Колесо Фортуны - Николай Дубов

Семен снова ничего не ответил.

— Ну давайте, товарищ директор, рассказывайте, что у вас тут за цацки и на что они могут сдаться…

— Геммы! — коротко поправил Аверьян Гаврилович. — Геммы и печати. Вы напрасно так иронически…

Между прочим, в моей коллекции, то есть в нашей, музейной, я хотел сказать, есть две геммы работы Луиджи Пихлера. И это вещи, которых не постыдился бы даже Эрмитаж… Шутка сказать — Пихлер! Прославленная семья мастеров восемнадцатого века, которые возродили античную глиптику и даже превзошли. Родоначальник этой плеяды знаменитых резчиков Антон Пихлер родом из Тироля, но жил в Неаполе, потом в Риме. Джованни, его сын, намного превзошел отца, достиг такого совершенства, что его копии античных гемм вводили в заблуждение самого Винкельмана. Луиджи — младший брат и ученик Джованни, лишь немногим уступал учителю, его работы чрезвычайно высоко ценились в то время, а уж теперь…

— Ну, почем, например?

— Я затрудняюсь сказать, сколько это в рублях…

Современных каталогов у меня нет, ехать специально в Москву или Ленинград накладно, а посылать боюсь — мало ли что… К сожалению, геммы Луиджи Пихлера я вынужден был убрать из экспозиции. По указанию Степана Степановича. Он, когда посетил музей, увидел их.

"Это что?" — говорит. Ну, я объяснил, что, по моим предположениям, одна — изображение древнеримской богини Флоры, а вторая — библейской Сусанны работы знаменитого Луиджи Пихлера. Вот по ободку идет его подпись.

Надо вам сказать, что геммы бывают двух родов: выпуклое изображение — это камея, а врезанное, углубленное, — интальо. Так вот, эти геммы Пихлера — обе интальи. Для наглядности я сделал пластилиновые оттиски и поместил тут же рядом. Степан Степанович посмотрел и говорит: "Что вы мне тем Пыхлером голову морочите, когда тут голые бабы?" Я говорю, обнаженные фигуры всегда изображались в искусстве, а об этих даже нельзя сказать, чтобы они совсем были голые. У Флоры в руках цветы, Сусанна прикрывается простыней… "Да что, говорит, она прикрывает? Она же горло прикрывает, а все хозяйство наружу!" Что тут было спорить? — Аверьян Гаврилович махнул рукой и замолчал.

— Ну? — сказал Кологойда.

— Пришлось убрать.

— Так их тут нема?

— Давно нет, лежат в запаснике.

— Ну так же нельзя, товарищ директор! — Кологойда старался скрыть раздражение, но оно все-таки явственно прозвучало в его голосе. — На кой ляд вы мне про тех Пахлеров рассказываете, если их тут нет? Чересчур вы много знаете, товарищ директор, вот и лезет из вас, как тесто из квашни… Вы гляньте — уже светает. Что ж мы тут, сутки будем сидеть?..

— Как угодно, — сказал Аверьян Гаврилович. — Я могу вообще…

— Да вы не обижайтесь… Только давайте коротко и по существу.

— Пожалуйста. Вот две крупные геммы, вырезанные на литографском камне. Так сказать, миниатюрные горельефы, изображающие мужчину и женщину. Сделаны не раньше половины девятнадцатого века. Исторической и художественной ценности не имеют. Овальный медальон вырезан на прекрасном перламутре, явно пасторальный жанр. — Кологойда поднял на него взгляд. — То есть изображены пастух и пастушка. Вдали средневековый замок. Полагаю, что это работа неизвестного мастера восемнадцатого века. Вот своеобразная гемма-клятва: видите, вырезана змея, которая как бы пытается ухватить себя за хвост, а текст вокруг не очень грамотен: "Соединусь или умру я с тобой". Вот другая: мужчина схватился за голову, текст вокруг фигуры: "О боже мой как я растроился". Тоже, как видите, с грамотой не шибко…

Ладанка, висячая иконка, тиснение на роге: на одной стороне изображено благовещенье, на другой рождение Христа… Все это дешевка, девятнадцатый век. А вот дальше значительно интереснее — резные печати. Тут просто гербы, главным образом польские — в свое время на Украине жило немало польских дворян, гербы с монограммами. О печатях существует ведь особая наука — сфрагистика. Это чрезвычайно интересный предмет, который оказал немало услуг истории и археологии. Вот, например, аккадский царь Саргон долгое время считался фигурой вымышленной, легендарной. Шумерские летописцы утверждали, что он царствовал за 2300 лет до нашей эры. Однако никаких, так-скать, материальных доказательств его существования не было. Но во время раскопок города Ура были найдены две печати слуг дочери С аргона. Одна принадлежала парикмахеру царской дочери, вторая ее, так-скать, дворецкому. Эта находка доказала, что Саргон действительно существовал, а кроме того…

— И они тут, те печати? — спросил Кологойда.

— Что вы! — ужаснулся Аверьян Гаврилович. — Такая драгоценность! Раскопки вел англичанин Вулли, думаю, они не иначе как в Британском музее…

— Так на кой ляд тот Саргон сдался? Мне того Саргона допрашивать или вот этого лоботряса? Вы мне по существу говорите, а не про ископаемых парикмахеров.

