Андрей Ярославич - Ирина Горская

Кирилл начал читать и переводить грамоту. Александр и Андрей понимали. Андрей смотрел на Александра и вдруг ясно увидел, что тот едва сдерживает подергивания в лице. Конечно, была договоренность: если грамота содержит нечто такое, что не след узнавать ни Андрею, ни Святославу, пусть Кирилл не читает.

Но Кирилл — читал! И Александр еще не мог понять — почему Кирилл читает все!..

Грамота, данная великой правительницей всех монголов Огул-Гаймиш, отдавала Андрею и его потомкам во владение вечное Великое княжество Владимирское; объявлялась независимость Владимирского княжества от Сарая и Каракорума; своею волей великая правительница даровала Андрею свободу от монгольской власти. Братья его и прочие родичи не имели подобной свободы. Андрей же теперь был освобожден из-под власти пришельцев, именовавшихся во франкских землях «тартарами» — «выходцами из тьмы». Андрей был свободен от этой власти, как любой правитель франкских или италийских земель, как европейский государь…

Она и вправду его любила… Настолько, что давала ему свободу от всего, что было — она сама… Андрей не знал, что ведь это редкостно — чтобы женщина любила так… Но Александр — знал. Зависть не была свойственна его натуре. Но теперь — на одно лишь мгновение — он позавидовал Андрею. Потому что ни одна женщина так не любила Александра; и он знал, что и не полюбит его так ни одна женщина… И мгновенная гордость Андреем захватила душу. Его любимый брат, его противник дорогого стоил!..

И если прежде все знали, что самое важное в землях русских — борьба Рюриковичей с Новгородом, то теперь еще одно противостояние явилось: Александр — Андрей… И все это знали…

А Александр знал свое: такую свободу власти, какую получил Андрей, такую свободу нельзя получить в подарок, нет! Полученная в подарок, легко ускользнет она из рук твоих. Только силой берут свободу такую!..

Лицо Александрово успокоилось, мышцы более не подергивались…

— Верно ли прочтено? — с хрипом спросил Святослав. Было уже все равно, верно или неверно, но он хотел еще потянуть время; не хотелось бежать, поджав хвост, будто собака побитая…

— Пусть еще один толмач прочтет, — проговорил Андрей с этой свойственной ему естественной величавостью, — пусть прочтет Темер, ближний человек князя Феодора-Ярослава, лучший толмач! — Андрей хлопнул в ладоши. За дверью, среди его охранных дружинников, ожидал этого сигнала Темер.

Темер вошел. И митрополит Кирилл спокойно передал ему грамоту…

Вот теперь Александр понял, как прав был Кирилл, не исполнив их уговора. Но он не боялся этой прозорливости Кирилла. Кирилл умен и поймет, за кем стоит сила этого действительного хода жизни. Кирилл будет служить ему, Александру. И это неисполнение их уговора — это начало верной службы Кирилла… Но как же Александр сам не догадался, что Андрей выдумает что-нибудь этакое?.. Но ведь и Андрей умен, и в шахматы Андрей играет хорошо. А то, что сейчас здесь происходит, — настоящая шахматная игра, истинная, честная, открытая, без козней и подвохов. Но допускающая ловкие ходы… Не так с Александром играют в Сарае… В Сарае играют по жизни, а Чика по игре играет… Ну что ж!..

Темер заново прочел и перевел грамоту. Вышло то же, что и у Кирилла. И тогда Ярослав-Танас выступил вперед, к трону, и сказал, что и он привез толмача, и если Святослав желает, пусть грамоту ханскую огласит перед ним и третий толмач…

Но Святослав не желал. Сделал над собою усилие, чтобы не сжаться на троне, голову не опустить жалко. Заставил себя произнести спокойно, только голос сделался совсем хриплый.

— Не могу спорить с решениями кановичей, правителей великих! — произнес…

И тут Андрей почувствовал жалость к нему. Нет, он не хочет для Святослава излишнего унижения; не хочет, чтобы Святослав у всех на глазах уступал ему трон…

Андрей быстро повернулся и пошел прочь из палаты. И все повернулись и двинулись за ним, за великим князем, за свободным государем…

Ужин готовился пиршественный. Андрей переоделся, один из его дружинников служил ему. Андрей решил, что этот человек и будет ему прислуживать, заниматься бережением его платья, охранять спальный покой. Имя ему было — Петр.

— Спальником моим, охранным, доверенным слугою будешь, — объявил дружиннику Андрей.

Тот поклонился и поблагодарил за честь.

— Прежде, малым был когда, живал я в этих покоях. Теперь вели, чтобы жилые стояли, ночевать буду сюда ходить, ужинать здесь буду…

Андрей отдал распоряжение перенести сундук с книгами в эти покои.

