Ни страха, ни надежды. Хроника Второй мировой войны глазами немецкого генерала. 1940-1945 - Фридо Зенгер

ПЕРЕДЫШКА И ОТЪЕЗД

После второго сражения у Кассино на фронте наступило некоторое затишье. Репутация нашего корпуса укрепилась. Иногда по вечерам мы сидели и обменивались мыслями. Дом, где находился штаб корпуса, принадлежал маркизу Кампанари, с которым мы постепенно подружились. Он жил в расположенном неподалеку Алатри и иногда вместе с женой и дочерью заезжал к нам на обед. Когда Алатри разбомбили, они перебрались в соседний сельский домик. Кампанари, как и я, был кавалерийским офицером. Он бежал из Болоньи, поскольку считал ниже своего достоинства позволить немцам разоружить себя, и под видом погонщика скота добрался до дома. Я его хорошо понимал и взял под свою защиту. Республиканско-фашистские прислужники пытались арестовать его за «дезертирство», к тому же он находился под подозрением, так как служил адъютантом у герцога Аосты. И все-таки он никоим образом не проявлял враждебности к Германии.

Были мы в дружеских отношениях и с бенедиктинскими монахинями и епископом Барончелли из соседнего Вероли. Монахини несколько раз приглашали меня на трапезу. Монастырь находился на небольшой тихой площади. Двери открывала какая-то женщина, так как монахиням запрещалось покидать свои кельи, и мы должны были находиться в помещении вдали от них. В жаровне на уровне пола горели угли. Единственным декором в этом помещении было распятие, а в центре стоял стол, маняще уставленный едой. Потом за окошком, забранным двойной решеткой, появлялась наша хозяйка, аббатиса, в сопровождении монахини-немки. В полумраке за толстыми железными прутьями трудно было различить их лица, но они проявляли обаятельную доброту, дружелюбие и спокойствие, обычно присущие монахиням. Пока мы рассаживались, они хранили молчание за своей решеткой. Через вращающуюся дверь из кельи в гостиную передавались блюда, которые расставляла служанка.

После того как стихли бои, мне удалось съездить на полдня в Рим. По дороге с линии фронта, доехав до окрестностей Анцио, я попал в зону слышимости орудийного огня. После всех этих боев я острее, чем обычно, ощущал красоту здешних мест. Меж высоких башенок виллы Медичи в Риме я подъехал к Павильону, откуда открывается вид на весь город. Я обратил свой взор и на другие достопримечательности: Санта-Чечилия с ее портиком и отдельно стоящей колокольней, дышащей ароматом раннехристианской эры, несмотря на блеск XVIII столетия в ее внутреннем убранстве. Здесь находится склоненная статуя святого, чье нетленное тело было обнаружено на месте его погребения спустя примерно семьсот лет после его смерти. В Трастевере узкие улочки с расположенными на них простенькими гостиницами ведут к капелле Марии, знаменитой маленькой церкви, путь к которой лежит через мирную аркаду, сохранившую теплую атмосферу X века. Перейдя через Тибр, я прошел Мария-Космедиано, церковь, которая после тщательной реставрации, вероятно, являет собой самый яркий пример смены тысячелетий. Взобравшись на Авентинский холм, я дошел до улицы, идущей мимо Сан-Алессио, виллы Мальтезе и Сан-Ансельмо, таких же мирных и уединенных, как в те времена, когда здесь не происходило ничего примечательного. Я смог наконец удовлетворить и свою давнюю прихоть – посетить Санта-Сабу, где находится резиденция германских иезуитов. Была суббота Страстной недели, и старинное здание заливал свет сотен пасхальных свечей, а воздух был наполнен чистыми голосами мальчиков-хористов. Это был такой большой праздник, который редко увидишь в соборе Святого Петра или в Сикстинской капелле.

В Риме все еще ставились оперы и проходили концерты. Мои итальянские и немецкие друзья рассказали артистам, что мне очень нравятся их голоса, звучащие в пении так естественно. Поэтому после спектакля оперные певцы приехали ко мне в Кастель-Массино, чтобы спеть для нас. Однако для таких сильных голосов требовалось большое пространство, которого там не оказалось. Я навестил несколько раз главного аббата барона Штотцингена. Старик сохранил свой острый ум и безграничную доброту. Во время святой мессы в Великий четверг я получил причастие из его рук сразу же после гроссмейстера Мальтийского ордена князя Чиджи, после чего мы оба позавтракали с аббатом.