— Хорошо, хорошо, не буду… Я коротко, конспективно. Вот трехсторонняя печать металлическая, даже датированная. Видите: "1847". На одной стороне латинская монограмма, на второй — герб, на третьей — арабская надпись. Вот печатка с портретом и подписью: "Geo III".

Вещь, несомненно, старинная — видите, у человека — парик с косицей, и сам металл печати пострадал от времени.

Но утверждать точно, кому принадлежала эта печатка, не берусь. В истории известен Георг Третий, современник Екатерины Второй. Я разыскал его портрет. Вы знаете, есть даже некоторое сходство. Но как королевская печатка — если она королевская! — могла попасть сюда, в Чугуново? И потом, надпись вырезана не зеркальная, а прямая, стало быть, на отпечатке получается навыворот.

Вряд ли не только король, но даже мелкий князек стал бы с этим мириться. Не правда ли?.. Впрочем, вам это…

— До лампочки! — подтвердил Кологойда.

— Да, да, я понимаю. Ну, и вот последнее: кольцопечатка. На первый взгляд вещь совершенно невзрачная: увидишь такое под ногами — не поднимешь… Однако вещь весьма любопытная. Видите: печатка не герб и не монограмма, а изображение колеса Фортуны…

— Что еще за колесо такое?

— Фортуна — римская богиня счастья, удачи. Ее изображали молодой женщиной с рогом изобилия в руках.

Одной ногой она опиралась на катящееся колесо. Но колесо не совсем обычное — обод с четырьмя спицами, которые расширялись к ободу. Колесо Фортуны было особым условным знаком у астрологов. Так называли в древности гадальщиков, которые по расположению звезд предсказывали человеческие судьбы. Впрочем, не только в древности. Астрологов много и сейчас. Не у нас, конечно, а за рубежом. Возможно, кольцо это принадлежало какому-либо астрологу или человеку, верящему в судьбу.

Печатка на кольце, как печатка. Но с кольцом этим связано одно загадочное обстоятельство, и боюсь, что выяснить его уже не удастся… Как по-вашему, из чего оно сделано?

Кологойда внимательно рассмотрел кольцо, прикинул на вес и пожал плечами.

— Серебро? Что черное — ничего не значит, серебро, если не чистить, чернеет.

— Какое там серебро! Что металл не драгоценный, видно с первого взгляда. Но, понимаете, лежит год, второй, третий — никакой коррозии. Железо, сталь, чугун — ржавеют, медь, бронза — окисляются. Да, в общем, все металлы, кроме золота, больше или меньше окисляются.

А этому кольцу хоть бы что. Я его даже нарочно смачивал, слегка нагревал — никакого впечатления. Я решил, что это какой-то неизвестный, не поддающийся коррозии сплав. И как-то случилась оказия — поехал в Киев, там ассистентом на химфаке Политехнического работал мой приятель. Он тоже не смог определить без анализа. Ну, договорились, я уехал. Бац — телеграмма! Требует немедленного приезда. Я позвонил по междугородному. Он меня прямо обкричал. Где я взял? Откуда? Когда? Как?

Оказывается, кольцо сделано не из какого-нибудь там молибдена или тантала, а из химически чистого железа.

Потому оно и не окисляется. Он — химик, но никогда такого количества химически чистого железа не видел…

Ни один способ выработки железа такой чистоты не дает.

И опять — где взял, когда да как… А что я мог ответить?

Купил. Поехать сразу не удалось — музея тогда не было, я в школе преподавал, тут как раз экзамены. Договорились, что приеду через неделю. А через неделю было двадцать второе июня сорок первого…

— И все накрылось? — сказал Кологойда.

— Сами понимаете, до того ли было…

— Та-ак, ладно, попробуем от другой печки. — Кологойда повернулся к Семену: — Так зачем тебе понадобилось это кольцо, Бабиченко?

Семен Верста сидел совершенно безучастно, свесив гогову, и только что не спал на самом деле. Это была самая лучшая, многократно испытанная оборонительная позиция. И он изо всех сил старался показать, насколько все эти вещи чужды ему, непонятны и, стало быть, не нужны.

А если не нужны, то зачем бы он их крал?.. Однако внутреннее напряжение становилось все сильнее, все труднее было с ним справляться и одновременно сохранять вид сонной тетери. И когда дело подошло к концу, оставалось только это клятое кольцо, Семен не выдержал — он испустил негромкое, но совершенно явственное сопение человека на самом деле засыпающего. Однако сидел он, опустив голову и полузакрыв глаза, и потому не видел Кологойду, а тот не спускал с него взгляда. Коголойда услышал сонное сопение и даже улыбнулся. Детские штучки! Еще не родился человек, который бы заснул на первом допросе… Перестарался парень. Когда директор заговорил о кольце, ресницы Семена непроизвольно дрогнули, тело повело от напряжения, а косточки правой руки, которой он держался за табурет, побелели — с такой силой он вцепился в его сиденье. Стало быть, к кольцу он и подбирался…