Флейта Нимма - Марина Кимман

Он хотел обойти дом — обычно в сад Аллегри пробирался так, чтобы никто не мог его заметить, даже случайно. Но тут раздался странный звук, больше похожий на скрип старой телеги:

— Крр-крр!

Он обернулся: в дорожной пыли, обрисованная лунным светом, стояла ворона. Она ждала Аллегри. Подумать по-другому было невозможно: птица смотрела именно на художника, не двигаясь с места и не моргая.

Аллегри нащупал флейту. Инструмент на своем месте, как и карта. Ему стало немного спокойнее.

Ворона стукнула клювом по дороге два раза, пролетела чуть дальше и снова клюнула землю. Аллегри поколебался. Кто знает, может, среди птиц тоже бывают свои сумасшедшие? Однако именно ворона принесла ему флейту, и разбудила его после долгого сна в горах Айзернен-Золена и Степи.

Художник пошел за ней.

Спинка и крылья птицы отливали серебром в лунном свете. Она проходила пару шагов, затем, будто вспомнив, что у нее для чего-то есть крылья, пролетала несколько метров. Увы, Аллегри все равно за ней не поспевал. Ей приходилось останавливаться.

Дома кончились. Аллегри знал, что некоторые пустынники поселились отдельно от своих товарищей, в саду, а кое-кто и дальше, в двух-трех днях пути отсюда.

Ворона повела его в сад. Аллегри было подумал, что она хочет, чтобы ей показали место, где он учился летать, однако птица прошла мимо.

Теперь она держалась ближе к художнику: при желании он мог бы наступить ей за хвост.

Деревья в темноте походили на скелеты. Ночью все казалось одноцветным, без единого вкрапления красного, зеленого, синего; художник вдруг понял, что ему не хватает ярких пятен.

Поэтому, когда в чаще яблоневых деревьев появился огонек, Аллегри обрадовался, но потом — почти сразу — насторожился. Насколько он помнил, в той части сада, почти дикой, никто не жил.

Однако ворона направилась именно туда.

Рядом с тем зажегся второй огонек. Его цвет становился то голубым, то розовым, то зеленым, как в калейдоскопе.

Вслед за ним, так же, но слегка прерывисто, повторял и первый огонек.

Ворона остановилась. Она некоторое время смотрела на огни, затем повернулась к художнику. В темноте у нее, как у кошки, горели глаза.

— Крр! — сказала она и взлетела к Аллегри на плечо.

Он инстинктивно попытался ее сбросить. Птица впилась когтями, да так, что оторвать ее можно было только с мясом. Более того, при повторных попытках она начала клеваться.

Огни двигались. Подойдя поближе, Аллегри увидел на поляне людей, и мгновением позже узнал в них своих попутчиков, Лемта и Омо. Он не хотел, чтобы его увидели, поэтому спрятался за деревом, достаточно близко, чтобы смотреть и слышать, и достаточно далеко, чтобы не быть обнаруженным.

Лемт и Омо сидели примерно в метрах трех друг от друга, с закрытыми глазами. Девушка, очевидно, мерзла и куталась в плед, парень, наоборот, снял куртку. Он не то спал, не то думал о чем-то.

Перед каждым висел мерцающий огненный шар.

— Я никогда не слышала его песню, — сказала девушка.

У парня дрогнули веки. Он кивнул.

— Что он пел? Тогда?

Парень нахмурился. Затем он открыл глаза, и очень, очень внимательно посмотрел на Омо.

— Это сложно описать. Но… смотри.

Лемт опустился на колени и снова закрыл глаза.

Довольно долго ничего не происходило. Аллегри, слегка разочарованный, собрался уходить, но ворона клюнула его по плечу.

Секунда, и что-то изменилось. Шар Лемта больше не мерцал. Он побелел, и с каждой секундой сиял все сильнее.

На самой поляне не осталось теней. Художник с беспокойством посмотрел в сторону поселения — если хоть один пустынник сейчас не спит, через десять минут здесь будет толпа.

А потом… Потом появилась музыка. Движение и статичность в форме звука, цвет, объем, природа, вода, огонь… Проще было обозначить это словом "всё", чем перечислять. Сама жизнь, хотя нет, что-то большее, источник всего — промелькнула мысль в голове художника.

Художник застыл на месте. "Всё" наполняло его тело. Аллегри, музыка, мир — все это по сути являлось выражением одного и того же, но вот чего? Песня обещала ответ, надо было только вслушаться.

Аллегри испугался. Что-то подсказывало ему, что если он разгадает секрет этой музыки, то флейта станет ему не нужна. Возможно, если бы он услышал ее до того, как въехал в Айзернен-Золен, что-то бы поменялось. Но сейчас…

Слишком поздно сворачивать с пути, подумал Аллегри. Да и не хочу, в общем.

Однако освободиться от власти музыки оказалось не так-то просто. Песня как будто вычищала темные закоулки памяти. Аллегри вдруг понял, что злость — на жену, сына, тех людей, которые пакостили ему всю жизнь, из зависти или по каким другим причинам — вся эта злость уходит из него. Он готов был простить тех, кто когда-то сжег его мастерскую. Даже Виорика вдруг показалась ему скорее жертвой обстоятельств, нежели злоумышленницей.

Аллегри достал флейту и посмотрел на нее, не совсем понимая, для чего она нужна теперь, когда он наконец-то почти счастлив.

Чей-то вопль перекрыл песню. Гелиал Омо схлопнулся и исчез. Они переглянулись.

Лемт плавно погасил свой.

Кричали совсем рядом.

Они поспешили к яблоневому дереву, что росло на краю поляны. За его стволом, на корнях, ничком лежал человек. Возле ладони на земле валялась не то короткая трость, не то ветка, завернутая в лист бумаги. Лемт приподнял ему голову и тут же ее уронил.

— Ксашик!

Вместе они перевернули его на спину. Он дышал, но рука у него была страшно, местами до почернения, обожжена. Омо осторожно осмотрела ее.

— Не удивлюсь, если пузыри вскочат, — сказала она.

Они обошли его кругом.

Лемт молча поднял трость и развернул бумагу. По темному стволу флейты пробежал маслянистый лунный блик.

— Какая-то дудка.

Омо фыркнула.

— Дудка?

— Да, смотри, вот сюда надо дуть…

— Это флейта, дурак, — она забрала у него инструмент. — Ты что, никогда флейты не видел?

Лемт пожал плечами.

— В Мэфе не очень-то любят музыку.

Они не заметили, как Аллегри пришел в себя и приоткрыл глаза. Первым, что он увидел, была ворона. Она сидела на ветках дерева над головами Лемта и Омо, и наблюдала. Затем Аллегри увидел что-то, что вмиг заставило его забыть обо всем.

Флейта была в чужих руках. Снова. В глазах начало застилать багровым, не то от боли в руке, не то от ярости.

— Отдайте! Мне! — просипел он.

Омо и Лемт смолкли и посмотрели на него.

— Флейту!

Девушка отступила на шаг, а парень спросил:

— Что ты видел? Сейчас?..

— Дались мне ваши тайны! — художник почти кричал, но голосом сдавленным, переходящим в стоны боли, — флейту!