Алая Вуаль - Шелби Махёрин

Мсье Дюпон склоняет голову и оскаливает зубы на Присциллу и Джульетту, когда они не сразу следуют за ним. Джульетта гримасничает, как будто ей больно, а затем делает реверанс. Внимание Одессы переключается на Присциллу, которая все еще стоит на платформе с прямой спиной и гордыми плечами. Борис и Роми медленно отступают от нее, их взгляды устремлены в пол.

— Ты бросаешь ему вызов, Присцилла? — спрашивает Одесса. — Мне позвать нашего короля?

Широко раскрыв глаза, я наблюдаю, как сжимается челюсть Присциллы, как она не хочет разрывать зрительный контакт с Одессой. Все это кажется ужасно важным — ужасно глупым, словно я наблюдаю за последними мгновениями жизни этого бессмертного существа. Если бы вместо Одессы здесь был Михаль, Присцилла была бы уже мертва. Вторя моим мыслям, мсье Дюпон, все еще кланяясь, бормочет:

— Не будьте опрометчивы, mon amie55. Уступите сейчас же.

Горло Присциллы яростно сжимается.

— Михаль не годится для того, чтобы вести нас.

— А вы? — спрашивает он.

— Возможно.

Улыбка Одессы ожесточается.

— Будьте осторожны в выражениях, небожители. Сотни людей бросили вызов Михалю за тысячелетнее правление, но остался один Михаль — ведь в Реквиеме нет ни солнца, ни луны, ни звезд. Здесь есть только тьма, и тьма эта вечна.

При этих словах по моему телу пробегает необъяснимый холодок. Возможно, я безнравственна. Потому что я не могу оторвать взгляд от Присциллы, от Одессы, от ощутимой угрозы насилия между ними. Если ситуация еще больше обострится, Одесса может не дождаться Михаля. Она может расправиться с Присциллой голыми руками, и я… я просто не могу выразить должного ужаса перед такой перспективой.

Наклонившись вперед, я с затаенным дыханием жду, что ответит Присцилла.

Когда вместо этого маленькая рука сжимает мой локоть, я напрягаюсь, и сердце подпрыгивает к горлу. Мсье Марк резко кашляет.

— Идите, papillon, — говорит он, его голос нехарактерно тих. — Некоторые разговоры лучше не слышать, а я уже собрал ваше платье в задней комнате. Пожалуйста, подождите, пока я присоединюсь к вам.

Он не допускает никаких возражений, подталкивая меня вперед с силой, которая не соответствует его белым волосам. Ни один вампир в зале не обращает на меня внимания, пока мы проходим мимо. Одесса и Присцилла остаются в молчаливом вызове, даже когда мсье Марк закрывает за мной дверь.

Сдерживая желание прижаться ухом к двери, я оглядываю крошечную комнату. Его кабинет, понимаю я. Десятки коробок с одеждой разбросаны по столу, под креслом, по ковру в организованном хаосе, и каждую из них украшает изумрудная лента с красивым бантом. Неожиданный всплеск симпатии охватывает меня, когда я смотрю на них. Они точно совпадают с лентой на моем запястье.

— Мой брат страдает от того единственного недуга, который не поддается лечению, — размышляет д'Артаньян из корзины, наполовину скрытой за дверью. От неожиданности я вздрагиваю, когда он широко зевает, неторопливо потягивается — совершенно беззаботно — и садится, чтобы лизнуть лапу. Кончик его хвоста щелкает. — Чувства.

Хотя мои глаза сужаются, я сопротивляюсь желанию опустить рукав на свою ленту. Потому что мне нечего стыдиться, и, кроме того, мне не очень нравится это презрительное маленькое существо и его мнение. Конечно, я всегда знала, что кошки довольно замкнуты — за исключением тех, что живут на этом острове, — но эта выигрывает.

— Знаете, это не самый худший из грехов. Заботиться о ком-то.

Он делает паузу в облизывании задней лапы, чтобы подмигнуть мне.

— Это то, что, по-твоему, происходит? Вампиры заботятся о вас?

— Не говорите глупостей…

— О, хорошо. Тогда мы согласны. — Он продолжает облизывать себя в довольно оскорбительной манере, заботясь о том, чтобы подарить мне свою заднюю часть. — Я на мгновение забеспокоился, но было бы довольно абсурдно — даже бредово — для любого из нас притворяться, что вампир преследует ваши интересы. Даже ваш любимый мсье Марк отравил меня в порыве злобы, а ведь мы с ним жили в одной утробе.

Невольно я бросаю взгляд на дверь магазина, но из-за нее не доносится ни звука. Ни шагов. Ни голосов. Ни криков страдания, ни воплей восстания. Возможно, небесные вампиры оставили лавку в покое, а возможно — что более вероятно — я просто не слышу их; мсье Марк ведь признался, что встречался с ведьмой. Возможно, на эту дверь наложены чары, и они тоже меня не слышат, а значит…

Подойдя к потрепанному письменному столу, я как можно незаметнее отодвигаю стоящие там коробки.

Не мешало бы пошарить вокруг. Хотя мой обыск в кабинете Михаля не принес серебряного креста, он все равно оказался полезным, а мсье Марк, похоже, не так щепетилен в отношении своих вещей, как благосклонный правитель Реквиема. В конце концов, он отравил своего брата-вампира. Может ли он по-прежнему владеть тем, что использовал? Порошкообразный мышьяк? Ягоды паслена?

Крысиный помет?

Пожалуйста, пусть это будут крысиные экскременты.

— Вы соблазнили жену своего брата—. Решив сохранить непринужденность, я провожу рукой по хрустальному флакону с чернилами и перу с павлиньим пером в поисках чего-нибудь необычного. Грубоватый портрет двух девочек-подростков — предположительно дочерей мсье Марка — стоит в гордом обрамлении за портфелем в кожаном переплете, доверху наполненным набросками. — У него были все основания злиться на вас.

— Да, но он украл мой любимый карманный платок.

Моя рука замирает на ручке ящика стола, и я вытягиваю шею, чтобы недоверчиво посмотреть на него.

— Вы не можете говорить серьезно.

— В отличие от чего?

— Вы разрушили брак своего брата, потому что он украл ваш любимый карманный платок? — Я качаю головой и продолжаю поиски, теперь уже в ящике мсье Марка. — Это подло, д'Артаньян. Вам должно быть стыдно за то, что вы и вампир, и кот.

— Хотя, если хотите знать, я разрушил не его брак. Его человеческая жена умерла задолго до того, как кто-то из нас перешел в вампиры, и она никогда не позволяла себе подобных выходок.

Он с отвращением смотрит на меня своими огромными янтарными глазами, и хотя он никак не может этого знать — он не умеет читать мысли — тень сомнения все равно проносится у меня в груди в ответ. Нет. Стыд. Всего несколько минут назад я радовалась мысли о том, что Одесса причинит боль этому небесному вампиру, так кто я такая, чтобы стыдить д'Артаньяна за его поведение?

Горло сжимается от осознания этого.

Мне нужно как можно скорее покинуть этот остров.

Словно почувствовав мои мрачные мысли, д'Артаньян говорит:

— Однако, если говорить о презренном поведении, не спрятал ли мой брат ваше платье в своем столе?