— Или нет, пожди! Сам буду надзирать, как перенесут книги…

Петр снова поклонился…

— Ступай теперь, доложи князю Ярославу-Афанасию, что я жду его здесь. Пусть сейчас приходит…

Но тут же Андрей подумал, что не следует так сразу показывать свою власть по мелочам…

— Пожди!..

Петр, уже направившийся к двери, остановился.

— Нет, не зови князя Ярослава, сам пойду к нему.

Петр отошел от двери. Андрей заметил беглую улыбку на его обветренном, задубелом от многих горячих дней и холодных зим крупном лице.

Но Андрей не смутился этой улыбкой. Спросил просто и весело:

— Что, тяжко служить мне? Семь приказов отдаю зараз!..

Дружинник усмехнулся…

Андрей уже знал, что даже когда вот так свободно и просто говорит со своими подданными, со своими слугами и воинами, все равно остается величественным, каким и подобает быть правителю. Величие его — естественное величие, а не спесь и надутость…

Слуга одевал Ярослава в отведенных тверскому князю покоях. Увидев Андрея, пришедшего запросто, Танас обрадовался. Андрей понял, что поступил правильно, когда решил запросто прийти.

— Отпусти слугу, — попросил Андрей.

Слуга Ярослава одернул на господине новую свиту и вышел с поклоном.

— Ну, не терпится мне! — Андрей плотнее притворил дверь. — Ты сказывай скорее, где толмача добыл, кто он…

Танас нарочито зевнул, перекрестил рот и сел на лавку.

— Да ты говори! — торопил Андрей.

Но Танас улыбался и молчал.

— Ты вспомни, кто я теперь! — Андрей уже смеялся, предчувствуя что-то забавное…

— Я не знаю… — Танас давился смехом. — Не знаю… как и сказать тебе… Нет у меня толмача!.. Искал — не сыскал. Воевода мой Жидислав присоветовал: езжай без толмача, а занадобится, говори, что с тобой толмач; двум смертям не бывать все равно, а одной не минуешь!..

Андрей высоко взмахнул руками и опустился рядом с братом. Они хохотали громко, до слез, как мальчишки…

В общем, ясно было, что власть действительную берет сильнейший, а все эти грамоты да ярлыки, оно так… А все же они Александра обыграли ныне, обставили!.. И какие уж там шахматы; в жёстку, в мальчишечью дворовую жёстку обставили своего большого брата!..

Прошло еще несколько дней. Ярослав засобирался домой, в Тверь. Александр и Кирилл не уезжали. Что выходило? Будто они — гости Андрея? Что решить? Невозможно было просить их уехать. И ведь они и приехали по Андрееву приглашению. И домохозяйство Андрея еще не было устроен о, заведено. Дом во Владимире, княжий двор, бесхозяйский стоял. Собственно, запустение началось уже сразу по смерти Феодосии. Она-то хозяйкой была. И после — пока город переходил из рук в руки — от Святослава к Михаилу и снова к Святославу, — некому было домохозяйство уладить, оба холосты были. И теперь, в этом бесхозяйском доме, Александр не то чтобы распоряжался, но вел себя так, будто не в гостях жил, а у себя и будто митрополит Кирилл был его гостем. Андрей пытался понять, чего добивается Александр. Семья Александрова оставалась в Переяславле. В Киев Александр не собирался. Да что теперь Киев! Уже понятно было, что Русь сдвинулась с юга на восток, на север. А юг — оно другое будет. А что — неясно покамест. Но зато совсем ясно было, что нужно Александру: Владимир — великий стол — и Новгород…

Но не гнать же было Александра с митрополитом! И Андрей ломал себе голову, что делать, как справиться. Мелочным это ему казалось, но выхода не видел, не находил; и ужасно муторно делалось на душе. И поделиться этой своей заботой было не с кем. С Танасом простился тепло, но понимал, что не тот человек Ярослав, с которым можно делиться своими заботами и ждать советов по мелочам; хотя случись что серьезное, Танас поддержит его, союзником будет — это ясно! Но покамест надо было решать малые дела. Оставались Темер и Аксак-Тимка. И они, конечно, не выдадут Андрея. Но все же он не чувствует их совсем близкими. И оба они — неоткрытые какие-то, «в себе», замкнутые. Для Тимки жизнь — в охотах, в поединке со зверем, в углядывании повадок звериных. Андрею он помогает, но словно бы походя, не можешь припасть к нему открытой душой, будто робеешь. А Темер, пусть и расположен к Андрею, но ведь после смерти Ярослава и своего возвращения ушел от придворной, княжой жизни; и будет еще думать, а стоит ли вязаться с Андреем, стоит ли рисковать спокойной жизнью, когда и лет немало, и желаний особых не осталось. Да Андрей и сам понимает: некрепкая, нестойкая его, Андреева, власть. Чести много, да власти мало…