Андрей Ярославич - Ирина Горская

— Что же делать? — У Андрея тяжело было на сердце.

— Или сам не знаешь? — Темер произнес жестко…

Андрей знал, знал, что нужно решительно изгнать Кирилла из своей столицы, и всех монахов, и духовенство Кириллово изгнать… Поставить своих людей!.. А время будто сделалось осязаемым, и не хватало времени. И делать надо было сразу — ВСЕ!..

— Изгоню я его, — сказал Андрей, будто оправдывался. — Дай срок! Сейчас дела поважнее управить надобно!..

Молчание Темерово было красноречивым.

— Послушай! — Андрей подошел к нему, не решаясь положить руку ему на плечо. — Послушай! Ради памяти о моем отце, ты ведь не оставлял его, не оставь и меня…

Темер посмотрел доброжелательно и даже с готовностью проявить терпение. Но все же это не была добро-желательность человека совсем близкого, который способен все тебе простить и никогда не оставит…

А дел было множество… Андрей мучился одиночеством и отдавал приказания, снедаемый тайным опасением, что исполнены его приказания не будут. Все чаще видели его хмурым, сумрачным, неразговорчивым. Несколько слуг, уличенных в покраже дворцового имущества, он отдал приказание наказать палками.

Быть может, в другое какое-то время Андрею было бы просто интересно разбирать все дела. Наверное, если бы он чувствовал себя в безопасности, не тяготился бы именно тем, что все — на нем… А сейчас мучило и то, что надо было непременно спешить, от этого зависела его жизнь, он сознавал это… И… чем более сознавал, тем более словно бы терял силы…

Надо было разобраться с людьми самыми низшими. От них было много жалоб. Чехарда правления Святослава, Михаила и снова Святослава открывала легкую возможность злоупотреблений. Андрей понял, что низшие устали от непостоянства. Они желали, ждали уже и не милостей, а именно постоянства. Пусть будет немилостивый, жестокий правитель, но пусть он сидит на своем месте прочно, пусть он будет надолго… Андрей сразу допустил ошибку, назначив дни, когда сам выслушивал жалобы на большом переднем дворе. Наверное, не надо было этого. Его много видели, видели близко, видели его молодость и неуверенность. И если его красота, благородство жестов, доброта и величие, видимые во всех его чертах, привлекали сердца, то эта его явственная неуверенность очень юного, одинокого и беспомощного от одиночества человека настораживали. Низшие, не чувствуя над собой сильной руки, озлоблялись и также ощущали себя беззащитными. Андрей впервые поразился тому, насколько мало приспособлен человек даже к самой малой свободе…

Более всего было жалоб от смердов. Жаловались на то, что были наказаны без княжого дозволения; вдовы жаловались на то, что имущество их мужей забирали в казну беззаконно, не выделив подобающую часть незамужним дочерям. Говорили многословно, порою несвязно, косноязычно, плакали, кричали… Рядовичи, те, что нанимались в услужение по ряду, договору, сбивчиво рассказывали о нарушениях всех этих договоров. Договоры, разумеется, были не писаные, а заключенные устно при свидетелях. Подкупленные свидетели то подтверждали условия ряда, то наотрез отказывались подтверждать. Закупы, те, что сделались несвободны вследствие невыплаченного вовремя долга, обрушивали на князя сотни словесных доказательств того, что закрепощены несправедливо…

Менее других жаловались дворовые слуги — холопы и рабы. Но Андрей не мог не ощущать, сколь внимательно они за ним наблюдают, подмечая малейшие его промахи…

Наконец он решился все эти дела передать на разбор Аксаку-Тимке. В глубине души Андрей побаивался, что тот примется отговариваться неумением, непривычкой, но тот согласился спокойно, с этим своим, уже привычным Андрею, успокоительным будто и равнодушием. Тимка стал разбираться с жалобщиками вместо князя и, кажется, улаживал их дела. Во всяком случае, крика меньше стало на большом дворе в указанные дни. Но тут Андрей понял свою ошибку. Надо было сразу назначить Тимку разбирать жалобы, надо было показать, что князь полагает занятия таковые ниже своего достоинства. А теперь, когда Андрей вместо себя высылает к людям низкородного своего слугу, люди обижены, и эта их обида — против Андрея… У отца тоже самые ближние приближенные были низкородные — Темер, Михаил, оба Якова. Но при этом отец как-то ладил с боярами. Андрей же сразу пренебрег боярами. Они не были и не могли быть ему верными людьми. В попечении о своих выгодах они принимали сторону сильнейшего и суть Свою выказывали открыто. И Андрей предпочел им тех, на кого мог положиться, — Темера и Тимку. И теперь мало того что бояре видели неопытность, юную неуверенность, незащищенность Андрея, теперь они еще могли настраивать себя против молодого князя всячески, ведь он открыто предпочел им своих низкородных служителей. И даже то, что Темер и Тимка не кичились, не лезли наперед, не хвалились княжим доверием, даже это вызывало еще большую неприязнь и подозрения во всевозможных кознях хитросплетенных. Тимка в ответ оставался спокойно равнодушным. Но Темер… Андрей начинал понимать, что отцов ближний колеблется: стоит ли оставаться при князе и подвергать свою жизнь опасности…

