Длинные тени - Лана Туулли

Поэтому пришлось, как всегда, разбираться собственными силами.

В последние месяцы Огги всё больше и больше убеждался в том, что попал в сей бренный мир не случайно, а с великой миссией. Доказательства? Какие, господа хорошие, вам нужны доказательства?

До недавних пор помощник фрателлы Раддо был самым обычным пелаверинцем — достаточно ушлым, чтобы суметь дожить до тридцати четырёх лет, достаточно пронырливым, чтобы большую часть этих лет прожить не в тюрьме, не на каторге, а комфортно, иногда даже неподалеку от собственной постели; достаточно наглым, чтобы никогда не сомневаться в себе, и достаточно разумным, чтобы никогда не задавать вопросом, как же его угораздило дойти до жизни такой.

Всякое бывало в жизни Огги Рутфера. В него стреляли (куртку приходилось обновлять каждые полгода), он ввязывался в драки— от одной головомойки, исполненной четырнадцать лет назад Октавио Громдевуром, у Огги остался шрам, пересекавший левую бровь. В Бёфери у Рутфера была репутация своего в доску и отличного собутыльника (причем, что примечательно, ловцы удачи порой забывали о том, что Огги ни разу в жизни не оплатил собственный кутёж.) Над помощником Бонифиуса Раддо подтрунивали и посмеивались, а над особо удачными шутками он хохотал громче всех.

К концу лета, когда Огги доставил в Бёфери хворого фрателлу, всё изменилось. Нет, пить, кутить или смеяться Рутфер меньше не стал, но теперь стал более избирательно относиться к некоторым представителям бёферинской фауны. Другими словами — он вдруг внезапно полюбил кошек.

Вооружившись плетеной корзиной, из которой свешивались рыбьи хвосты, и повесив на шею флягу не с чем-нибудь, а с парным молоком, Огги расхаживал по узким улочкам и подкармливал братьев своих хвостато-пушистых.

Домохозяйки, которым Рутфер пытался проповедовать основные принципы сосуществования с кошачьим племенем, испуганно охали, призывали в свидетели высшие силы, и, с трудом выпроводив незваного гостя за порог, шепотом называли его остолопом.

Будь у Огги полторы-две тысячи верных последователей и братьев по любви кошачьей, он бы основал какой-нибудь храм, водрузил в нем скульптурное изображение огромного Кота Благославляющего и Милость Дающего, и сосредоточился на том, чтобы принимать пожертвования прихожан, или, чем кот не шутит, совершать какие-нибудь благодеяния. Но чего нет — того нет, и поэтому пелаверинец был вынужден обходиться своими силами. Бёферинские целители осторожно намекали ему, что неплохо бы подлечить полученную черепно-мозговую травму, пока патология не закрепилась в виде хронического синдрома, но Огги только отмахивался, широко и щербато ухмылялся, и продолжал верить в то, что ему покровительствует Кошачья Лапа. По мере сил проповедовал, ночами бродил по крышам, подкармливал голодных кошек, и думал о том, где бы достать денег на прославление божественного покровителя. О том, чтобы тратить собственное золото, и речи не шло — во-первых, свободный капитал Огги Рутфера составляли три монеты, одна из которых вызывала презрительные плевки всех знакомых менял, а во-вторых, он все-таки был пелаверинцем.

Неровно остриженная голова, к которой за время летнего путешествия в Эль-Джалад приложилась пара подков, камушек и чей-то крепкий кулачище, болела все реже и реже. Спасибо дорогому патрону Бонифиусу — как, все-таки, удачно, что его прокляли, покусали скорпионами, и вынудили потратиться на собственное лечение. Рутферу все эти пузыречки-лекарства тоже отлично помогали.

Но, против уверений господ целителей, вера Огги в Кота-Покровителя не уменьшалась, а росла с каждым часом.

Не далее как три недели назад, когда Рутфер после очередной гулянки возвращался в дом Раддо, именно выскочивший из подворотни кот предупредил его о том, что в темноте могут прятаться существа побольше и покрупнее. Не побоявшийся трудностей Огги продолжил путь, вскарабкавшись на высокий, основательный забор, и смог увидеть, как в той самой подворотне о чем-то переговаривается сомнительная компания из двух брави и одного большого, мосластого тролля. В следующий раз вышло еще проще: Огги танцевал с Кошечкой Рилой, споткнулся о случайно метнувшуюся под ноги настоящую, полосатую кошку, упал лицом в закуску, а когда очухался, увидел вонзившуюся в стену арбалетную стрелу. Если бы не полосатая спасительница, лежал бы Рутфер не с салатным листочком на брови, а весь такой покойный, в осиновом гробу…