Успех в Кассино несколько стабилизировал политическую ситуацию в оккупированной немцами части Италии. Вера в непобедимость Германии еще не полностью исчезла. Разумеется, фашистский режим, восстановленный после освобождения Муссолини, оставался не более чем вывеской. Даже если бы там были более достойные люди, они не могли иметь никакого влияния, поскольку у них не было реальной власти. В районах боевых действий префектам не удавалось помочь населению с эвакуацией и снабжением. Рим все больше и больше заполнялся людьми, они голодали, а из Неттуно уже доносился грохот пушек. В этой смутной обстановке не было недостатка в развлечениях определенного рода. Из-за светомаскировки в Риме приглашенные на вечеринки итальянцы вынуждены были оставаться там до утра.

С обеих сторон существовали теперь итальянские правительства, соответственно настроенные к воюющим. Итальянцы, естественно, хотели, чтобы союзники полностью оккупировали их страну, потому что это был единственный способ закончить войну. Жители той части Италии, которая была оккупирована союзными войсками, были хотя бы избавлены от бомбежек, и для них война, если не считать оккупации, практически закончилась. Немцы никогда бы не отвоевали ту часть. До нас доходили сведения, что жизнь у итальянцев в союзной зоне нелегкая, питание весьма скромное и отношение союзных войск не совсем удовлетворительное. Возобновились прежние распри, и подскочили цены. Денежное содержание американского солдата равнялось окладу германского штабного офицера. У них не было возможности отсылать деньги домой, потому они их тратили. В Кастель-Массино я встретился однажды с княгиней П., которой удалось перейти через линию фронта в Кастельфорте. Она утверждала, что значительная часть жителей Неаполя живет проституцией, а фашизм там благодаря недовольным переживает некоторый ренессанс. Я хорошо представлял себе это. Княгиня прибыла, чтобы получить от дуче средства для вербовки фашистов по ту сторону фронта. Она действительно осуществила свой план и несколькими неделями позже проскользнула обратно через линию фронта. Между прочим, она свободно говорила по-немецки.

Однако даже в новой республике Муссолини оставались люди, никогда не терявшие веры в немцев. Это были неисправимые фашисты, воспринявшие мировоззрение национал-социализма. Для нас, германских военачальников, они могли стать большой помехой, ибо их деятельность затрагивала взаимоотношения между двумя народами. Эти фашисты искали врагов не по другую сторону фронта, а среди монархистов, духовенства, знати, а также в Генеральном штабе. Они считали, что выход Италии из войны произошел из-за предательства тех кругов, которые были «враждебны народу». Они объединяли свои усилия с аналогично мыслящими людьми в Германии и поддерживали тесные связи с СС и СД. На СД они работали в качестве информаторов против находившихся под подозрением офицеров вермахта. В эту категорию, естественно, попадал и я. Но эти фашисты все-таки составляли незначительное меньшинство.

Мне было особенно жалко женщин, находившихся в зоне боевых действий. Холодными зимними ночами им приходилось бросать свои дома и очаги и уходить с маленькими детьми на руках, с глазами, полными горя и страха. Однако миграция населения на север была не больше, чем в обратном направлении, поскольку на севере нечего было есть. Многих можно было остановить только силой, они говорили, что лучше умереть под обстрелами, чем от голода. Поэтому я принимал лишь пассивные меры для предотвращения любой эвакуации. Хуже всего стало весной, когда весь урожай прошлого года закончился, а для доставки муки из более благополучных районов ни фашистское правительство, ни немецкая военная администрация не выделили средств. Неудивительно, что люди предпочитали гибель под огнем любым другим способам смерти. Знатные семейства бывшего папского государства относились к немцам более дружественно, чем дворянство Пьемонта. Многие из них были связаны кровными узами с германским дворянством и гордились этим. Они ощущали также необходимость опереться на большого германского соседа, возможно по историческим причинам. До объединения королевства Папская область была тесно связана с габсбургской династией и оставалась естественным противником Савойского дома, объединившегося с либералами против консерваторов. Ныне Савойский дом оказался разгромлен. Он взрастил фашизм и, по мнению старых партикуляристских семейств, заплатил за свою манию величия потерей независимости. Даже строгий католицизм этих семейств не отвращал их от Германии. Они знали, что многие их немецкие родственники и друзья остались верны церкви.