Но все же покамест Темер принял на себя все заботы о княжих платежах и наладил поступление выплат. Андрей перемог себя. Глупо притворяться сведущим, когда на деле ничего не знаешь. И вечерами стал звать к себе Темера и терпеливо слушал объяснения о том, как должны платить князю полюдье, перевоз, мыто, виры, продажи и прочие дани. Темер налаживал и собственно княжое хозяйство — «дом», «домен» — села, леса, борти, сенные угодья, доходы с которых шли на содержание княжих дворов и хором…

Но постепенно, кажется, все входило в какое-то более или менее постоянное русло, улаживалось. Не один лишь тяготы приносило правление Андрею. Владимир, изукрашенный мастерами южными, златовратный град Андрея Боголюбского, которого Андрей ощущал как предка своего славного, прародича, хотя тот и изгнал его деда Всеволода-Димитрия, Владимир — подбор, ключ к сердцу Руси Восточной, Северной, новой и грядущей, теперь этот город — его, его, Андрея Ярославича!..

И в церквах он теперь не только молился, но мыслил о возведении новых храмов, которые будут — его храмы… Теперь у него так мало времени оставалось на чтение, но церкви виделись ему такими каменными книгами, черты убранства и отделки казались буквицами. И уже будто и слова и фразы этих каменных книг воспринимались его сознанием, его разумом смутно… И еще немного — и прояснятся, прочтутся…

Успенский собор с этими треугольными заострениями и плавным переплетением кровель, широковатые купола, купольная кровельная округленность. Каменно разузоренный Дмитровский собор — светлые округления узких и длинных окошек, изображения звездчатых куполов, треугольники выпуклые, птицы-кони в переплетении цветков и рельефных легких кругов; скульптурное изображение деда, Всеволода-Димитрия, бережно удерживающего на коленях мальчика-сына, оба длинноглазые, большебровые и крючконосые… но какие живые лица из камня — грустные и чуть насмешливые, как бережно приподнялась рука мужеская, и мальчик взмахивает ручками и болтает ножками детскими… Может быть, это отец Андрея, Ярослав-Феодор в детстве?.. Появится ли храм с его, Андреевым, стенным изображением, будет-ли он держать сына на коленях своих?..

Устройство дома также заняло Андрея. Ключи, прислужницы, домовые слуги — все это отдано было в управление Анке. Она скоро привыкла и с уверенностью взялась все ладить. Но Андрей теперь знал, что полновластный хозяин — он сам, он может обо всем приказать. Хотелось устроить и убрать свой дом пышно, красиво. Но немного тревожило: не сочтут ли его безалаберным, ведь еще столько дел неуправленных, важных… Но какое это было удовольствие все же — обустраивать свой дом, свои покои, приказывать о своей одежде и кушанье, и приказы твои исполняются… Приказал пошить для него нижнее и верхнее платье из шелковой материи. Шелк — нежный и гладкий, не то что парча, сукно, крашенина; вши и блохи кусачие не держатся на шелке. Темер донес, что по домам боярским потихоньку ползет слушок о транжирстве Андреевом и расползается слушок этот от митрополичьего двора.

Андрей гордо вскинул голову:

— Я — жемчужная туча! Правитель своего княжества. С ними я еще справлюсь, дай срок! А в грубой одежде притворно смиренной, заеденный вшами да блохами, не стану ходить!..

Темер улыбнулся одобрительно. Он уже понимал хорошо и ясно, что мальчик этот — недолговекий правитель, но обаяние Андреево, это впечатление необычайности были все же очень сильны и заставляли смягчиться не только доброжелательного Темера, но и людей, настроенных к Андрею совершенно и непримиримо враждебно…

Андрей приказал закупить мускатный орех, корицу, гвоздику, перец. Все это обходилось дорого. В скоромные дни кушанья за княжим столом теперь были слаще, тоньше вкусом…