают любые черные, разбойничьи дела, и вы сами видите — правда это. Никогда больше не сниму я шапки перед здешним пастором! Клянусь самим сатаной, что это тоже правда!
— Не вздумай показывать свой норов. А то и остальное отберут. И что это ты начал так ужасно сквернословить? Держи себя в узде. До добра это не доведет.
— А, будь что будет! Неужели с подлостью мириться? Я где угодно проживу. Свет не клином сошелся. Если уж на то пошло — казенной-то дороги на всех хватает.
— Да... А больного отца оставишь одного?.. Подумай, что говоришь!
— А то говорю, что голова моя не поклонится захватчикам земли. Хорошо, что я уже успел пройти конфирмационную школу и мне теперь не нужно слушать блеяние этого чертова барана.
— Ну перестань... Что бы там ни было, он все-таки служитель божий.
— Хм... Служитель сатаны! Прислужник архидьявола!
Аксели вышел во двор. Отец у дровяного сарая готовил шесты да прясла для сена. Младшие ребята помогали ему, стругая клинышки. Юсси с укором поглядел на старшего сына:
— Ты что, уже все работы покончил?
— Не совсем еще... Но скоро, наверно, покончу... Чего для чужих стараться!
Это был крик души семнадцатилетнего парня, и отец мог бы его понять, но Юсси тоже хотелось сорвать на ком-то зло. Он принялся затесывать кол и каждый удар топора сопровождал ворчанием:
— Да-а... Только мне не годится бросать работу... Теперь-то как раз и надо начинать... Пусть грабят... Пусть отнимают все... Пусть и золу из печки выгребут, а я не могу опустить руки...
Двенадцатилетний Алекси серьезно стругал свой колышек, стараясь во всем подражать отцу, а младший Аку исподтишка усмехался, слушая ворчание Юсси.
Аксели вскинул на плечо лопату и пошел прочищать канавы. И вскоре откуда-то из-за хлева стало слышно, как с чавканьем черпает лопата ил со дна канавы, как смаху швыряет его и как сочно шлепаются на поле тяжелые лепешки жидкой грязи. Рабочий ритм был злее обычного. Парень стиснул зубы так, что желваки вздулись на щеках и съежился от напряжения розовый подбородок, украшенный реденьким светлым пушком. И с каждым взмахом лопаты слышался резкий, надсадный выдох, слон-но парень бился с ненавистным врагом — хлестал, рубил его с плеча.
В Коскела и зло срывали в работе.
IV
— И запомни, что это тебе не игрушки... Того и гляди, с сумой пойдем.
Аксели собирался в пасторат на поденщину. Пастор объявил, что с нынешнего дня Аксели может приходить работать вместо отца. Он считал, что таким образом он возмещает Коскела его потерю, но, собственно говоря, Аксели уже вполне заменял отца на всех работах, а кое в чем даже превосходил его.
Парень ничего не возразил отцу и молча ушел. Оставшись вдвоем, родители заговорили о поведении сына. Мать защищала Аксели.
— Конечно же, ему тоже обидно. Сызмальства работал— тянул лямку, как раб, а теперь вон что выходит.
— Да... Но и грызть удила тоже, знаешь, проку нет... Дружба господ — она ведь того... Эвон как сладко-то улещали, а поди, уж думали: с какой стороны посподручнее оттяпать?
Аксели запрягал коня у пасторской конюшни. Вдруг, откуда ни возьмись, появился пастор и приветливо сказал:
— С добрым утром! Сегодня нам снова бог посылает прекрасный день!
Парень скрылся за лошадью и, не отвечая, яростно затягивал подпругу.
— С добрым утром!
Аксели натянул вожжи и прыгнул в повозку. Он покраснел, но только плотнее сжал губы, явно решив упорствовать в своей дерзости. Пастор взглянул на него с удивлением, а затем сказал уже другим тоном, чувствуя себя задетым:
— Почему, Аксели, ты мне не отвечаешь?
— Не знаю... небось, здоровканье в отработку не входит.
Пастор даже растерялся, но затем строго ответил на возмутительную грубость:
— Нет, конечно. Но так приличные люди себя не ведут.
Пастор, конечно, понял, в чем тут причина. Но хотя и чувствовал, что поступил с Юсси несправедливо, он все же не видел никаких оправданий для дерзкой выходки сына Коскела. Прежде всего он еще мальчишка! И пастор продолжал:
— Надеюсь, Аксели, ты будешь вести себя как подобает. Уж хотя бы ради своих родителей. А не то нам с тобой будет очень трудно.
Парень хлестнул коня и поехал. Проводив его взглядом, пастор направился домой. Он рассказал о случившемся Эллен, и она предложила поговорить об этом с Коскела.
— Мне не хотелось бы огорчать старика, однако надо научить мальчишку прилично вести себя. Ну, будь еще старый Коскела как-то раздражен — это можно понять, но при чем тут его сын? Торппа его нисколько не касается. Если у кого и есть некоторые права на нее, так только у отца. Не воображает же он, что Коскела — его наследственное имение!
— Не думаю, чтобы он сердился из-за земли. Просто у него довольно трудный характер. Не помню, кто это сказал, что характер мужчины проявляется особенно в обращении с лошадьми. И я замечал, что этот парень очень жесток с лошадьми. Однажды я даже одернул его, когда он бил коня. В нем чувствуется буйная стихия, и я боюсь, что с ним не оберешься неприятностей. Предусмотрительность не помешает. Нам не следует переписывать договор на него. После Коскела торппу лучше передать среднему сыну. Тот приличнее во всех отношениях.
Однако пастор пока не стал принимать никаких мер. Они с Аксели старались не встречаться друг с другом, как будто по уговору. И наконец, попавшись как-то пастору на дороге, Аксели все же угрюмо и неловко поздоровался. Таким образом, формальное примирение состоялось. Но отношения оставались натянутыми, и уж этого ничто не могло исправить. Зато в работе парень отличался все больше и больше. Он усердствовал свыше сил и, конечно, начал наступать на пятки другим работникам пастората, чем вызвал их недовольство.
— Ну что ты как расходился? Куда торопишься? За тобой не угнаться. Только задаешь всем больше работы.
— Иначе господам жить не на что.
Он долго злился на весь белый свет. Бывало, повстречается на дороге знакомый и спросит:
— Куда идешь?
—
