Сборник статей и интервью 2007г. - Борис Кагарлицкий

Чепуха какая-то. Впрочем, мне все равно - я предпочитаю курицу или морепродукты.

На следующий день я не удержался и рассказал эту историю российскому корреспонденту в Римен. К моему изумлению, он совершенно не удивился.

«Да, ходят такие слухи, - ответил он. - На самом деле, конечно, никого не съедают. Мертвых просто где-то закапывают, в паспорте карточку переклеивают и по нему потом живет другой китаец. Так что, с официальной точки зрения, эти люди бессмертны».

Странным образом эта история припомнилась мне когда объявили итоги парламентских выборов во Франции. Казалось бы, и страна другая, и тема иная, требующая серьезного политологического анализа.

Но в этой фобии, в неуверенности, отражением которой явно была история о мертвых китайцах, содержится ответ на вопрос о причинах победы правых. Триумф Николя Саркози мог показаться странным на фоне всеобщего недовольства, царившего во Франции к концу 2006 года. Казалось бы, народ протестует, все меры правительства проваливаются из-за сопротивления граждан, самое время сменить правительство на оппозицию. И тут вдруг на президентских выборах побеждает министр того самого непопулярного правительства. И ладно бы еще только на президентских, решающихся во Франции относительно небольшим перевесом! Парламентские выборы для Саркози оборачиваются даже большим успехом, нежели президентские. Оппозиция полностью разгромлена, приведена к совершенному ничтожеству. Социалисты и коммунисты превращены в маленькие, ни на что не влияющие фракции, других партий и вовсе не видно.

Провал оппозиции легче объяснить, чем успех Саркози. Социалистическая партия отнюдь не выражала настроение недовольных граждан. Больше того, в глазах большинства французов она выступала как сила, отстаивающая принципы той самой системы, кризис которой очевиден. Саркози, напротив, обещал перемены. А главное, он вступил в определенный диалог с обществом, отреагировав на его тревоги и заботы. Не с гражданским обществом, представленным той же элитой профессиональных и высокооплачиваемых общественников, обычно связанных с социалистами, а именно с населением, большинством французов.

Насколько им понравятся предлагаемые Саркози ответы - вопрос иной. Подозреваю, что совсем не понравятся. Но он по крайней мере признал существование вопросов там, где либеральная элита их наотрез отрицала.

Политическая катастрофа левых несводима к предательству социалистов. Показательно, что незадолго до парламентских выборов во Франции прошли региональные выборы в Италии. Результат точно такой же: впечатляющий провал левых.

Саркози заговорил о проблеме иммиграции, что прежде позволяли себе только ультраправые. И его заявления не сильно отличались от того, что прежде говорил Национальный фронт Ле Пена. Побочным результатом этого, кстати, оказался провал партии Ле Пена на выборах. Его любимая тема была «похищена» президентом. Есть, однако, различие: ультраправые могут сколько угодно ругать «понаехавших», не задумываясь об юридической стороне дела и о том, насколько их лозунги соответствуют нормам правового государства. Напротив, консерватор Саркози, которому необходимо оставаться в рамках буржуазных приличий, поставив проблему, должен предложить решение не в форме погрома, а в форме политики. Причем он не может ни игнорировать основные принципы Республики, ни изменить их.

Надо сказать, что «идеалы Республики», восходящие к Великой французской революции, на культурном и идеологическом уровне объединяют и левых, и правых. Это значит, что, с одной стороны, жители Франции имеют право на гражданство, независимо от происхождения и вероисповедания, но с другой стороны, не должно быть и никаких исключений и привилегий для отдельных групп. Если христиане имеют по одной жене на одного мужчину, то и мусульмане должны жить так же. Если кресты нельзя выставлять напоказ в школе, то и мусульманским девочкам надо приходить на занятия в класс с непокрытой головой.

Либералы настаивали на сохранении культурных различий, ультраправые выставляли их напоказ, призывая не мириться с тем, что новые иммигранты не соблюдают норм, привычных для «европейского образа жизни». Между тем для большинства французов иммиграция - это не культурная, а социальная проблема. Вопрос о платках на головах у арабских девочек второстепенен по сравнению с вопросом о зарплате и работе. И тут выяснилось, что значительная часть французов арабского или сенегальского происхождения обеспокоена неконтролируемой миграцией еще больше коренных «белых» французов.

Вдобавок выходцы из разных стран не слишком симпатизируют друг другу. Арабы и сенегальцы испытывают страх перед китайцами. Всех их, однако, объединяет недоверие к восточным европейцам, пресловутым «польским сантехникам», готовым очень плохо сделать любую работу за очень маленькие деньги.

