Микаэл Налбандян - Карен Арамович Симонян

«Настоящую грамоту, от имели всего армянского населения Нового Нахичевана выданную избранным уполномоченным господину Микаэлу Налбандяну и господину Арутюну Аджемяпу для поездки в Индию по вопросу национального наследия, я утверждаю и скрепляю своей настоящей подписью и печатью католикоса.

Другим своим письмом католикос уведомлял наместника Кавказа о сути дела и, со своей стороны, просил его уведомить об этом английское правительство, чтобы оно признало законными действия посланцев в Англии.

Микаэл Налбандян намеревался отправиться в Тифлис через Ереван, чтобы по пути посетить также Канакер, родину Хачатура Абовяна.

В Тифлисе Микаэлу предстояло выполнить еще несколько формальностей относительно своей официальной миссии.

Микаэл Налбандян — Карапету Айрапетяну.

10 декабря 1860 г.

«Задержусь на несколько дней в Тифлисе, чтобы получить у наместника необходимые бумаги и подождать своего спутника. Затем поеду в Поти и оттуда пароходом отправлюсь в Константинополь».

Но он не стал ждать своего спутника. Кто знает, может, Микаэл Налбандян с самого начала решил именно так?.. Может, поездка вместе с Арутюном Аджемяном была задумана им просто для отвода глаз, чтобы рассеять возможные подозрения?.. Не будем забывать, что в характере и деятельности Налбандяна появилась новая черта — конспиративность. И нам следует уже привыкнуть не только к этому, но и к тому, что Микаэл всегда и во всех обстоятельствах отныне будет обеспечивать себе alibi.

Поспешный отъезд Налбандяна из Тифлиса, а затем и из Поти не ускользнул, разумеется, от глаз внимательно следивших за ним врагов. Габриэл Айвазовский злорадствовал, что Микаэл Налбандян, мол, так спешил, что даже не стал ждать парохода, а отплыл на паруснике. «Налбандян будто удирал от Сибири!» — заключал он в своем письме Арутюну Халибяну.

НА БЕРЕГАХ БОСФОРА

Признать или осудить недостатки не только не преступление, но заслуга.

Жить — значит знать, что ты стоишь, на что способен и что должен сделать.

Волею случая Микаэл Налбандян прибыл в Константинополь как раз в те дни, когда армянская община находилась еще под впечатлением недавно принятой конституции — Положения. Воодушевленные армяне даже назвали эту конституцию национальным Положением, тем самым дав начало недоразумению, будто в такой деспотической империи, как Турция, где все национальные вопросы — да и политические тоже — решались и долго еще будут решаться с помощью ятагана, может вообще существовать свобода выборов, автономия и законность…

Постепенно, со временем, в Османской империи окрепла и набрала силу прослойка армянских богачей. Вступив в союз с духовенством, она стала истинной напастью для своего народа.

Константинопольские денежные тузы ничем не отличались от богачей Нахичевана-на-Дону. Они также предпочитали все чужеземное, считали постыдным говорить по-армянски, всячески принижали армянскую культуру и историю. И если они время от времени выступали как меценаты и помогали основывать церкви, школы, больницы, выпускать учебники, то делали это вовсе не ради национального просвещения, а чтобы удержать за собой господство в национальной жизни.

После поражения в русско-турецкой войне Османская империя вынуждена была сделать некоторые уступки своим союзницам — Англии и Франции, — обеспокоенным бесправным положением порабощенных Турцией христианских народов. Коснулись реформы и армян. После долгих и нудных споров было принято национальное Положение, от которого армяне вскоре испытали горькое разочарование, как от чистейшей воды фикции, поскольку вся исполнительная власть в армянской общине по-прежнему принадлежала Церковному и Городскому собранию, с тем лишь различием, что теперь члены этого собрания «избирались». Но «свобода выбора» здесь оказалась ограничена так же, как и в Армянском округе.

Однако так или иначе, но национальное Положение, которого армяне ждали так долго, все же было даровано, принято и утверждено. Богачи недовольно сетовали, а простой народ ликовал.

Очень недолго, всего несколько недель, длились в общественной жизни эти новшества, зримые и очевидные.

Прекратились внутренние волнения и раздоры, кончились «бессмысленные и гибельные споры» и церковные разногласия. Константинопольские армяне объединились под «знаменем прогресса и просвещения».

Поэтому Микаэла Налбандяна в Константинополе встретили исключительно радушно, приняв его как старого и верного друга, как авторитетного национального деятеля.

«Уже давно знали мы господина Налбандяна по его публикациям в журнале «Юсисапайл». И хоть и издалека, но хорошо зная его душу и принципы, мы благословляем также усилия его и его достойных коллег в деле просвещения нации и особенно живущих в России наших соотечественников. «Юсисапайл», который хорошо знают читатели, — единственный свободный армянский орган в России. Назаряну и Налбандяну выпала доля сказать неприкрытую правду в стране, где над головой журналиста вечно висит дамоклов меч».

Если константинопольские армяне считали счастьем для себя прибытие к ним Микаэла Налбандяна, то, по их убеждению, не меньшую радость должен был испытывать и «представитель их просвещенных российских соотечественников», видя столь тесное национальное и политическое единство. Они словно желали показать ему, с какой преданностью осуществляют константинопольские армяне ту самую программу национальной консолидации, которую пропагандировал «Юсисапайл». Они были уверены также, что Микаэл Налбандян, ближе узнав жизнь здешней общины и познакомившись с ее деятелями, станет посредником между ними и российскими армянами, «дабы, если не смогут они объединиться на одной земле, то объединились хотя бы своими сердцами и чаяниями… И чтобы однажды увидел мир, что есть армянская нация, пусть рассеянная и скитальческая, но нравственно единая и неразделимая».

Арутюн Свачьян, уже давно знакомый Налбандяну по публикациям в своей газете «Мегу» («Пчела»), явился для Микаэла таким же открытием в Константинополе, как некогда в Париже Степан Воскан.

Родился Арутюн Свачьян в Константинополе, в квартале Хасгюх. Отец его, сам ремесленник, увидев необыкновенную тягу сына к знаниям, отдал его в