Вовремя подавшие голос усатые-хвостатые спасители предупреждали о сорвавшейся с крыши черепице, о том, что на Огги катится потерявшая управление повозка, о том, что не стоит пить пиво, в котором плавают вороньи перья… Последний случай вообще годился для какой-нибудь слезливой детской сказочки. Представьте себе: какая-то старушка угостила Огги румяным яблочком, а случившаяся неподалеку белая холёная кошечка старухи Мильгроу на безобидный фрукт зафырчала, как на собственную смерть. На вопль кошечки выбежали охранники фрателлы, весьма неласково объяснили бродяжке, что не на той улице она подаяние просит; бабка в отместку запустила охранникам в глаз тем самым яблочком и весьма шустро скрылась из виду. Потом мильгроувская кухарка хвасталась, что ее хозяин расщедрился на отраву для мышей, и в качестве подтверждения потрясала яблочным огрызком и посиневшую дохлую мышь, этим самым яблочком причастившуюся. Что-то подозрительно фрукт напоминал угощение странной бабки…

Разве всё вышеперечисленное, и еще с полсотни малых случаев подобного рода, не являются доказательствами того, что Огги Рутфер встал на путь истинный, уверовав в могущество Кота Благославляющего и Милость Дающего? Мяу вам, братья и сестры! Мяу!

У самого Огги сомнений не было. Теперь оставалось изобрести что-нибудь этакое, чтоб и остальных случилось просветление в мозговых извилинах.

Проведя двенадцатый день месяца Гусыни в трудах праведных, а именно — тщательно проинспектировав заведение Кошечки Рилы на предмет разбавления водой спиртных напитков, Рутфер вернулся в дом фрателлы Бонифиуса засветло. Его встретил согласный лай трех красавиц: Любомарты, Лусы и Сонечки.

— У ты моя хорошая… не кусайся, не кусайся… — подластился Рутфер к несостоявшейся чемпионке Гонок по Пустыне. Соня клацнула клыками, метнула пышным хвостом и убежала в конюшню, где копошились ее новорожденные щенки. Человеческая составляющая лающего трио не унималась еще долго. Любомарта с чувством перечисляла, какими «достоинствами» должна обладать особь, которая отважится подарить Огги-остолопу чудо любви и радость семейного очага, Луса громко поддакивала. — На своих мужиков гавкайте! — решительно заявил Рутфер, добравшись до крыльца дома. Луса возмутилась и отстегала забияку полотенцем, решительная Любомарта замахнулась скалкой.

Душевно нахамив обеим фуриям и споткнувшись на лестнице всего лишь три раза, Огги добрался до кабинета фрателлы и свалился на пороге, бодро рапортуя, что готов к новым свершениям.

— Что готов — прекрасно вижу, — холодно заявила донна де Неро.

— Ну, Кайти, или как там тебя, Костяндра… чего ты сердишься, — Огги состроил рожицу обиженного судьбой кролика. Подхватил стул, со второй попытки сумел опуститься на него, а не рядом, и преданно заглянул в черные глаза Кассандры-Аурелии. — Мы ж с тобой сто лет знакомы, можно сказать, родными стали… Держи, я тебе газетку со станции украл.

— Угу, — неопределенно отреагировала иберрийская стервочка. Сделала вид, что полностью погрузилась в изучение новостей «Талерина сегодня». — Я тебя не задерживаю.

— Ты не беспокойся. Я ж тебе завсегда помочь готов, Костяндра ты моя дорогая, — со всей силой, на которую еще был способен, Рутфер замахал руками. Уронил чернильницу, пару документов, любимые счеты господина Раддо и с преувеличенной тщательностью полез поднимать. Оказавшись на полу, Огги решил сделать даме комплимент: — Знаешь, а у тебя ноги…

Кассандра рывком вскочила — так, что стул отлетел на пару шагов, — пнула протянутую к ее юбке руку «товарища» и совершенно неподобающей для хрупкой девушки четырехэтажной фразой объяснила Огги, чтоб не смел к ней прикасаться.

— Я хотел сказать — красивые ножки, — принялся оправдываться Рутфер, ползая перед донной Кассандрой на коленях. — Ну прости, прости. Ты ж знаешь, как я тебя люблю! Еще с тех пор, как ты звалась Кайт и убеждала фрателлу, что можешь обворовать любого пентюха. А сейчас я люблю тебя больше и больше! Знаешь, ты такая красивая…давай, помурлычем сегодня вечерком? Я и молочка украл… — пелаверинец принялся обхлопывать карманы куртки в поисках заветной бутылочки.

— Пшел вон, пьянь подзаборная, — хриплым голосом приказала Кассандра. Она брезгливо отряхнула платье, будто хотела сбросить с него следы рук настырного ухажера. Так как Огги не унимался, девушка весьма решительно подхватила с каминной полки бронзовую статуэтку, перехватила ее, как дубинку и велела выбирать — отправляется ли Рутфер сам, куда ему только что подсказали, или его уносят. На городское кладбище.