Один из моих знакомых, перебравшись в Париж из Дели, обнаружил, что ему недоставало каких-то документов, чтобы оформить аренду квартиры. Однако, к его изумлению, домовладелец не стал возражать против заселения. «Я вам доверяю, - сказал он. - Вы же приличный индус, а не какой-нибудь польский жулик».

Беда в том, что мигранты конкурируют между собой в гораздо большей степени, чем с «коренным» населением. Те из них, что сумели устроиться и получить сносные рабочие места, пристроить детей в приличную школу, смертельно боятся новой волны приезжих, которые готовы будут делать ту же работу за полцены. В итоге, к изумлению социалистов и левых, когда Саркози пообещал ограничить иммиграцию, значительная часть французов арабского и африканского происхождения голосовала за него. Новая администрация будет стараться совместить жесткую позицию по вопросу об иммиграции с формальной политкорректностью. Например, министром юстиции будет женщина алжирского происхождения. Иногда, правда, риторика зашкаливает. Саркози готов потребовать от молодых иммигрантов доказательство того, что они забыли «родной» язык. Проверить знания как-то еще можно. Но интересно, как они будут проводить тесты на незнание? Невежество всегда можно симулировать.

Не желая оценивать иммиграцию в качестве социальной проблемы, не только социалисты, но и радикальные левые оказались в плену у догм либеральной идеологии. «Драма иммиграции состоит в том, что вновь приехавшие люди одновременно являются и жертвами проводимой политики, и ее инструментом, - говорит мне Эрик Канепа, старый знакомый, переселившийся из Нью-Йорка во Флоренцию. - Работодатели используют иммигрантов, чтобы подорвать социальные завоевания западного общества, а с другой стороны, национальные меньшинства подвергаются расистским атакам справа».

Эрик перебрался из Америки в Италию, мечтая о европейской культуре и традиции. Однако эти традиции и эта культура находятся под ударом. «Раньше здесь во Флоренции каждая лавка после обеда закрывалась на сиесту. Послеобеденный сон - обязательная часть средиземноморского образа жизни. Но вот рядом появились китайские и пакистанские лавки. Они торгуют в любое время, в любую погоду. Рано или поздно итальянцам, чтобы выжить, придется сделать то же самое. Кстати, обрати внимание, чем они торгуют? Гамбургеры, кока-кола! Их используют для того, чтобы продвигать американскую массовую культуры и стандарты потребления!»

Это своего рода наступление на социальные права мелкой буржуазии. Рабочие защищены профсоюзами, им легче защищаться. Мелкие лавочники приходят в отчаяние. Осталось совсем немного: нужно только объяснить разоряющемуся владельцу итальянской траттории, что причина его бед не в отмене государственного регулирования рынка, а в том, что в соседнем ресторане китайцы кормят клиентов задаром достающейся им человечиной.

Иммиграция - это не расплата за прошлые грехи колониализма, как думают многие либералы и левые, а его продолжение. Раньше захват колоний был необходим правящему классу, чтобы успокоить граждан метрополии, дав им социальные права, а теперь импорт людей и товаров из бывшего колониального мира используют для того, чтобы отнять у трудящихся эти уступки.

И в той и в другой ситуации неевропейские народы выступали одновременно и инструментом, и жертвами проводимой политики. Но сочувствие к жертве не отменяет необходимости политической альтернативы.

«Систему больше всего поддерживают те, кто больше всего от нее страдают. А те, кому приходится хуже всех, меньше всех протестуют!» - жалуется Рафаела Боллини, один из идеологов Европейского социального форума.

Но ведь это естественно! Самые угнетенные люди - одновременно самые запуганные, а потому и самые лояльные.

Вместо того чтобы защищать социальное государство и идеалы Просвещения, либеральная публика уверена, будто все вопросы решит свободный рынок, приправленный политической корректностью. Публике предлагается выбор между либеральной терпимостью и расизмом в духе ДПНИ. Терпимость, конечно лучше. Только вот беда: такая терпимость в масштабах общества ведет именно к усилению расистских настроений. Причем и либералы, и ультраправые представляют одну и ту же социальную и экономическую политику. Либеральная интеллигенция готова поощрять любые проявления дикости под видом культурных различий. Самые варварские трактовки ислама принимаются в качестве народных традиций, а в ответ крайне правые культивируют не менее дикий христианский фундаментализм. Авторитарная диктатура лидеров этнических общин над своими соплеменниками признается под видом поощрения общинной жизни и самоуправления. Не все традиции надо поощрять и сохранять.