Реверс - Михаил Юрьевич Макаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В поллитровке оставалось не больше ста капель. Пшеничный, уверенный в жестах и построении фраз, но с затуманившимися мозгами, тщился изобрести повод, который бы избавил его от продолжения банкета.
— Хорошо шифруешься, — «кум» подмигнул заговорщически. — Ты ведь за Герой приехал проверить? По-омню, он обещал инспекцию по результатам своей миссии… Вы что там думаете, Иван Сергеич за базар не отвечает?
«Ге-ера… Что за Гера такой? Какая-такая инспекция?!»
Вопросы без ответов роились. И тут на экс-убойщика снизошло алкогольное озарение. Он отзеркалил хитрована собутыльника. Взъерошил густые усы, звонко прищёлкнул ногтями по верхней челюсти.
— Зубастый Гера?
— О-о-о! — «кум» покатился со смеху. — Меня хрен обманешь! Я насквозь вижу! Чище рентгена! Точно! Как цыган, зубастый!
Из Острога с такими приметами сюда мог наведаться один-единственный Гера. Зингер! Жёлтые фиксы из бериллиевой бронзы были его визиткой. До сих пор он не заменил их цивильными протезами, пугая коммерсов уркаганским оскалом. «Клавиши»[179] под червонное золото Гера вставил в лагере, когда тянул срок за вооружённый разбой. Долговечность кустарных протезов удивляла, Зингер носил их лет пятнадцать, не меньше.
Интерес Геры был понятен. После посадки Клыча он, как штатный зам, рулил бизнесом группировки. В немногочисленной, но дееспособной бригаде считался бугром. Человек быстро привыкает к власти и деньгам, полученное на сохранение возвращает, как правило, с неохотой.
«У них какие-то внутренние заморочки», — удачно разгадав шараду, Пшеничный радовался своей сообразительности.
Не столько разум тут подсуропил, сколько фарт.
Чтобы узнать детали, пришлось выцедить ещё пару пузатых стопок. Насилуемое запретным продуктом естество протестовало — чесалась спина, знобило. Жарким полымем занялись уши. Казалось, будто они распухли до ослиных габаритов, хотя в зеркале выглядели стандартного размера.
Окончательно раскиснув, майор проболтался, вернее, признался посвящённому (пробалтываются посторонним), что конвертик, переданный Германом, своё дело сделал.
— Только не думай, что я всё себе захапал. Не я один решаю.
Пшеничный, приняв правила игры, с умным видом подтвердил (теперь уж чего скрывать?), что и в самом деле приехал выяснить, выполнено ли джентльменское соглашение.
— Толково, — одобрил «кум». — Не зря город ваш наречён подходяще… Острог! Это по-нашенски!
Чтобы не сотрясать воздух, майор вручил гостю постановление судьи об отказе в удовлетворении ходатайства об условно-досрочном освобождении осужденного Калачёва Владимира Дементьевича.
— Копию катнём для отчёта? — небрежно поинтересовался безопасник.
— Бери эту. Не хочу светиться под мухой. Заложит бабьё… Потом скажу в спецчасти, ещё одну в суде запросят, не переломятся толстожопые…
«Пруха», — радовался Пшеничный, вчетверо складывая документе фиолетовой гербовой печатью и живыми подписями.
Товарищеские посиделки с перерывом на короткий отрубон продолжались дотемна.
Наутро Пшеничный еле сполз с кровати гостиницы, куда его поселил новый друган. Башка представляла собой неподъёмную отливку чугуна, а сердечко, напротив, трепетало угодившим в силок воробьём. Зачерствевшие извилины тупили. Как о постороннем дяде подумалось: «Живой, и ладно».
И тут ужалила мысль: «Где судебный документ?! Потерял?!»
Рука судорожно цапнула нагрудный карман, под вельветом хрустнула бумага. Пшеничный отрывисто выдохнул, смежил набрякшие веки. Задание можно было считать выполненным на двести процентов.
