Нищета. Часть первая - Луиза Мишель

Хотя Нанетту и пугало это слово, имевшее роковое значение для аристократии, которой старуха прослужила всю свою жизнь, все же инстинктивно она понимала, что сейчас опаснее тот, кто пришел с предупреждением. Поэтому Нанетта продолжала молча стоять перед дерзким посетителем, вытаращив глаза и растопырив руки. Видя нерешительность служанки, Мадозе протянул ей запечатанный конверт, очевидно приготовленный им на случай, если его откажутся впустить.

— Скорее передайте это письмо вашей госпоже, — сказал он. — Там говорится об очень важных для нее вещах. Вот вам за труды!

Он сунул Нанетте золотой, но та не взяла, и монета покатилась по каменным плитам. Мелодичный звон вывел служанку из оцепенения, в какое поверг ее визит г-на Мадозе (по-видимому, дельца хорошо знали в доме маркизы). Ржавые петли заскрипели, дверь медленно отворилась. Нанетта предложила незваному гостю войти и обождать в привратницкой, пока не будут получены распоряжения на его счет. Она зажгла две стоящие на камине свечи и отправилась докладывать. Мадозе опустился на стул.

«Решительно мне не везет с этими Рош-Брюнами! — подумал он. — В этой проклятой семье все, даже челядь, оскорбляют меня. Старуха не соблаговолила даже нагнуться, чтобы подобрать мои деньги, и заставляет ждать в привратницкой, словно нищего! Но терпение!.. Быть может, наступит мой черед, и я смогу воздать презреньем за презрение, оскорбленьем за оскорбление!»

Какое чувство толкало Мадозе к таинственной маркизе де Бергонн, он и сам не мог бы сказать. Его томили одновременно и смутное воспоминание о любви, и жажда мести. За что? Это мы скоро узнаем. Какому из двух противоположных чувств, часто уживающихся в уязвленном сердце, суждено было одержать верх? Это зависело от обстоятельств, так много значащих в человеческой жизни.

В ожидании служанки Мадозе продолжал размышлять. Он явился, чтобы предостеречь маркизу от опасности, которой сам же ее подверг. С помощью этой преступной хитрости он получил возможность увидать женщину, бывшую в молодости его кумиром, и сердце его забилось, как в двадцать лет. Делец готовился к предстоящему разговору, подыскивая наиболее подходящие слова и цветистые фразы. Мысленно ставя себя на место собеседницы, он отвечал за нее, то смиренно и ласково, подобно любящей женщине, то язвительно и враждебно, подобно женщине, которая ненавидит. Демоническая радость переполняла его сердце при мысли о том, что ему известна тайна маркизы.

Глава 7. Несчастная чета

Было девять часов вечера — время, когда в знатных домах садятся ужинать. В столовой маркизы де Бергонн окна были тщательно закрыты; тяжелые гардины из зеленого бархата не давали свету проникнуть наружу сквозь щели жалюзи. Позолоченная бронзовая люстра ярко освещала стол, накрытый на две персоны. Тончайшая камчатная скатерть была украшена вышитыми по углам гербами; их причудливый рисунок повторялся и на посуде изящной чеканки. В глубине зала мраморная кариатида поддерживала тяжелое серебряное блюдо с кувшином, из которого слуги после трапезы поливали руки обедавших ароматной водой. Вся мебель была украшена чудесной резьбой, а стены увешаны старинными гобеленами, изображавшими торжество Весны. Казалось, что этот нарядно убранный стол предназначен для счастливой четы.

Слуга в синей ливрее с золотыми позументами, вроде той, что надевал Гаспар, заканчивал сервировку стола. Тщательно и симметрично расставив посуду и убедившись, что все в порядке, он приоткрыл тяжелую дубовую дверь и провозгласил:

— Кушать подано, госпожа маркиза!

В столовую вошел мужчина в длинном кашемировом шлафроке, подпоясанном шелковым шнуром с золотыми кистями. На его седеющих волосах красовалась богато вышитая шапочка. Давно не стриженная борода наполовину закрывала бледное, болезненное лицо. Угрюмый, безжизненный взор был устремлен в одну точку, а по-стариковски желтый лоб бороздили глубокие морщины, — следы горестей или недуга.

Из противоположных дверей вышла дама, которую мы уже видели в комнате Гаспара. За нею следовал и сам Гаспар.

Мужчина этот был маркиз Гюстав де Бергонн, а дама — его жена Валентина, урожденная де ла Рош-Брюн. Они молча поклонились друг другу и сели за стол. Ужин начался. Маркиза еле притрагивалась к кушаньям и беспокойно следила за движениями мужа; последний ничего не ел, зато поминутно протягивал свой бокал Гаспару, наполнявшему его с явной неохотой.

— Друг мой, — обратилась госпожа де Бергонн к супругу (услышав ее печальный голос, маркиз словно пробудился), — друг мой, вас все еще лихорадит?

Муж недоумевающе взглянул на нее и поднес ко лбу худые руки.

— Лихорадит?.. Да, да… Но не все ли вам равно?.. Лихорадка — не такая уж страшная вещь: она меня чуточку согревает. С тех пор как солнце погасло, меня вечно знобит…

— Отбросьте эти мысли! — прервала маркиза. — Разве вы не заметили, что солнце и сегодня взошло, как вчера? Оно взойдет и завтра, чтобы светить земле.

Маркиз разразился смехом, бросил на стол салфетку, встал и принялся ходить по залу огромными шагами.

— Земле? Да, оно будет светить земле и… живым людям, быть может. Но оно не будет светить мертвецам! А ведь я умер. Почему меня до сих пор не похоронили?

Рассудок маркиза был помрачен. Безумие находило на него периодически: припадки повторялись со сменой времен года и продолжались две-три недели, в течение которых он лишался сна. В этом ли заключался секрет, столь тщательно хранимый обитателями «таинственного дома», как называли в Иссуаре особняк на Собачьей улице? Возможно…

Маркиз снова сел за стол и, казалось, погрузился в тяжелое раздумье. Неподвижный, с откинутой назад головой и полузакрытыми глазами, он в самом деле напоминал мертвеца.

Вошла Нанетта и подала письмо от Мадозе. По-видимому, в нем сообщалось о чем-то, не терпевшем отлагательства, так как маркиза, едва бросив на него взгляд, тотчас же встала, прошла в свой кабинет и велела привести туда посетителя.

Глава 8. Свидание

Когда Мадозе вошел в комнату, где его ожидала маркиза, последняя еще не оправилась от волнения, вызванного разговором с мужем и только что полученным письмом, и была бледнее обычного. Эта бледность, резко подчеркнутая черным бархатным платьем, придавала благородному лицу г-жи де Бергонн такое величие, что Мадозе смутился. В комнате Гаспара он не разглядел маркизы как следует и не заметил, до какой степени время или горе изменили ее черты. Сейчас, когда она предстала перед ним, прекрасная, словно мраморная статуя, по коже Мадозе пробежал холодок. Ему показалось, что, переступив порог этого жилища, он совершил своего рода кощунство, будто осквернил могилу. Но поддаваться такому впечатлению и долго находиться под его влиянием могут лишь чувствительные натуры. Мадозе быстро пришел в себя.