«Сразу отдавать ксиву, датированную двадцатым мая, нельзя. Получится, что телега впереди лошади едет. Только я им денежку занёс, они мне тут же хлоп — готовое решение в зубы, будто караулили. Так не бывает. Надо выждать недельку, число исправить на более позднее, и скинуть ксиву с какого-нибудь левого факса на наш офисный факс. Исходящий номер, он меленькими циферками пропечатан, его сроду никто не читает. Оборвать по нему спецом. Елену Станиславовну предупредить, что жду супер-пупер важный факс из Мордовии, постороннему глазу не предназначенный. На подлиннике надпись сделать чужой рукой: «Для Пшеничного И.Н.» Ленуха сразу мне на руки отдаст, я — морду утюгом — и к боссу: «Вот, Сергей Альбертович, как обещал — подтверждение».
Ополоснув под краном отёкшее лицо, надсадно отхаркавшись, прокашлявшись, почистив зубы, безопасник мобилизовал волю и заставил себя побриться. На обратной дороге предстояла пересадка в Москве. Неопрятный внешний вид мог привлечь внимание вокзальных ментов.
Бритьё способствует приведению серого вещества в порядок. Выскабливая одноразовым станком подбородок, Пшеничный пришёл к выводу, что будет полным идиотом, если вернёт Катаеву тысячу долларов, предназначавшуюся в качестве взятки.
Мотивация нарисовалась железобетонная — моральное возмещение за риск здоровьем.
«Сколько пришлось выжрать водяры! Страшно вспомнить!»
При документально подтверждённом результате шанс опровергнуть слова о том, что деньги достигли адресата, равнялся нулю.
Но рассказ о том, как именно решался вопрос насчёт Клыча, следовало заготовить самый обстоятельный. Вдруг босс захочет услышать подробности. Тогда общими фразами не отделаешься. Понадобятся детальки — кто как на кого смотрел, чего говорил и так далее.
Дорога предстояла неблизкая, время покумекать будет. Тем более, завязка истории, в которой бутылки с элитным алкоголем бесследно исчезали в волшебном сейфе начальника оперчасти, имелась реальная.
Докрасна растирая грудь и плечи жёстким вафельным полотенцем, Пшеничный вышел из санузла в комнату. Кровь взыграла в жилах, росла уверенность — поступает он верно.
«Это не крысятничество! Не из общего возьму. Здесь у каждого свой карман. Только у одних тощий, а у другого от халявных бабок разбух, не грех облегчить. Платите, как полагается! Как в Америке!»
Похожими доводами безопасник оправдывал свои коммерческие шалости в бытность службы в МВД. Следствие и суд расценили их, как мошенничество с использованием служебного положения.
«Лишь бы конопатый не прибежал с похмелкой. Во сколько, интересно, у них столовая открывается? Надо горячего похлебать».
Здесь сработала ассоциативная память. Ярко вспомнился рассказ «кума» насчёт щетинистой свинячьей кожи, плавающей в кастрюле с баландой, и утроба мощно содрогнулась. Едва успел страдалец достичь унитаза, а то пришлось бы подтирать за собой.
6
29 мая 2004 года. Суббота.
19.35–22.00
Сотовый Ковальчука отвечал серией унылых гудков. Через определённое время входящий вызов автоматом сбрасывался.
Не будь Пшеничный умучен недавним пьянством и последующей муторной поездкой в плацкарте РЖД, он давно бы взбеленился. А так негодовал пассивно. В кабинете босса потенциал его напрягся, а теперь сдулся. Заряд любой батарейки ограничен.
Повторный вызов абонента, и вновь динамик прерывисто загудел. Ту-у-у… ту-у… ту-у-у…
«Припух Юрец. Два выходных ему подавай, как белому человеку».
На домашнем телефоне включился автоответчик. Оставлять сообщение начальник СБ не стал. Увидит хороняка определившийся номер, перезвонит. А не перезвонит, пусть пеняет на себя.
Оставался
